Принц Волков (ЛП) - Кринард Сьюзен. Страница 69

Люк запустил руку в волосы и понурил голову.

– Прости, – это все, что он мог сказать, – прости, Алан.

Коллье медленно посмотрел наверх. Его лицо, подпитываемое возмущением, вернуло себе прежний цвет, но при взгляде на Люка, бормотавшего извинения, напряжение стало отпускать тело.

– Не думаю, – тихо вымолвил он, – что ты потрудишься объяснить все это.

Чувствуя непреодолимое желание убежать, поджав хвост, Люк вынудил себя встретиться взглядом со своим другом. Это был редкий случай, когда он испытывал трудности смотреть в глаза друг другу.

– Я не могу… Тебе это покажется нелепым, Алан.

– Не можешь? – Коллье наклонился вперед, опираясь руками о колени, и поморщился. – В следующий раз, когда ты решишь сорвать на мне злость, сынок, сделай одолжение – намекни о своих намерениях, – Люк вздрогнул, но Коллье продолжал. – Итак, ты считаешь, что я не пойму – после всех этих лет и того, что мне известно? – он тряхнул головой. – Ты гораздо сильнее этого, Люк. И я вижу, что здесь происходит нечто странное. И связано это с ней, – он кивнул по направлению двери, за которой в блаженном неведении спала Джой.

Сопротивляясь порыву вскочить на ноги, Люк неохотно признал.

– Это не то, о чем я могу разговаривать, Алан. Даже с тобой.

Его осторожного сдержанного ответа должно было быть достаточно, чтобы отбить у Коллье желание выпытывать дальнейшие подробности, однако на этот раз слишком многое было поставлено на кон. Он понял это, когда Коллье не отвел взгляд.

– А ты попытайся, – в голосе доктора появилась внезапная печаль. – Ты всегда приходил ко мне, когда не мог довериться кому–либо еще. Неужели мы оба так изменились с тех пор?

Люк закрыл глаза.

– Ты не изменился, Алан, – он открыл их снова, и на этот раз намеренно уставился на доктора вызывающим взглядом. – Но сейчас все по–другому. Ты знаешь о нас – обо мне – больше, чем кто–либо другой из «чужаков». Но есть некоторые вещи, которые даже ты не в состоянии понять.

– Потому что я всего лишь человек? – губы Коллье изогнулись в мрачную улыбку. – Было время, когда я был готов отдать все на свете за то, чтобы стать таким, как ты.

Воспоминания, последовавшие за тихими словами, практически заставили Люка отвести взгляд.

– Было время, когда я желал, чтобы она выбрала тебя, – произнес он ровным тоном, скрывая волнение. – Но это не всегда является вопросом нашего выбора. Иногда это становится… – он глубоко вдохнул и выдохнул, – принуждением. И, как только принуждение происходит, ему невозможно не подчиниться.

Он заметил, как на лице Коллье выступили первые признаки понимания. Какая–то часть его натуры хотела, чтобы Коллье знал все – знал и принял это так, как поступил давным–давно, став вторым отцом гордому и озлобленному мальчику. Но, когда дело касалось Джой, ничто на свете не казалось разумным. Даже Коллье с его тихими резонными словами и желанием помочь представлял собой угрозу. Это находилось вне разумных объяснений и человеческой логики. Даже Коллье нельзя было доверять.

Не было никакой надежды полностью скрыть это от доктора, тот был не так наивен и знал, что лугару никогда не выбирают «чужаков». Но у Люка не было намерений ничего объяснять. Пока доктор не начал дальнейших расспросов, Люк вскочил на ноги и приблизился к двери на улицу. Не успел Коллье раскрыть рот, как тот уже шагнул за порог.

– Оставь это в покое, Алан. Ради своего и нашего блага. Сделай свою работу и вылечи ее, а потом оставь в покое, – Коллье попытался было возразить, но Люк его опередил. – Я обязан тебе, Алан. Ее жизнью. И никогда об этом не забуду. Но не забывай, кто я есть. Не вынуждай меня забыть, что я – твой должник.

Дверь закрылась, заглушая собой ответ Коллье. Прижимаясь к деревянной двери, он выждал момент, пока снова не стал трезво мыслить. Затем перевел взгляд на широкую заснеженную равнину, сверкающую под лучами утреннего солнца. Нужно бежать, освободиться от человеческих эмоций. Заполнить время перед тем, как он снова сможет увидеть Джой.

Он замешкался ровно настолько, насколько хватило времени, чтобы сбросить мешающую одежду, и уже на бегу началась трансформация. 

От вида Люка, стоящего в дверном проеме, сердце в груди Джой ёкнуло. Он смотрел на нее так, как будто никогда прежде не видел или будто не ожидал, что сможет увидеть ее снова. Потоки воспоминаний, снов и видений, разом затопившие ее, требовали к себе большего внимания, чем она могла уделить им, все ее мысли занимал Люк. Но внезапно эмоции отчетливо сфокусировались.

Вглядываясь в сквозившую в его глазах странность, Джой поняла, что не чувствует границ между ними. Отступивший страх, облегчение – было ли это ее состоянием, ее собственным осознанием, что она находилась на волосок от смерти, или это было его? Принадлежало ли это мощное физическое понимание его присутствия, заставляющее бешено колотиться пульс, ей? Или оно являлось эхом его желания, что стояло в его глазах? И чьи были те, другие чувства, которым она боялась дать имя?

Не было времени на рассуждения, быстрым движением, которое она не смогла бы повторить, он пересек комнату и заключил ее в объятия. Он ничего не сказал, поддерживая ее так бережно, что она едва чувствовала свое тело, перемещаемое так, что он прямехонько занял место ее подушки. Она вздохнула и закрыла глаза. Он был значительно тверже подушки, но намного прекрасней.

Теплое дыхание Люка на миг окутало ее лицо перед тем, как он поцеловал ее, легко, словно крылья бабочки, касаясь губами лба и щеки. Она почувствовала, как напряжено его тело, словно он подавлял некую мощную силу, которая могла бы навредить ей, и чуть не рассмеялась. С обезболивающим, который дал ей доктор Коллье, она бы даже не сразу поняла, если кто–нибудь двинул ей в ребра. И за это была глубоко благодарна. Внезапно нахлынувшее безмятежное ощущение хорошего самочувствия и безопасности привело к тому, что на глаза навернулись слезы. Нежнейшая ласка стерла единственную скатившуюся слезинку со щеки.

– Джой, – его голос был мучительно знакомым, но странно произносящим ее имя. – Опасность миновала. Тебе больше не будет больно.

Она медленно подняла голову, чтобы взглянуть ему в глаза.

– Люк.

Она пыталась найти слова, но чувства, переполняющие ее сердце, сделали это невозможным. Зеленое золото пронзающих глаз подозрительно заблестело, и все же они, не отрываясь, смотрели на нее.

– Я в порядке, – она сказала это для него, а также и для себя самой. Он опустил голову, прижимаясь щекой к ее волосам над повязкой. Он был небрит, и ее волосы цеплялись за серые щетинки проступившей бороды. Ощущение было чудесным.

– Джоэль, – он выдохнул имя, затем повторил снова, как будто видел перед собой чудо. Большие руки еще сильнее прижались к ней.

– Я здесь, – пробормотала она, чувствуя его глубокую потребность в ней. – И рада, что ты тоже здесь.

В наступившей тишине Джой наслаждалась чувством настолько полного удовлетворения, что было трудно поверить, что это не один из тех ее лихорадочных снов или странных, фантастических видений. Она знала, что были кое–какие вещи, которые не являлись снами или видениями. Одна из них, о которой она вспомнила сейчас, отчетливо напомнила ей об ощущении жара, исходящего от Люка и обжигающего ее кожу. И ни изможденность организма, ни неуместность ситуации не могли заглушить ее инстинктивную реакцию.

Вскоре стало очевидным, что реакция была не односторонней. Джой переместилась и откинулась назад, поднимая голову, чтобы взглянуть на напряженные мускулы челюсти Люка. Высвободив одну руку, она протянула ее к его лицу, очерчивая пальцами жесткую линию подбородка. Как только она коснулась его, напряжение, казалось, ушло, хотя окончательные признаки его желания и не думали исчезать. Джой широко улыбнулась, несмотря на то, что швы натянулись.

– Все так странно, – в конце концов, начала она, устраиваясь более комфортно в его руках. – Последнее, что я помню – перед тем, как у меня начались странные сновидения – было то, как я кинула в тебя снежком. Помнишь? Я попала точно в цель, – она не смогла полностью скрыть самодовольное удовлетворение, сквозившее в голосе, но последующие воспоминания отрезвили ее. – А затем кто–то ударил меня, очень сильно, и швырнул в снег. Помню только, что это был медведь, но остальное все становится довольно нечетким. За исключением того, что было очень больно.