Разрушенные (ЛП) - Винтерс Пэппер. Страница 70

Его голос был обращен внутрь, полный воспоминаний, звеня агонией.

— Это были мы. Призраки, чтобы выполнять их волю и повиноваться каждому приказу. Нам говорили убить, и мы делали это. Нам говорили, что каждое убийство постепенно будет делать нас бессмертными, как богов. И так же, как у богов, у нас была власть. Мы были законом, и ничто не могло коснуться нас.

Он с остервенением потряс головой.

— Но все это было ложью. Мы были просто людьми, которых мучили, чтобы мы стали такими, как хотят они. Бессмысленная машина, чтобы сдавать напрокат. Наемники высшего порядка, которых можно купить, чтобы завершить задачу.

Его тело содрогнулось, он склонил голову. Его руки сжались, и каждое потрясение, что он чувствовал, набрасывалось на меня, спуская в один миг всю мою кровь. Он так сильно боролся, страдал, его затягивало назад, где правили ночные кошмары.

Прошли минуты, пока Фокс оставался неподвижным, только его губы беззвучно шевелились. Я видела нескольких человек, которые погружались в прошлое, когда их настоящее одолевали непреодолимые воспоминания. Клара извивалась у меня на коленях, ее тело напрягалось каждую минуту.

Так же внезапно, как воспоминание поглотили его, оно было закончено. Он моргнул, посмотрев на нас. Повел плечами.

— Извините.

Клара переместилась.

— О чем ты думал? — ее теплый, комфортный вес помогал сдержать мою панику, ослабляя мой внутренний ужас от боли, которую пережил Фокс.

— Я думал о маленьком мальчике. Ты так сильно напоминаешь мне его, Клара. Он был живой, забавный, смелый. Его звали Василий — это значит величественный, из царского рода. Ему было девять, когда он умер.

Клара вздохнула.

— Мне жаль. Мне нравится его имя. Что значит твое?

Фокс улыбнулся.

— Оно означает «рыжеволосый», хотя мои волосы стали темнее, когда я повзрослел. На самом деле выдуманное имя.

— Оно мне нравится больше, чем Призрак или Фокс. Я не верю в призраков, и ты не можешь видеть сквозь что-то или летать, поэтому это глупо. Эти плохие мужчины, что делали с тобой плохие вещи — ничего не знают.

Я подвила смешок. Я не хотела смеяться — напряжение в комнате не давало места для юмора, — но губы Фокса также изогнулись в улыбке. Немного напряжения покинуло его тело.

— Ты права. Я не Призрак. Больше нет. Я просто мужчина, который ищет способ снова стать человеком.

Мое сердце сжалось.

Клара откинулась на меня, ее темные глаза были прикованы к языкам пламени, танцующим на лице Фокса.

— Может, ты и убивал, но ты не плохой человек.

Фокс замер, утонув в ее глазах.

— Что заставляет тебя говорить это?

Она разорвала зрительный контакт, болтая ногами, глядя куда угодно, только не на него.

— Потому что, только плохой человек может быть одиноким, из-за того, что никто не любит его. — Ее маленькие легкие напряглись, втягивая смелость. Она выдохнула: — А я люблю тебя, поэтому ты не можешь быть плохим человеком, иначе, как бы я любила тебя? Я знаю. Я бы сказала тебе, что ты непослушный, и я не хочу любить кого-то такого.

Фокс за считанные секунды изменился внешне от гордо стоящего и высокого в дряхлого и хрупкого. Он тяжело втянул воздух, и на краткое мгновение, влажность заполнила его глаза. Но затем это исчезло, и хрупкость снова заменилась силой.

Он тяжело сглотнул.

— Если все в порядке, то я снова начну историю. — Сжав подол своей рубашки, он сорвал ее через голову.

Что он делает?

Я сильно сжала Клару, когда она пискнула. Неделями я хотела увидеть Фокса обнаженным. Я хотела понять, что он прячет. Но сейчас он стоял передо мной, и я хотела закрыть глаза.

Ему не нужно было рассказывать свою историю с помощью слов. Она жила в его коже, выгравирована в мышцах и запечатлена в плоти.

Сняв рубашку, он отбросил ее в сторону.

Мои глаза были прикованы к его мышцам. Они были слишком очерченные, слишком зловещие, как будто в них не хватало питательных веществ и здорового слоя жира. Каждое сухожилие, каждая прожилка и гора мускул бурлили под тонкой оболочкой кожи.

Мои пальцы изнывали от желания прикоснуться к нему, пробежать по длинным шрамам на его грудной клетке и маленьким отметинам чуть ниже ключицы. Там были круглые шрамы и рубцы, квадратные шрамы, шрамы, которые выглядели, как будто еще сохраняют всю тяжесть и грязь, несмотря на то, как давно они были нанесены.

Его живот был настолько подтянут, каждое ребро выглядело слишком резким, слишком суровым, чтобы обнимать или спать рядом. Он не выглядел как человек. Он выглядел как камень. Кованый из гранита и мрамора, вырезанный из обсидиана и сланца.

— Фокс... я, — мой голос оставил меня. Пламя похоти и связи между нами превратилось в раскаленное возбуждение между нами. Фокс напрягся, подчеркивая еще больше шрамов в свете огня.

— Теперь ты знаешь, почему я не хочу, чтобы люди увидели.

Клара оставалась тихой на моих коленях, либо под впечатлением зрелища человеческой разбитости, или ошеломленная насилием, живущим на его коже. Я не должна была позволить это. Я должна была забрать ее, чтобы она не жила с такими зверствами в своем молодом разуме.

Но она знала то, чего не должна была знать. Она знала, что ее время ограничено. Она вела себя не по возрасту, тем не менее, она имела дело со всем этим с таким тонким чувством приличия и чувствительности.

Слезы тихо текли по моим щекам за Фокса и Клару. Два человека, которые были связаны и притягивались друг к другу, два человека, которые могли разрушить друг друга.

— Я не хочу, чтобы люди знали. Я не хочу, чтобы люди догадывались о моей истории или представляли мои преступления. Каждый день я пытаюсь забыть, но каждый день помню, благодаря телу, с которого никак не стереть все это и не исцелить. Но если вы хотите знать, я расскажу вам историю за всеми этими шрамами и порезами. Я никогда не забывал — воспоминания яркие и никогда не покидали мою голову. — Его голос наполнен ненавистью к себе и мольбой.

Я покачала головой. Я никогда не хотела знать. Думала, что хотела. Думала, что хочу раскрыть его секреты, но не могла заставить его жить без прошлого, не тогда, когда оно так глубоко жило в его коже в настоящем.

У Клары не было таких колебаний.

Ее маленькая рука взметнулась вверх, указывая на шрам, выступающий на его бедренной кости.

— Он выглядит как шарм от ке-ке-кесарева. У мамы есть такой, и она говорит, что любит его, потому что он напоминает обо мне. — Она повернулась в моих объятиях, чтобы оставить поцелуй на моей щеке. — Знаешь, я не хотела напугать тебя.

Я прижала ее ближе, сильно сжимая.

— Я люблю этот шрам. Я благодарю Бога каждый день за него, потому что так ты появилась в моей жизни. — Она вздохнула и прижалась ближе, пока смотрела на Фокса.

Опустив глаза, он провел пальцами по шраму.

— Это от кинжала, похожего на тот, что выбрала ты. Это был тест — отсев новобранцев, тех, кто мог справиться с сильной болью от тех, кто не мог.

Мои руки хотели накрыть уши Клары. Я послала Фоксу предупреждающий взгляд.

— Возможно, мы услышали достаточно для одного дня. — Я послала еще одно сообщение своими глазами. «Прекрати. Ты напугаешь ее. Ей не нужно знать детали».

Фокс кивнул.

— Теперь мы будем избегать шрамов. Я расскажу тебе историю этого. — Втянув воздух, он отвернулся от нас.

Мой рот открылся, челюсть обвисла в шоке. Если я думала, что его грудь была покрыта следами от прошлого, его спина была куском пергамента, на котором была написана вся история на каждом свободном сантиметре кожи.

Клара подпрыгнула на моих коленях, убрав мои руки от нее.

— Ничего себе. — Она пошла вперед, смотря на его татуированную спину. Золотистый оттенок языков пламени освещал хребты его мышц и мерцал над серебром его шрамов, как какое-то дорогое ювелирное украшение. — Что случилось с тобой? — Клара наклонилась, детское удивление светилось в ее глазах.

— Жизнь случилась со мной, малышка.