Два зайца, три сосны - Вильмонт Екатерина Николаевна. Страница 15
– Ну что, согласна?
– Я… согласна, да… Но как-то неудобно перед этой девушкой…
– Я все равно собирался ее уволить, ты здесь ни при чем. И не вздумай обижаться, что я беру тебя на должность… не соответствующую твоему диплому. Диплом, знаешь ли, еще ни о чем не говорит. Одним словом, теперь все в твоих руках. Как проявишь себя…
Нет, мне, видимо, просто показалось, что он смотрел на меня, как на женщину, ничего подобного, да и с чего бы… Рядом с секретаршей я просто серая мышка… А с ней он, наверное, спит и не хочет, чтобы все знали… Но за пятьсот долларов меня не убудет. Поработаю секретаршей, подумаешь…
Я тогда уже опять переехала к маме, и она взяла на себя Гошку. Ее выпроводили на пенсию, и она была рада, ибо никак не могла понять, что же происходит вокруг.
Я примчалась домой окрыленная, но, Боже, какой ушат холодной воды вылила на меня мать…
– Ты с ума сошла! Ты архитектор, профессионал, ты работала в государственном институте, и теперь меняешь это на работу секретуткой в частной лавочке! За что он будет платить тебе такие бешеные деньги, за какие услуги? Ты что, не соображаешь? Как можно настолько не иметь гордости!
– Мама, мне надо сына растить!
– Ничего, как-нибудь вырастим! Моя пенсия, твоя заплата…
– Моя зарплата и твоя пенсия – это вообще отрицательное число! И никакой я еще не архитектор! А у Миклашевича я всему научусь, он профессионал высочайшего класса!
– А ты вообще уверена, что его не посадят через месяц, твоего Миклашевича?
Я почему-то взбесилась.
– Ну если ты на него не донесешь…
Она побелела, но ничего не ответила. Больше этот разговор она не поднимала.
Как ни странно, мне понравилось работать секретаршей. Я легко справлялась со своими обязанностями, и надо отдать должное Миклашевичу, он вел себя со мной более чем корректно, да и вообще оказался невероятно обаятельным. Кроме меня, женщин в конторе не было, да и весь штат состоял из пяти человек. Но иногда у него словно крышу сносило, он ни с того, ни с сего начинал орать на кого-то, стучать кулаком, потом в изнеможении запирался в кабинете, а после делал вид, что ничего не произошло. Его любили, но при первой же возможности уходили, слишком он был непредсказуем. Я проработала уже полгода, и он еще ни разу на меня не орал. Правда, я очень старалась. В свободное время, а оно у меня частенько бывало, я заглядывала в проекты, которыми занималась наша фирма, мне было интересно. Однажды я заболела гриппом и неделю не была на работе. Когда я пришла, то застала Миклашевича одного, в жутком мраке.
– Ну слава Богу! – пробурчал он при виде меня.
– А где все? – поинтересовалась я.
– А нет никого! Мы с тобой вдвоем остались.
– То есть как? – опешила я.
– Я всех выгнал к чертям собачьим. Работы сейчас мало, хватит и нас с тобой! Одевайся, поедем на объект. В конце концов, пора работать по специальности! Имей в виду, отныне я архитектор, ты – декоратор. Справишься с этим проектом, буду платить штуку в месяц и процент от гонорара. Не справишься – иди гуляй.
– А как же…
– Секретарские обязанности сейчас мизерные, справишься.
Я была рада до смерти – наконец-то у меня появился шанс показать, на что я способна! Хотя меня и мучил страх – а вдруг я не справлюсь?
Мне еще в институте хотелось именно этого – не строить, а украшать дома. И вот такой шанс… К тому же я давно и безнадежно была влюблена в Миклашевича, несмотря на его кошмарный характер. Я видела, как взамен уволенного человека появлялся новый. После разговора в кабинете Миклашевича претендент выходил пьяный от счастья, от открывшихся перспектив, от возможности работать самостоятельно… Но проходил месяц, иногда меньше и этот человек либо сам уходил, либо его выгоняли с шумом и треском. Я понимала, что иногда Миклашевич был прав, но редко. В основном он был просто чудовищно несправедлив. Он хотел, чтобы каждый сотрудник был его вторым воплощением, но разве такое бывает? Один парень, очень талантливый и приятный, сказал мне, прощаясь:
– Олесь, уходи от него! Он же, как паук – затягивает всех в паутину своего обаяния, а потом убивает…
Я в тот момент была даже склонна с ним согласиться, но я ведь уже потеряла голову, хотя мне ровным счетом ничего не светило. Миклашевич был женат. Жена, красивая, элегантная женщина, прекрасно умела им управлять. Я про себя называла это «дистанционным управлением» – она подолгу жила за границей. Правда, вскоре я обнаружила, что он, всегда весьма уважительно отзываясь о своей жене, изменяет ей направо и налево. Ну и при чем здесь я? Однако он вопреки ожиданию высоко оценил мои предложения по оформлению дома какой-то эстрадной звездочки…
– Молодчина, у тебя отличный вкус и чувство стиля, к тому же никакого гонора, с тобой приятно иметь дело…
Мы подружились. Он часто приглашал меня ужинать в ресторанчик «Сивая кобыла» неподалеку от нашего офиса. И изливал мне душу, что-то рассказывал, вспоминал, меня практически ни о чем не спрашивал. Да мне и не надо было. Я с наслаждением слушала его. Он был умен, прекрасно образован, у него беспрерывно возникали блестящие оригинальные идеи, хотя иной раз мне казалось, что его заносит, но я, разумеется, помалкивала. Однако главной его чертой был фантастический эгоцентризм. Но я все ему прощала, потому что мне было с ним невероятно интересно, как с профессиональной точки зрения, так и вообще. В какой-то момент я отчетливо поняла, что он ко мне неравнодушен, однако никаких попыток сближения он не делал. Хотя я частенько замечала, что женщины при упоминании его имени как-то нехорошо ухмыляются. Мне всякий раз казалось, что меня ошпарили кипятком. Странно, неужели я просто выдаю желаемое за действительное? Но однажды я уехала на две недели в отпуск с сыном и поняла, что пропадаю. Я каждую минуту думала о нем… Мы с Гошкой жили на даче у моих друзей в Крыму и однажды, гуляя по набережной Ялты, я увидела старика, продающего смешные маленькие парусники. Я вспомнила рассказ Миклашевича, о том, как в детстве он мечтал быть пиратом и вместе с другом делал парусники… Я купила эту игрушку. Потом мне стало стыдно, что я купила парусник не Гошке, а чужому дядьке. И отдала парусник сыну, но тот абсолютно им не заинтересовался. Повертел в руках и забыл, его куда больше занимали машинки. И когда я вернулась, Миклашевич пригласил меня поужинать. Разумеется, я подарила ему парусник. Его реакция меня поразила! Он так несказанно обрадовался, растрогался, развеселился. Все время вертел мой подарок в руках, объяснял, где какой парус…
– Олеська, ты чудо… – произнес он вдруг, пристально глядя мне в глаза. – И я, кажется, тебя люблю…
– Когда кажется, креститься надо, – отшутилась я испуганно.
Он перекрестился, правда, как-то неумело, прислушался к себе и сказал:
– Не помогло!
У меня сердце ушло в пятки.
… Внезапно мои воспоминания прервал стук в дверь.
– Олеська, дрыхнешь?
– Входи!
– О, какой отсюда вид! А где эта мымра?
– Почему мымра? – засмеялась я.
– Не знаю, просто есть в ней что-то мымристое. Так где она?
– Обещала скоро позвонить.
– Ну чего ты валяешься? Смотри, какая погода. Пошли, искупаемся!
– Не выдумывай, вода холодная.
– Тогда позагораем! Надо пользоваться моментом. Вставай, вставай, я хочу кофе! Можем пообедать внизу, хозяйка предлагала.
– Но мы же вроде приглашены на обед…
– Знаешь, я есть хочу, а когда этот обед еще будет. У меня в детстве была нянька, которая всегда говорила: «Ты сперва нажрися, наприся, а потом ступай в гости!»
Я вдруг тоже проголодалась.
Обед был чудесный – протертый овощной суп, необыкновенно нежный и вкусный, жареная свежая рыба и какой-то фантастический десерт со взбитыми сливками.
Мы успели все съесть, а Арина все не звонила. Миклашевич закипал.
– Могла хотя бы позвонить, что это за хамство? Если через два часа она не появится, мы уезжаем. С такими людьми нельзя иметь дело.