Игуана - Миронов Георгий Ефимович. Страница 9

Мартирос Степанович не стал бы долларовым миллионером, если бы не умел принимать решения быстрые и неординарные.

Через час он точно знал, что вся партия, куриного мяса, окороков, спинок, желудков, сердец и печенок, паштета и копченых кур, сарделек и сосисок из курятины, поступившая в магазин на Пречистенке, была отравлена неизвестным, не имеющим вкуса и запаха, но выявляемым с помощью специальным химических препаратов ядом. Смерть наступала мгновенно, или почти мгновенно. Умирающий мог бы успеть крикнуть что-то нехорошее в адрес того, кто всучил ему отравленную курятину. И вскрытие достоверно показало бы, что отравление произошло в результате поедания продукции Оганесяна. Так что угрозы были вполне реальны. Скандал мог перерасти границы Москвы и Московской области и докатиться до далеких берегов теплых морей.

Грозил рухнуть грандиозный проект в 2, 5 миллиона баксов. Потеря репутации могла обернуться новыми финансовыми утратами.

Это был наезд. Наезд умелый, тонко рассчитанный. Не побежишь в РУОП, не будешь звонить прикормленным генералам. Никто не поможет. Потому что ухватить за жопу неизвестную бабенку с чарующим низким голосом как у Патриции Каас не представлялось возможным. Надо было платить.

Как передать «бабки» вопрос технический. Главное, надо было в принципе решить «да» или «нет» и быстро найти откупные.

500 тысяч для него деньги небольшие. Но, как у хорошего хозяина, деньги у него были вложены в дела. Оставалась Игуана.

Все предприниматели Москвы, по уши или лишь мизинцем затянутые в криминальные дела, знали, что большие «короткие» деньги можно получить только у Игуаны.

Где она их брала – никто не знал. Но деньги она могла дать наличкой в тот час, когда ты просил, и любую сумму. В баксах, естественно. Ее склады были защищены от инфляции. И сколько бабок было на этих тайных складах, не знал никто. А тот, кто пытался узнать, по своей инициативе, или по приказу той или иной, чаще определенной этнической криминальной группировки, уже ничего не мог сказать, так как с задания не возвращался.

И Мартирос, преодолевая страх, позвонил Игуане.

– Какие проблемы, Мартирос. Мой процент ты знаешь.

– Да… Двадцать пять от суммы.

– Причем без бумажек, без переговоров, соглашений о намерениях, – На слово верю.

– Да… Если кто слово нарушит – до утра не доживет.

– А и что? Правильно – на доверии бизнес держится. Только, Мартирос…

– Да?

– На этот раз, извини, будет 30 %. Осенью грозят запустить инфляцию. Надо подготовиться. Извини. Но зато «бабки» можете забрать хоть через час. Где – знаешь. Охрана должна быть без оружия.

– Я помню. Согласен. Срок какой даешь?

– Как обычно. Это же «короткие деньги». Месяц. До 1-го сентября отдашь.

…Деньги привезли через полтора часа. Через два часа их передали в черном кейсе пожилой элегантной даме возле кинотеатра, ныне киноконцертного зала «Россия». Дама, получив кейс, юркнула в казино. Попытавшийся пройти вслед за ней «пехотинец» Мартироса был аккуратно остановлен. Деньги ушли. Женщина с чарующим голосом позвонила, подтвердила получение денег. Можно было отправлять партию продукции в ОАЭ и открывать магазины. Пронесло. Но через неделю она позвонила снова… Оказывается, по 500 тысяч надо платить ежемесячно… Мартирос снова позвонил Игуане…

Реликварий Святого апостола Андрея. Проба пулей

Она неласково усмехнулась, разглаживая складки на животе и видя в зеркальном отражении как складки кожи с подкожным жиром снова собрались в толстые морщины.

Странно, фигура у неё в её 45 хоть куда. Если в одежде. А вот сбросишь с себя все в ванной комнате, и видишь – на животе три толстых складки.

– И где найти придурка, чтобы он нежно гладил ладонью эти некрасивые складки и трепетно касался бы их губами?

Всем нынче молоденьких подавай. Так чтоб непременно натуральная блондинка и ноги от коренных зубов…

А остальным что? Вешаться?

Сволочи…

Она не могла бы ясно и четко ответить, кого она имела в виду под словом «сволочи».

Молодых мужчин с сухими мускулистыми ногами, плоскими животами и волосатой грудью, которые ей всегда нравились и которые почти никогда, даже во времена её юности, не обращали на неё внимания. Или молодых женщин, которые, как она считала, в силу своей доступности, отбивали у неё поклонников.

Скорее всего – и тех, и других.

Она была наблюдательна – иногда, как сегодня по утру, достаточно самокритична. Но большим философом, как говорится, никогда не была. Не её это дело.

А что её дело?

Вначале – это был профессиональный спорт.

Дочь старшего прапорщика, впрочем, к моменту её рождения таких званий в нашей армии ещё и не было, и был её папахен старшиной сверхсрочной службы, по местному, «макаронником», в глухом и сером от пыли и комаров местечке Васьково под Архангельском. Тоска-а-а…

Тощая, голенастая, с острыми коленками, черными жесткими волосами и недоверчивым взглядом черных настороженных глазенок, она при всей своей некрасивости не была с детских лет обделена мужским вниманием.

Но, до 18 солдатня васьковская, побаиваясь закона и её краснорожего папахена, задирать юбчонку не решалась. Зато уж после окончания школы пустилась она во все тяжкие, не спрашивая разрешения напивавшегося к вечеру дешевым пивом отца. А у матери разрешения вообще никто не спрашивал. Что с неё взять – бессловесное существо. Одно слово – мать…

Замуж она все же вышла. За такого же макаронника, как отец. Вместе выступали за сборную по стрельбе армии ПВО расквартированной на Русском Севере со штабом в Архангельске. И то, может, был у Степана свой расчет. Сколько ж можно в казарме жить. А так у тещи на блинах. А потом и вовсе складно вышло – уехала на Большую землю, в теплый город Кишинев семья сверхсрочника Бадюла Ивана, что занимала вторую половину их домика. И вселилась туда молодая семья. Так что и весь дом получился – их, пробили дверь в спальне и стали друг к дружке в гости ходить, не вылезая в холодные пуржистые архангельские зимы наружу. Лепота!

Это Степке, пню стоеросовому, – лепота.

А у неё мечта была.

И когда, задрав юбку, в темной проекционной драл её во время сеанса киномеханик Валера, и когда зажимали её во время соревнований в раздевалке, в купе поезда, везущего сборную за победами, в холодной казарменной «ленинской комнате», она стиснув зубы и получая свое маленькое удовольствие, мечтала. Что вот вырастет, станет олимпийской чемпионкой, получит квартиру в Москве, бросит (это потом уже), мужа и (а это навсегда) противное Васьково, и заживет жизнью сказочной принцессы.

Фиг вам… Не так все просто…

Она нежно перебрала в ящике огромного комода красного дерева несколько десятков изысканных трусиков. Дольше других удержала в руках привезенные с задания в Голландии «деликатные» трусишки.

Если их надеть, вроде, рюшечек черных, кружавчиков – много, а закрыт только лобок. Все остальное наружу. Лобок у неё был аккуратно подбрит по новейшей моде, так что, не смотря на складки кожи на животе и некрасиво выпирающие кости таза, выглядела бы она в этих трусишках, на которых было вышито по-голландски красивое слово – «этуаль», очень даже прикидно.

Она с сожалением отложила трусики в сторону.

Не по делу.

В сторону были отложены также розовые с бутонами из белых кружев, черные прозрачные, голубые с розовыми маргаритками.

А натянула она на свою жилистую задницу, выцарапав из глубин ящика, короткие, по моде 70-х годов, спортивные трусики. Они были из мягкой ткани, эластичные и не сдерживали движений.

Через небольшую, с коротко стрижеными жесткими черными волосами голову она натянула такую же майку. Осмотрела себя. Грудь у неё была остренькая, с крупными коричневыми сосками, при виде мужиков быстро твердеющими и зазывно выпирающими даже сквозь плотную ткань. Но сейчас мужиков рядом не было. И даже мягкая ткань майки не могла подчеркнуть приличное состояние её титек.