Прикоснись ко тьме - Ченс Карен. Страница 26

– Вот именно – если. Демоны – настоящие эксперты по части одержимости, а я всего лишь жалкий призрак.

– Ты со мной и ничего не бойся.

Больше всего на свете Билли-Джо любит вино и женщин, да еще музыку. По части женщин я ему помочь не могу, а его музыкальные пристрастия вроде Элвиса и Хэнка Вильямса и вовсе ненавижу. Но иногда, чтобы поощрить за хорошую работу, я устраиваю ему вечеринку с выпивкой, которая включает не только ящик пива. Впрочем, мое состояние нельзя назвать настоящей одержимостью. Хотя я разрешаю Билли войти в себя, я сохраняю над собой полный контроль. Билли старается вовсю, поскольку знает: один неверный шаг, и я закопаю его драгоценное ожерелье там, где его никто не найдет, на веки вечные. Но пока он играет по правилам, я позволяю ему есть, пить и веселиться. Правда, поскольку у меня нет привычки напиваться и крушить бары, я кажусь ему немного пресной, но все же это лучше, чем ничего.

– Все-таки ты особенная, с другими людьми намного труднее. Ладно, сделай мне одолжение – ответь на вопрос.

Я вертела в руках палочку для размешивания напитков и думала о том, почему я сомневаюсь. Мне не было тяжело говорить о смерти моих родителей. А вот кое-какие воспоминания о годах, проведенных на улице, я бы с удовольствием навсегда вычеркнула из памяти. Правда, Билли-Джо напомнил, что мне было всего четыре года, когда Тони провернул свое дело. Что было до этого, я помню очень смутно, да и то в памяти остались только ощущения. Помню запах маминой розовой пудры, которую она, видимо, очень любила, помню, как сильные руки отца подбрасывали меня в воздух, а потом ловили и начинали кружить; помню его смех, низкий и глубокий, от которого мне становилось тепло и спокойно. С тех пор я очень редко чувствовала себя защищенной, наверное, поэтому воспоминания об отце так бередят мне душу. Больше я не помню ничего о родителях – кроме того дня, когда произошел взрыв. Мне тогда было четырнадцать.

Я увидела, как на том месте, где стояла их машина, взвился оранжево-черный огненный шар, оставив после себя лишь искореженный металл да обугленные сиденья. Я видела это, сидя в машине Тони, пока тот звонил боссу. Прикурив сигарету, он невозмутимо доложил, что дело сделано и он должен забрать ребенка у няньки, пока его не начали искать копы. Потом я помню, как, дрожа от пережитого, сидела в одной из комнат загородного поместья Тони. В ту ночь кончилось мое детство. Через час, когда начала заниматься заря и все вампиры попрятались по своим комнатам, я сбежала. Последовали три года скитаний.

Свой побег я заранее не планировала, поэтому у меня не было никаких привилегий, которыми федералы обычно снабжают свидетелей. У меня не было ни фиктивной карточки социальной помощи, ни свидетельства о рождении, ни работы, ни вообще кого-то, кто мог бы мне помочь. Я даже не имела четкого представления о том, как живет мир за стенами поместья Тони, где время от времени свершались казни, но где не было ни нищих, ни голодных. И если бы не помощь оттуда, откуда я ее не ждала, ничего бы у меня не вышло.

Моей лучшей подругой детства была Лора, дух маленькой девочки, чья семья была уничтожена по приказу Тони в середине прошлого века. Они жили на старинной немецкой ферме площадью в шестьдесят акров где-то в районе Филадельфии. Ферму окружали огромные деревья, которые были старыми, наверное, уже во времена Бена Франклина; был там и старинный каменный мостик через речку, однако не красота пейзажа привлекла внимание Тони. Ферма понравилась ему своим уединенным расположением и тем, что находилась всего в часе езды от города. Отказ фермеров продать усадьбу его страшно разозлил. Разумеется, он легко мог купить себе другой домик где-нибудь поблизости, но это, видимо, просто не пришло ему в голову. Наверное, мы с Лорой потому и подружились, что стали подругами по несчастью. Как бы то ни было, она отказалась покоиться в могиле под старым сараем и осталась жить на ферме в качестве призрака.

Я очень обрадовалась, ведь в окружении Тони кроме меня единственной маленькой девочкой была Кристина, вампирша ста восьмидесяти лет от роду, чье представление об играх не могла разделить не только я, но и любой нормальный человек. А вот Лора, которая уже тогда, наверное, приближалась к столетнему юбилею, выглядела на шесть и вела себя соответственно. Когда я только попала к Тони, она, как старшая, учила меня делать куличики из грязи и устраивать разные проказы. Через несколько лет Лора показала мне место, где был спрятан сейф ее отца – с десятью тысячами долларов, которые Тони так и не заполучил, – а потом стояла на стреме, когда я сбежала от Тони в первый раз. Все удавалось ей легко и просто, но мне ни разу не подвернулся случай даже сказать ей «спасибо». Когда меня вернули на ферму, Лоры там уже не было. Думаю, что, завершив свои дела, она ушла в мир иной.

Десять тысяч баксов – вместе с паранойей, которую я заработала у Тони, – позволили мне выжить в условиях улицы, но я все равно не хочу вспоминать о тех временах. Даже ощущение постоянной опасности не заставило меня вернуться. Я убедила себя, что, находясь вне «семьи», я не стану мстить. Если бы я захотела, чтобы Тони страдал, я бы к нему вернулась.

Мне тогда было очень трудно, и не только потому, что я ненавидела Тони, а потому, что не знала, что перевесит – его ярость или его жадность. Да, я позволила ему заработать много денег и стала самым действенным оружием в его борьбе с конкурентами. Не зная, что я могу о них рассказать, они на всякий случай если и не старались играть честно, то, по крайней мере, не мошенничали столь откровенно. Впрочем, когда речь идет о Тони, ничего не знаешь наверное; он хитер и зачастую принимает очень верные решения по части бизнеса и финансов, но вместе с тем легко впадает в ярость.

Однажды он взъелся на одного вампира-хозяина из-за спора по поводу какого-то крошечного клочка земли, спора, который можно было уладить путем простых переговоров в течение нескольких часов. Вместо этого Тони затеял открытую войну (опаснейшее дело, между прочим, поскольку, согласно указу Сената, зачинщику полагается одно – смерть, причем неважно, выиграл он или проиграл) и потерял более тридцати своих вампиров. Некоторые из них были его самыми первыми обращенными. Я видела, как он плакал над их телами, когда похоронная команда привезла их нам, и вместе с тем знала, что Тони не остановится. Его ничто никогда не останавливало. Поэтому оставалось только гадать, что меня ждет: боевые действия или пытки в подвале. Оказалось, что первое; наверное, Тони был в хорошем расположении духа.

Потребовалось три долгих года, чтобы подвести его махинации под юридические законы человеческого сообщества. Пойти в Сенат вампиров я не могла, поскольку все, что делал Тони, по законам вампиров преступлением не являлось. Убийство моих родителей – вынужденная необходимость, тем более что никаких доказательств не осталось, и их смерть была списана на случайную криминальную разборку. Что же касается использования моего дара, то тут Тони все аплодировали – молодец, вот что значит умение вести бизнес. Так что с учетом побега меня, скорее всего, после строгого наказания вернули бы Тони. И в полицию идти было нельзя: ну какой коп стал бы слушать мои бредни о вампирах вообще и о Тони в частности?

В результате мне пришлось действовать так, как федералы действовали в отношении Аль Капоне. Мы прижали Тони к стенке, обвинив его в организации рэкета и уклонении от уплаты налогов; в результате он должен был провести в тюрьме не менее ста лет. Для бессмертного срок небольшой, но я надеялась, что Сенат приговорит Тони к смерти еще до того, как тот узнает, есть в его камере окошко или нет.

Однако, когда капкан должен был вот-вот захлопнуться, выяснилось, что Тони исчез. Федералы поймали нескольких мелких рыбешек, но самого толстяка и след простыл. Оба склада в Филли и усадьба за городом оказались пусты, а моя старая нянька была найдена мертвой в подвале. Мне Тони оставил письмо, в котором поведал, как внутреннее чутье предупредило его об опасности и как он велел Джимми выпытать у Эжени мои планы. Вампиры способны выдержать многое, к тому же Эжени меня очень любила; им понадобилось много времени, чтобы ее сломать, но, как говорил Тони, он умеет ждать. Далее он писал, что оставляет ее тело мне, чтобы я о нем позаботилась, ибо, как ему известно, я была очень привязана к своей няньке. То же самое, между прочим, ждет и меня – когда придет время.