Начиная с лестничной клетки (СИ) - "Цвет Морской". Страница 3

Потом он стал требовать извинений. Я бы рассмеялся, но к концу этого разговора мне было настолько плохо, что я с трудом заставлял себя спокойно сидеть на стуле, слушая это бла-бла-бла.

Тогда, не дождавшись от меня ответа – ни извинений, ни клятв, отец выдвинул условия. Условия!

Да, этот человек – мой отец.

Глава 3

Дмитрий

Пора. По всем приметам мне уже следовало обратить внимание на мою лично-телесную жизнь, тем более что увеличенный по времени приём водных процедур по утрам, а иногда и по вечерам не слишком впечатлял. Эти самые процедуры, к сожалению, уже довольно давно являлись не дополнительным, а основным блюдом утешения моей плоти. Хотя проводить время в ванной комнате (да и в туалете) мне нравилось. Я получал прямо-таки эстетическое наслаждение! Фифа постаралась на славу, когда выбирала кафель для санузла. Плитка на стенах была чёрной, матовой. По ней, то тут, то там в хаотичном порядке были разбросаны вставки из необычного, то ли стекла, то ли какого другого молочно-белого материала с удивительным тёмно-синим орнаментом, напоминающим те же письмена, что на панелях в спальне. Несколько сглаживали мрачность то тут, то там встречающиеся белые фаянсовые полочки на стенах, собственно белая ванна и пол "под белый мрамор". Всё вместе это создавало потрясающий эффект: как будто ты смотришь в бездонное ночное море.

Закончив свою, ту самую, увеличенную во времени процедуру и набросив на плечи полотенце, я пошёл в "приёмку". Надо было что-то делать с той тянущей душу программой, что никак не желала дописываться. Натянув шорты, я попытался пригладить пятерней свои растрёпанные волосы. Голову я не вытирал никогда, мне нравилось, чтобы волосы высыхали сами, а ещё мне нравился их цвет, когда они были мокрые. Мои совершенно обычные русые волосы от воды становились насыщенного карамельного цвета и отливали золотым. Да, на своих волосах я был повёрнут: хорошие шампуни, маски для волос, свой парикмахер.

Пора уже разобраться с надоедливой программой –  включаю компьютер. Нет, программа мной была уже давно дописана, но нужных функций почему-то не выполняла. Я бился с ней и бился, но всё как-то неубедительно – сам чувствовал. Как подстегнуть свой мозг я не знал: выпивка не помогала, курить недавно бросил, и попадать опять в эту кабалу не хотелось, да и волосы потом неприятно пахнут. Может секс? Ага, вот прямо сейчас и пойду! А что? Далеко ходить не будем... заодно и познакомлюсь со своей соседкой. Хотя нет, пожалуй, старовата она для меня. А Светик, интересно, сегодня пришла к своему блондину?

Я откинулся на стуле и заложил руки за голову. Да-а-а... А у меня, оказывается, всё так запущено... Я и не догадывался: соседка, Светик...

Тряхнув головой, я прислушался к мерному тиканью таймера на кухне, там готовилась в духовке кесадилья; попробовав совсем недавно сие блюдо в каком-то кафе, я уже трижды его готовил – оно мне удавалось. Скинув полотенце на диван, я открыл окно ненавистной программы.

Моя борьба с непокорными командами, ссылками и перерыванием всяческих полезных сайтов, так и не пожелавших мне помочь, продолжалась до десяти вечера. Кесадилья пиликнула мне уже так давно, что я смирился с мыслью о повторном включении духовки – для разогрева. Оттолкнувшись ногами от пола, я отъехал на своём пыточном ложе до самого дивана и встал. Потянулся до хруста, потом зевнул, на выдохе с воплем выталкивая воздух. Хорошо! Жалко только, что ничего не получилось с программой. Ладно, сегодня не мой день.

Я подобрал с дивана влажное полотенце и прошёл в ванную, чтобы повесить его сушить. Кстати, сантехника у Фифы, на мой взгляд, подкачала. Она была сделана "под старину" – тусклая медь, какие-то бобышечки вместо нормальных вентилей, вычурные изогнутые краны, а уж полотенцесушитель выглядел, как мечта сборщика вторчетмета. Это был гигантских размеров трубопровод, не иначе. Вот на нём я сейчас и пристраивал своё мокрое полотенце. Вот ещё одно преимущество кожаного дивана – намочить его, как и посадить пятно очень проблематично.

На кухне, повторно щёлкнув таймером духового шкафа, но уже на пять минут, я достал тарелки, бокал для воды, салфетки, нож с вилкой. Разложив всё на стойке, подошёл к холодильнику (воду я пил исключительно ледяную) и открыл его. Решив добавить к своему ужину пару помидорчиков, перевёл взгляд на дверцу и оторопел.

Моя маман слывёт большой поклонницей правильного питания. Пить много жидкости она приучила меня чуть ли не с детства. Но вот пить холодную воду, – это я уже придумал сам. Маман визжала, что это необыкновенно вредно, но мне нравится. И вот теперь, глядя на пустую дверцу я ощущал, как во мне медленно поднимается глухое раздражение: на себя, потому что вчера поленился взять лишнюю бутылку в магазине, как изначально собирался; на программу, что никак не желала "выходить" и из-за чего, собственно, я засиделся допоздна и не попал в магазин. И маман моей досталось – нечего было прививать мне просто-таки нездоровую страсть к воде.

Я в сердцах хлопнул дверцей. В руке я сжимал две несчастные помидорины. Ну и зачем мне они? Ужин то откладывается! Представить себе, как буду ужинать без бокала с холодной жидкостью рядом, я не мог. Мне сразу же захотелось пить, причём так сильно, что мне даже пришла в голову шальная мысль напиться из-под крана. Постояв ещё немного, борясь с соблазном, я поплёлся в комнату, одеваться. Магазин, я уже иду, чтобы пусто тебе было!

Когда не получилось натянуть свитер, я понял, что до сих пор сжимаю в руках несчастные красные овощины. Одну, кстати, я уже успел давануть... Вот ведь! Короче, подходя к двери и натягивая куртку, я был уже в бешенстве: голодный, усталый, мучающийся от жажды. Хорошо, что голова успела высохнуть; обычно я не мыл голову перед выходом из дома. Спасибо маме!

Чуть ли не пнув свою входную дверь ногой, когда она посмела не сразу открыться от моей руки, мне показалось, что я увидел мелькнувшую тень. В общей двери была полупрозрачная вставка, поэтому через неё при о-очень большом желании можно было понять, кто пришёл к тебе в гости: женщина или мужчина, высокий кто-то или низкий, в тяжёлой зимней одежде или в легкой – летней. Больше разобрать было ничего нельзя, да и вставка эта была не до самого пола. Поэтому сейчас я внимательно вгляделся, пытаясь понять, что сейчас видел и видел ли вообще что-то. За дверью никого не было. Значит, померещилось от усталости.

Выйдя на лестничную площадку, ещё раз порадовавшись, что эта троица хоть мусор за собой не оставляет, я завернул к лифту. Судя по горящей кнопке, он не работал. Ну кто, почти ночью, вызовет себе лифт, а потом быстренько передумает и уйдёт пешком, чтобы оставить после себя горящий невыполненным вызовом огонёк? Значит, мало мне ночью гулять до магазина, так теперь и спускаться придётся по чёрной лестнице. С самого детства я думал, что она так называется только потому, что на ней никогда не бывает света. И сейчас, шагнув через порог приоткрытой двери чёрного хода, я убедился, что мои детские представления всё также оправдывают себя – хоть глаз коли.

Нащупав телефон, я выставил на нём режим ночной съёмки и, освещая себе ступеньки узким лучом, двинулся вниз. Телефон у меня был старенький и светил, прямо скажем, фигово. Нет, яркость была хорошая, даже слишком, а вот дальность и площадь освещаемой поверхности подкачала. Я не видел ничего, кроме того крошечного снопика, что падал неровным эллипсом мне под ноги. А он освещал лишь тот небольшой кусок ступеньки, куда я ставил ногу.

Сначала мне пришлось даже постоять, чтобы глаза привыкли. Один пролёт я прошёл, подстраховывая себя рукой, ведя ей по шершавой и точно не слишком чистой стене. Привыкнув к очерёдности движений ногами, к длине каждого пролёта лестницы я к концу своего спуска наверняка мог уже спокойно идти и без освещения. Но рисковать не стал. Видимо наши ЖЭКи на это и рассчитывают, когда экономят лампочки – люди хорошо обучаемы.