Меня не сломить (ЛП) - Грейс Мелоди. Страница 11

— Как Брит? — спрашиваю я. Его младшая сестра всегда была проблемным ребенком. Она начала гулять с парнями и оставаться у них на ночь еще подростком. — Ей сейчас, должно быть, девятнадцать?

— Ага, — Эмерсон кивает. — Я еле-еле заставил ее окончить школу, — добавляет он. — Она работает официанткой в баре несколько ночей в неделю. Я пытаюсь уговорить ее пойти учиться на дизайнера в школу моды, ты знаешь, у нее есть чувство стиля. Но... ты же в курсе, какая Брит, — говорит он грубо, но в его голосе я слышу проблеск нежности.

Эмерсон начал воспитывать своих своенравных младших брата и сестру еще в подростковом возрасте, пока его мать «лечилась» от очередной зависимости. Ему было очень тяжело...

— А Рэй Джей?

Я должна была спросить и о нем тоже, но чувствую, что ответ будет похож на предыдущий. Брат Эмерсона всегда был безрассудным и, так называемым, трудным ребенком. Еще будучи подростком, он был полон гнева и дикой ярости. Эмерсон делал все возможное, чтобы держать его в узде, но Рэй Джей ненавидел его почти так же сильно, как и то, что застрял в этом небольшом городке.

— Он больше не моя проблема, — говорит Эмерсон непринужденно. — Он сбежал из города, как только ему исполнилось восемнадцать. Последнее, что я о нем слышал — это то, что он буйствовал в Таллахасси.

— Прости, — говорю тихо.

Он пожимает плечами:

— Я его не виню. Я хочу сказать, что когда я был в его возрасте, то тоже хотел съебаться из этого города.

— Но ты этого не сделал, — тихо говорю я, думая обо всем, чем он пожертвовал. — Ты остался.

— Ну кто-то же должен был...

Родители бросили его, ушли. Как и я... Мое сердце сжимается от боли.

Ну кто-то же должен был...

«Он говорит обо мне?»

Я оставила его долгих четыре года назад. Я, единственный человек, которому Эмерсон мог доверять, оставила его здесь одного. Конечно, это он разорвал наши отношения, но если бы я боролась усерднее, то, возможно, сейчас бы мы были вместе. Я позволила ему меня оттолкнуть, за что ненавидела себя до сих пор.

Мое сердце было разбито на миллионы крошечных осколков, но только теперь я понимаю, что пережил он. Эмерсон, похоже, тоже ощутил подобное, пока наблюдал за мной. Я чувствую горький вкус грусти и сожаления, в груди нарастает знакомая боль. А я ведь так надеялась, что печаль со временем исчезнет насовсем.

Меня переполняет буря эмоций; я чувствую, как в горле постепенно растет ком. Я быстро поднимаю камеру и делаю несколько снимков собаки. Аппарат на минуту скрывает мое лицо, и я использую это время, чтобы сделать несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться.

«Ты можешь это сделать, — убеждаю я себя. — Все нормально. Ты пройдешь через это. Боже, так еще хуже.»

Когда я наконец опускаю камеру, то вижу, как Эмерсон смотрит на меня с кривой полуулыбкой на красивом лице.

— Ты все так же занимаешься фотосъемкой, — улыбается он. — Ты, должно быть, уже окончила художественную школу.

— Ох, — я замираю. — Я туда не пошла... То есть, я выбрала колледж. Я не брала фотоаппарат в руки много лет.

— Ты бросила это занятие?! — возмущенно восклицает Эмерсон.

Я непроизвольно делаю шаг назад, шокированная его сердитым выражением лица.

— Нет, просто я была занята учебой в колледже и... другими вещами. Знаешь, для хобби у меня оставалось мало времени.

Особенно если учитывать, что фотосъемка напоминала о нем.

— Я не могу в это поверить, — Эмерсон смотрит на меня в недоумении.— Ты ведь бредила художественной школой, у тебя уже было портфолио. И ты просто так все это бросила?

— Я была занята! — громко протестую я в ответ на обвинение, звучащее в его голосе. Почему он смотрит на меня так, будто я его подвела? Мое дыхание ускоряется от острой вспышки гнева. — Я будущий специалист в области финансов, а еще изучаю бухгалтерский учет. В моей жизни есть более реальные и важные занятия.

— Чушь, — говорит Эмерсон, повышая голос. По тому, как сверкают его темные глаза, я понимаю, что он зол. — Фотосъемка — твоя страсть! Ты любила это.

«Я любила тебя». — Я игнорирую навязчивый шепот.

Какое он имеет право меня осуждать?

— И чем, по-твоему, я должна была заниматься? — бросаю я ему вызов. Я складываю руки на груди, и теперь могу ощущать, как вибрирует моя грудная клетка, когда я говорю все громче. Но уже не могу успокоиться. — Пойти в художественную школу, чтобы всю жизнь существовать на зарплату художника-фотографа, пытаясь выкарабкаться из безденежья? — яростно качаю головой. — Я просто сделала инвестицию в свое будущее. Бухгалтерия является одним из наиболее быстрорастущих секторов финансового рынка. Работа по этой специальности найдется всегда. Это разумный выбор.

— А фотосъемка — легкомысленный? — не сдается Эмерсон.

— Да! — я почти плачу. Чувствую, как я покраснела от гнева, но отступать не собираюсь. — Художественная школа была бы глупым выбором. Я бы жалела об учебе в ней всю оставшуюся жизнь!

Мой голос разносится по пустынному пляжу, открытому всем ветрам. Эмерсон выглядит так, будто я дала ему пощечину. Вдруг я понимаю, мы говорим не о выборе колледжа, а о чем-то гораздо большем.

— Эмерсон... — начинаю я, но сразу замолкаю.

Что тут скажешь?

— Нет, — грубо прерывает он меня. — Я все понял. Отрадно знать, что ты сделала правильный выбор.

«Нет! — хочу я крикнуть. — Я не это имела в виду!»

Эмерсон смотрит на меня исподлобья, еле сдерживая гнев. Его грудь часто поднимается и опадает, словно он пытается сдержать проявление своего крутого нрава. Я отворачиваюсь, и мы оба на мгновение застываем. Никто из нас не готов поменять решение.

Наконец Эмерсон выдыхает:

— Это слишком, чтобы оставаться вежливым, — бормочет он, как будто размышляя вслух.

— Что? — удивленно спрашиваю я.

Он кривовато пожимает плечами:

— Я говорю себе, что хотя бы попытался быть с тобой вежливым.

Вежливым. Наконец я понимаю, что он хотел сказать, и сквозь меня проходят импульсы гнева. Если в разговоре со мной он заставляет себя произносить любезные слова, то ситуация намного хуже, чем я предполагала.

— Мне надо идти! — говорю я, отстраняясь от него подальше.

Я спотыкаюсь и почти падаю на песок, но Эмерсон хватает меня за руку, удерживая на месте. Я замираю, чувствуя, как от прикосновения его руки к моей обнаженной коже по телу проносится волна тепла. Беспомощно смотрю в его глаза, а Эмерсон всматривается в них в ответ. Между нами будто проскакивает искра, заставляя меня вновь вспомнить вожделение, тоску, ощущение его кожи под пальцами... Я пячусь назад, будто спасаясь от огня.

— До свидания, береги себя, — добавляю я. Мой голос звучит отстраненно.

Эмерсон моргает.

— Да, конечно. Тебе пора.

Я не собираюсь оставаться здесь больше ни секунды, чтобы не унижать себя еще больше. Поэтому я карабкаюсь вверх по дюнам так быстро, как только могу. Ноги горят от нагрузки, но я не останавливаюсь ни на миг. Знаю, что мы с ним больше не увидимся, но не могу заставить себя бросить на него хотя бы один, последний взгляд. Мне это не нужно: его образ навсегда выжжен в моей памяти. Разочарованное, суровое и злое выражение его лица, когда он узнал, кем я стала...

Он осуждает меня, и это больно ранит. Слышу вопль моего внутреннего голоса о том, что я зря сюда вернулась. Но я не хотела!

«Ты все сделала правильно, — успокаиваю я себя. — Так надо было.»

После его решительного отказа я смогла взять себя в руки, сделав все возможное, чтобы излечить свое разбитое сердце. Моя теперешняя жизнь стабильна и реальна, в отличие от какой-то детской взбалмошной мечты. Если бы я выбрала художественную школу, то, Бог его знает, где бы я была сейчас.

После всего пережитого, я просто не смогла бы противостоять неуверенности, которую несет подобная жизнь. Существовать от зарплаты до зарплаты, не зная, что ждет тебя впереди... Я достаточно жила в нищете и неуверенности. Мне уже достаточно горя.