И снова о любви - Розенталь Лорейн Заго. Страница 30

— Ну-ка, ну-ка, — заквохтала Рейчел, — ведите себя прилично!

Ли достала волейбольную сетку из гаража и предложила поиграть всем вместе. Дэл и ухом не повел, Рейчел боялась испортить маникюр, так что играть пришлось Ли и Идалис против нас с Блейком.

— Почему не раздеваешься? — поинтересовалась Ли. — Если ты еще не заметила сто тысяч миллионов моих веснушек, объясняю: я в футболке, потому что мигом сгораю.

— Я тоже, — ответила я, радуясь, что не пришлось выдумывать отговорку.

Мы сидели на краю бассейна, пока Блейк натягивал сетку, а Идалис с силой ударяла в воде по мячу. Она явно относилась к тому типу сверхактивных девушек, от которых на уроке физкультуры я предпочитала держаться подальше.

— У меня идея, — заявила она. — Пусть Ари садится на плечи Блейку, а Ли — ко мне. Так будет интереснее играть.

Ли и Блейк согласились, и я тоже кивнула. Блейк уже снял рубашку, и я увидела серебряный амулет в виде стрелы, такой же, как у Ли. Таинственное темное пятно, которое я заметила за пасхальным обедом, оказалось татуировкой на левой лопатке — круг с крестом в середине, а снизу свисают три пера.

— Запрыгивай, — сказал он немного погодя.

Он присел на корточки на мелководье, и я закинула ноги ему на плечи, радуясь в душе, что не забыла их побрить. Он ухватил меня за щиколотки. Его кожа прикасалась к моей, и я подумала, что сосредоточиться на всей этой волейбольной чепухе мне будет нелегко.

Ли сделала подачу, мяч полетел прямиком мне в голову. Я уклонилась, и Блейк захохотал. Однако Идалис нахмурилась — она, судя по всему, настроилась на серьезную игру.

Пока Блейк доставал мяч, я так и сидела у него на плечах. Это было самое приятное — находиться так близко к нему, прижиматься икрами к его сильным плечам.

Он дал мне мяч, и я бросила его, но мне пришлось проделать это четырежды, пока мяч перелетел за сетку. Идалис негодовала. Они с Ли поменялись местами, отчего я занервничала. Она уже собралась было ударить по мячу, когда Блейк попросил тайм-аут: у бассейна с перекинутым через руку пиджаком и ослабленным галстуком стоял его отец.

— Что ты тут делаешь? — спросила Рейчел. Она лежала в шезлонге.

— Пришел проверить, работает ли бригада уборщиков. Не знал, что здесь такое веселье. — Он ладонью прикрыл глаза от солнца и повернулся к бассейну. — А как же завтрашний экзамен, Блейк? Тебе надо сейчас сидеть, уткнувшись носом в книгу, а не девушек на плечах катать.

— Да ладно, пап, — сказал Дэл. — Пусть повеселится.

— Тебя никто не спрашивает! — бросил мистер Эллис и вновь посмотрел в бассейн, мягко улыбнулся и помахал на прощание рукой.

Сквозь огромные окна было видно, как он вошел в дом, а затем взревела и постепенно затихла вдалеке машина.

— Pendejo! — крикнула Идалис. — Надевай шорты, сыграем девочки против мальчиков.

Я точно не знала, что значит pendejo, [9] но это был явно не комплимент: лицо Дэла стало темнее скорпиона на дне бассейна. Он продолжал нажимать кнопки калькулятора. Затем Блейк в шутку бросил мокрый мяч в патио и угодил на бумаги Дэла. Дэл схватил мяч и швырнул его в Блейка, но попал прямо мне в лицо.

Темно-красные капли упали на грудь Блейку. Следующее, что я помню — патио, меня окружают взволнованные лица. Я настаиваю, что мне не больно, и слышу, как Дэл просит прощения.

— Чертов идиот! — презрительно бросает Блейк.

Ему не следовало нарушать своего правила «не выражаться в присутствии дам». Это была всего лишь случайность, Дэл действительно чувствовал себя виноватым. Блейк повел меня в дом. Обернувшись, я видела, как Рейчел грозила Дэлу пальцем, Ли качала головой, а Идалис что-то кричала по-испански. Звуки ее голоса стихли, когда Блейк закрыл дверь ванной, абсолютной белой, с гранитной стойкой и полотенцами с вышитой буквой «Э». Одно из них Блейк испортил, прижав к моей разбитой губе.

Он окружил меня заботой: держал полотенце у рта, пока кровотечение не остановилось, смочил йодом ватный шарик и обработал рану (которая оказалась небольшим порезом), перерыл весь дом в поисках бактерицидного лейкопластыря. Наконец нашел какой-то детский, со Снупи. И все-таки это был самый приятный момент в моей жизни.

Детский сад. Вот о чем я вспоминала после того, как Рейчел и Ли укатили домой вместе с Дэлом и Идалис, а мы с Блейком притормозили у тротуара. Окна в машине были открыты, солнце уже садилось, и я подумала, что именно в детском саду солнце казалось таким золотым, а воздух свежим. Тогда меня радовали всякие мелочи — обычные, ничем не примечательные вещи: лак на пальцах ног, и клубничный запах шампуня, и новенький доллар, который можно потратить на мороженое с грузовика «Гуд хьюмор». Повзрослев, я заметила, что лак имеет свойство слезать с ногтей, шампунь щиплет глаза, а угощение мороженщика ничем не отличается от того, что лежит в морозильных ларях в супермаркетах. Разноцветье красок мало-помалу поблекло.

Однако сегодня, выйдя из машины у своего дома, я могла поклясться, что святая Анна улыбается. Листва на деревьях казалась гуще, весь квартал пропах ароматом барбекю, лицо Блейка было красивее, чем те, что я представляла, целуя собственную руку, и я вновь ощущала себя малышкой из детского сада.

На улице темнело, повеяло прохладой. Блейк оперся о машину и обнял меня за талию.

— Послушай, — сказал он, — так мы вместе или нет?

Соседка тащила мусорный контейнер к обочине. Стрекотали сверчки, дети играли в уличный бейсбол. Я кивнула. И увидела фирменную улыбку Блейка — как с рекламы «Колгейта». Он прикоснулся ладонями к моим щекам и поцеловал меня в лоб. Это кое-что значило. Парень, которому ты не нужна, мечтает лишь о том, как бы облапать тебя. Блейк даже и не пытался. Только тот, кто действительно заботится о девушке, может сделать нечто милое и невинное — сказочным апрельским вечером прикоснуться губами к твоему лбу.

Родители еще не приехали. Я закрыла дверь в прихожей и, улыбаясь, бесцельно бродила по дому. Голова кружилась, словно после бокала шампанского. Потрогав лейкопластырь на губе, я стала сочинять историю, откуда он там взялся. Никто не должен знать, что я провела чудесный день в Хэмптонс.

— Тебе повезло, Ариадна, — сказала мама, услыхав, как я поскользнулась на лестнице и ударилась ртом о перила. Вдобавок я соврала, что лейкопластырь со Снупи валялся у меня в комоде с незапамятных времен — не пропадать же ему. — Ты могла выбить зубы.

Она и не догадывалась, что на самом деле мне повезло куда больше: Дэл — мастер оставлять людей без зубов. Сдержав смех, я отправилась за ней на кухню. Там мы сели за стол, и она протянула мне полароидную фотографию Эвелин. Сначала мне показалось, что снимок старый — у сестры проступали скулы, над коленями на стройных ногах не было заметно ямочек. С гладкой прической, в короткой юбке она стояла рядом с Патриком и соблазнительно улыбалась.

Однако сфотографировали их всего несколько часов назад. Мама рассказала, что Эвелин сбросила двадцать фунтов после моего дня рождения, лечение помогло, и в следующем месяце меня приглашают в Куинс на барбекю в честь Дня памяти.

Мама закурила.

— Хорошо провела время вчера вечером? — поинтересовалась она.

Кивнув, я собралась было идти готовиться к экзамену, но она схватила меня за руку и посмотрела в глаза.

— Видишь ли… — начала она и осеклась, потому что на кухню пришел папа совершить набег на холодильник. Она молчала до тех пор, пока он не исчез с бутербродом в руках, чтобы съесть его в гостиной перед телевизором. — Блейк очень милый… — продолжила она. — Сначала они все кажутся милыми. Тебе следует быть осторожной.

«Замолчи, — мысленно умоляла я. — Пожалуйста, только не порти все».

— Осторожной? — переспросила я.

Она выпустила кольцо дыма.

— Ты очень впечатлительная. Мужчины иногда бывают жестокими. Не хочу, чтобы ты расстраивалась или отвлекалась от важных дел.