Возвращение: Тьма наступает (Сумерки) - Смит Лиза Джейн. Страница 20

Мэтт почувствовал, что его лицо становится серым.

— Насколько... плохое?

— Настолько, что... я

никогда

такого раньше не чувствовала. Ни когда убили Елену, ни с Клаусом,

ни с кем

.

Я

никогда

такого плохого

не чувствовала.

Это что-то

очень

плохое и очень

сильное.

Никогда не думала, что что-то может быть таким сильным. Оно

давит

на меня, и мне

страшно...

Мередит оборвала ее:

— Бонни, мы с тобой обе понимаем, что выход тольк

о

один...

— У нас

нет

выхода!

— ... понимаю, что тебе страшно...

— Ну кого мне звать на помощь? Я бы позвала... но звать некого. Я могу смотреть на твой фонарик и попытаться представить себе, что это огонь, и войти...

— В транс? — Мэтт бросил на Мередит сердитый взгляд. — Мы же решили, что она больше не будет входить в транс.

— Клаус уже мертв.

— Но...

— Меня никто не услышит! — завопила Бонни и, наконец, громко разрыдалась. — Елена и Стефан слишком далеко, да к тому же они, наверное, уже спят! А больше тут никого нет!

Всем троим пришлось сгрудиться, потому что ветки дерева придавливали их передними сиденьями. Мэтт и Мередит оказались достаточно близко друг к другу, чтобы переглянуться через голову Бонни.

— Хм, — задумчиво сказал Мэтт. — Мы... уверены в этом?

— Нет, — сказала Мередит. В ее голосе звучали и тоска и надежда. — Помнишь то утро? Какая уж тут уверенность? Вообще говоря, я уверена, что он все еще где-то рядом.

Теперь плохо стало Мэтту, а Мередит и Бонни выглядели странно в голубом свете фонарика.

— И... перед тем, как это произошло, мы много чего успели обсудить...

— ... главным образом, о том, что изменило Елену...

— ... что это была его вина.

— В лесу.

— При открытом окне.

Бонни всхлипывала.

Мэтт и Мередит смотрели друг на друга, и, кажется, пришли к молчаливому соглашению. Очень мягко Мередит произнесла:

— Бонни, попробуй докричаться до Стефана, разбудить Елену или... Или попросить прощения у... Дамона. Боюсь, что придется сделать именно это. В конце концов, он никогда не желал нашей смерти. И, кроме того, он же должен понимать: вряд ли он легче заполучит Елену, если убьет ее друзей.

Мэтт недоверчиво хмыкнул.

— Может, он и не хочет, чтобы погибли мы все, но с него станется подождать, пока погибнет кто-нибудь из нас, а потом спасти остальных. Я никогда не доверял...

— Ты никогда не желал ему зла, — громко перебила его Мередит.

Мэтт моргнул и закрыл рот. Он почувствовал себя полным идиотом.

— Так, начали. Фонарик включен, — сказала Мередит, и даже в такой ситуации ее голос был ровным, ритмичным, убаюкивающим. Жалкий крохотный фонарик тоже был драгоценностью. Только он спасал их от полной тьмы.

Но, когда наступит полная тьма, думал Мэтт, это случится потому, что весь свет и весь воздух выключат,

перекроют

эти деревья. А потом деревья переломают им все кости.

— Бонни? — Голос Мередит был голосом всех старших сестер, когда-либо приходивших на помощь младшим. Мягким. Сдержанным. — Представь себе, что это пламя свечи... пламя свечи... пламя свечи... и войди в трансе.

—Я уже в трансе, — голос Бонни был каким-то чужим: он звучал как будто издалека и был больше по

хож

на эхо.

— Тогда зови на помощь, — тихо сказала Мередит.

Бонн зашептала, вновь и вновь повторяя одни и те же слова и явно отключившись от окружающего мира:

— Пожалуйста, Дамой, приди и спаси нас. Если ты нас слышишь, прими наши извинения и приди. Ты уже напугал нас как следует, и я знаю, что мы это заслужили, но — пожалуйста, пожалуйста, приди. Нам больно, Дамон. Нам так больно, что я сейчас закричу. Но я не кричу, я берегу энергию, чтобы вложить ее в Зов — Зов, обращенный к тебе. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, помоги...

Она бормотала пять минут, десять, пятнадцать, а ветки тем временем росли, обдавая их густым ароматом смолы. Она все продолжала бормотать; Мэтт даже не подозревал, что она сможет продержаться так долго.

Потом погас свет. В наступившей темноте не было слышно ни звука, кроме шороха хвои.

Технически все было сделано безупречно.

Дамон снова пристроился между небом и землей, на этот раз даже выше, чем в тот раз, когда шагнул прямо в спальню Кэролайн на третьем этаже. Он по-прежнему не разбирался в названиях деревьев, но это его не остановило. Ветка была словно театральная ложа, из которой удобно было смотреть разыгрывавшийся внизу спектакль. Впрочем, сейчас он начинал скучать, потому что на земле уже довольно давно не происходило ничего нового. Некоторое время назад он сбежал от Дамарис, потому что его заставила скучать

она,

заговорив о женитьбе и на другие темы, которых он хотел бы избежать. Например, о ее муже. Скучно. И он сбежал, даже не проверив толком, превратилась она в вампира или нет, хотя ему казалось, что скорее превратилась, а значит, дома ее муженька будет ждать сюрприз. Губы Дамона дрогнули в полуулыбке.

А спектакль тем временем близился к кульминации.

Да, да, технически все безупречно. Они охотятся стаей. Дамон не имел ни малейшего понятия, что за маленькие твари управляют деревьями, но в любом случае они довели свое искусство до сияющих высот, как волки или львицы. Собраться стаей, чтобы заловить добычу, слишком быструю и крепкую, чтобы поймать ее в одиночку. В данном случае — машину.

Тонкое искусство командной игры. «Обидно, что у нас, вампиров, каждый сам по себе, — подумал он. — Если бы мы сплотились, весь мир был бы у наших ног».

Он моргнул сонными веками, после чего вспыхнул ослепительной улыбкой — просто так, не направленной ни на что конкретно. Ясное дело — если бы смогли, скажем, захватить город и поделить между собой его население на части, то рано или поздно мы поделили бы на части друг друга. В ход пошло бы все — зубы, когти, Сила, словно ножи или шпаги, и, в конце концов, останутся только ошметки плоти и водопроводы крови.

Впрочем, это тоже красиво, подумал он и прикрыл глаза, чтобы насладиться картинкой. Элегантно. Пурпурные лужи крови, чудесным образом не загустевшей и стекающей по мраморным ступеням афинского стадиона Каллимармарон. Целый город, очищенный от шумных, бестолковых, вечно недовольных человеческих существ, обретет спокойствие, в нем останется только необходимое — несколько артерии, из которых можно выкачать много сладкой красной жидкости. Сказка про молочные реки и кисельные берега, но в версии для вампиров.

Он снова раздраженно приоткрыл глаза. Внизу стало шумно. Человеческие существа начали издавать громкие звуки. Зачем? Для чего? Кролик всегда визжит в пасти лисицы, но неужели на его крики хоть раз прибежал другой кролик, чтобы его спасти?

О, только что на свет родилась новая пословица — и новое доказательство того, что люди глупы, как крошки, — подумал он, но мир мечтаний был разрушен. Мысли Дамона стали ускользать, однако беспокоил его не только шум внизу. Молочные реки, кисельные берега... что-то здесь не то. В том, что он стал об этом думать, была какая-то ерунда. Тем вечером, неделю назад, кожа Елены была как молоко, белой и теплой, а не прохладной, даже в лунном свете. Светлые волосы в тени — словно пролитый мед. Если бы Елена полюбовалась на результаты стайной охоты, ей бы это не поправилось. Из ее глаз полились бы хрустальные слезы, похожие на росинки.

По

запаху они были бы похожи на соль.

Внезапно Дамон напрягся и, будто круговым радаром, ощупал все вокруг своей Силой.

Но не обнаружил ничего, кроме безмозглых деревьев на земле. Какое бы существо ни управляло ими, его было не обнаружить.

Ну ладно. Тогда попробуем

другое

, подумал он. Сосредоточившись на всей той крови, которую он выпил за последние дни, он выстрелил струей чистой Силы, словно Везувий, разорвавшийся смертоносным пирокластическим извержением. Сила окружила его со всех сторон, образовав пузырь, подобный раскаленному газу, двигающийся со скоростью пятьдесят миль в час.