Война (СИ) - Архипова Анна Александровна. Страница 1

Тонкая линия-5. Война

Архипова Анна Александровна

* ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ!!! Этот текст содержит гомосексуальную тематику. Также в этой части присутствует чен-слэш. Если вам нет 18 лет - покиньте эту страницу.

* РЕЙТИНГ: NC-17

* Размещение текста где-либо, кроме моей странички, запрещено.

* В печатном варианте “Акутагава” заменен на “Сакиа”.

* Автор коллажа - Эммануэль Сантини.

* Огромное спасибо Насте Шляймер, чьи советы, критика и пинки помогли мне написать вторую трилогию ТЛ =)

____________________________

–1–

Августовское солнце, похожее на круглый и разрумянившийся хлеб, клонилось уже к закатной стороне, коснувшись одним своим краем мохнатой вершины векового леса. Бледные вечерние тени затаились кустарных гущах и под кронами деревьев, в низинах и небольших овражках, терпеливо выжидая, когда солнце, опалив последними заходящими лучами лес, утонет за горизонтом. И вот тогда тени нальются наконец-то темным ночным соком, отбросят смущение и, окутав собою древесную чащобу, станут ее хозяевами! А пока…

Ковер из мягкой травы и мха, стелившийся в густом лесу, заглушал потоп бегущих детских ног – только сушняк на земле хрустел то тут, то там, и ветки кустарника, случайно задетые, тревожно шелестели листьями. Задорный детский смех, звеневший серебряными колокольчиками среди ягодных зарослей, дополнялся веселыми криками:

- Иврам! Я нашла много-много ягод!

- Где?

- Не скажу! Я сейчас сама все съем.

- Оставь мне!

- Нет, не оставлю! Все-все съем! Мням-мням-мням!

- Я тебя найду!

- Наста, Иврам, не убегайте далеко! Держитесь рядом! – к детским голосам прибавился звучный грудной голос женщины, мягкими шагами шедшей по едва заметной тропке, вихляющей меж благоухающих смолой сосен и тонкостанных осин. Ее имя было Марьям. Высокая и стройная, она двигалась с грацией хищницы, царицы лесов. Ее шелковистые черные волосы были убраны платком, уши украшали большие круглые серьги, плечи покрывала шаль с бахромой, а рубашка и несколько юбок, одетых одна поверх другой, цвели разнообразными красками и оттенками. В руках, отличающимися отнюдь не крестьянской изящностью, Марьям держала бидон.

Наконец, лес расступился перед женщиной и она вышла на поляну, в центре которой возвышалось несколько бурых валунов, изъеденных ветром, дождем и временем. Из-под одного такого валуны выбивался кристально чистый ключ – тихо журча, вода текла по выточенным ложбинкам в почве, обрамленная ресницами густо-зеленой травы, ожерельями крохотных желтых цветов и порослью горького шиповника. По старому поверью, вода эта была целебной, и сюда часто приходили жители из райцентра и окрестных деревень, дабы набрать живительной влаги. С тех пор, как цыганский табор остановился на постой в небольшом городке у Волги, Марьям ежевечерне приходила к ключу за водой, на которой готовила бокморо – особый цыганский хлеб.

Подставив бидон под струю воды и подперев его камнем, женщина опустилась на землю, поднимая лицо к небу и прикрывая глаза. Она слушала… Ее слух улавливал трель детских голосов, резвящимся неподалеку, а так же шепот ключа и ветра, играющего с макушками деревьев. Упав на траву и примяв ее, Марьям вдохнула полной грудью воздух и зашептала чуть слышно:

- Отчего так тоскливо мне на сердце?.. О чем душа моя плачет? Неужели беда какая-то приближается? Грезится мне что-то, но увидеть не могу этого, взор мутится в смятении… Что за беда? Когда и где?..

На поляну, продравшись сквозь кустарник, выскочили двое детей - мальчик и девочка – с перепачканными ягодным соком ртами. Черноволосые и зеленоглазые, они, хихикая, подбежали к матери и упали на землю рядом с ней.

- Мама, Иврам меня щекочет! – воскликнула Наста, отпихивая рукой брата в сторону. – Скажи ему, чтобы перестал!

- Ты старше его, Наста, поэтому должна быть для Иврама примером для подражания, - ответила Марьям, приподнимаясь и с любовью оглядывая своих детей. Их лица были абсолютно одинаковыми, похожими друг на друга настолько, что, казалось, будто и две капли воды не могут быть более одинаковыми. Различались близнецы благодаря одежде и длине волос, в остальном два этих пятилетних бесенка могли запутать кого угодно… Заметив чумазые лица детей, Марьям строго прибавила: - А ну, скорее умойтесь! Чертенята!

Близнецы вскочили и, держась за руки, упорхнули к ручью, который начинался у ключа. Наклонившись к воде, они, зачерпывая ее ладонями, начали умывать лицо. Наста закончила умываться первой и, взглянув на брата, увидела, что на лице у того остались следы сока.

- Ты еще грязный! – сказала она, и, набрав воды, стала умывать брата сама. Тот не сопротивлялся, однако изо всех сил корчил рожи, стараясь рассмешить Насту. Когда она закончила, то он вдруг захватил ее лицо в плен своих рук и, заглянув в зеленые глаза сестры, рассмеялся какой-то своей мысли.

- Иврам, Наста, вы умылись? Надо идти, а то уже темнеет, - прикрикнула на них Марьям, накрывая бидон крышкой и поднимая его. Посмотрев в сторону близнецов, она снова позвала их по имени.

- Пойдем, мама зовет! – прошептала Наста.

- Ты моя, а я ты твой, да? – спросил Иврам ее, а когда она с улыбкой кивнула, он отпустил ее. Вприпрыжку они направились след за матерью.

Цыганское стойбище было устроено на окраине городка, где им удалось за бесценок арендовать несколько ветхих деревянных домов, покосившихся и просевших в землю от времени. Сараи и надворные постройки, прилегающие к домам, прогнили и, казалось, едва стояли, однако это не смущало неприхотливых кочевых людей. Встав на постой, они загнали во дворы три стареньких грузовика – служивших им средством передвижения и чьи кузова были превращены в дома, снабженные деревянными стенами и крышей, а так же буржуйками, трубы от которых торчали наружу. Тут же, во дворах дети играли с друг другом и были развернуты кухни, где женщины табора вечерами готовили еду. Днем на стойбище обычно оставались только совсем немощные старики и несколько выбранных жребием зорчих – мужчин, владеющих огнестрельным оружием, в обязанности которым вменялось стеречь имущество табора и дома. Остальные цыгане ранним утром отправлялись на заработки в городок и близлежащие к нему селения, в том числе и в Ярославль – большой город, в котором всегда было чем поживиться - и возвращались только вечером.

Зарабатывали цыгане по-разному, но участвовали в их делах табора даже младенцы: на улицах Ярославля часть цыганок вместе с детьми занимались предсказанием судьбы и попрошайничеством, а молодые парни, устроившись подле рынков, предлагали прохожим сыграть в азартные игры и выманивали таким образом у простофиль деньги. Прочие мужчины и женщины табора занимались разъездными мошенничествами: закупаясь различными товарами крайне низкого качества, они отправлялись продавать их жадным до дешевизны дуракам. Цыгане надували покупателей, продавая им ковры - якобы привезенными из персидских краев, шерстяные изделия – связанных на самом деле из ацетата, ткани – из которых нельзя были ничего сшить, мелкую бытовую технику – ломающуюся после первой использования… Возвращаясь вечерами на стойбище, женщины принимались готовить еду для своих мужчин - а те, собравшись во главе с вожаком табора, обсуждали насущные дела.

Вот и этим вечером все выглядело в цыганском стойбище привычным: гомон веселых детских голосов, женские пересуды, мелодичные брызги цыганской гитары в потемках заросших сорняками огородов. Марьям зашла в дом проведать отца – у того пару недель назад отнялись ноги и он не вставал с постели. Старик попросил у нее воды. Дав отцу напиться, она вернулась на улицу и принялась замешивать тесто, то и дело поглядывая в сторону другого дома. В нем совещались мужчины табора, среди которых был и ее муж Рамир.

Мужчины проговорили допоздна и Марьям, накормив близнецов, уже собралась отправлять их спать, когда Рамир появился. Иврам, завидев отца, бросился к нему и тот, рассмеявшись, подхватил сына на руки и поднял так высоко, насколько позволяли руки.