Проснись, моя любовь - Шоун Робин. Страница 4

Старуха демонстративно-вычурным жестом сняла полукруглую крышку с подноса, отложив ее на край столика. Затем поспешила к кровати, щелкая языком. Желтые драпировки балдахина отлетели в сторону с противным лязгом, изданным металлическими крючками, проехавшимися по металлической перекладине

Элейн уставилась на стоящий перед ней поднос и, по привычке достав сложенную салфетку, разложила ее на коленях. На изящной, разрисованной розовым и зеленым узором тарелке лежало самое неаппетитное блюдо из всех когда-либо виденных ею в жизни.

По виду оно напоминало строительный раствор, такое же серое и однородное. Элейн подняла тяжелую серебряную ложку. На вкус это было еще хуже, чем раствор.

Она отложила ложку в сторону, пытаясь языком отодрать прилипшее к небу варево, имевшее, по-видимому, в своей основе овсянку. Добившись желаемого, она смыла остатки малосъедобной пищи чашкой чая, слабее которого ей еще не доводилось пробовать.

Позади нее раздалось легкое царапанье в дверь. Элейн повернулась, широко раскрыв глаза в предвкушении чего-то новенького. Одновременно старуха выкрикнула:

— Входи, ты, надоедливая сассенах, дверь не заперта!

Та дверь, которую Элейн не решалась проверить. Над стопкой сложенных простыней выглядывал белоснежный чепец, а внизу кипы развевалась колоколообразная черная юбка.

Эта укрытая от взгляда особа присела перед Элейн в почтительном поклоне.

— Прошу прощения, ваша светлость, но я принесла вам белье. — Девичий голос был удивительно мелодичен и без акцента. — Мне нужна только минутка, мэм, или, если надо, я приду попозже. Его светлость, он оставил указания приготовить вам ванну, мэм. Вода уже нагрелась, и еще немного…

— Ты, надоедливая сассенах, с каких это пор его лордство смеет указывать миледи, шо делать? Смени простыни и поскорей убирайся. Не докучай ее светлости глупой болтовней. И даже не думай готовить ванну. Вот еще! Глупый народ ссасенахи! Вы смоете кожу со своего тела. Эти мойки просто неприличны. Если бы Господу было угодно, чтобы мы купались, почему тогда он не создал нас с чешуей? Почему? Тише! Что ты остановилась, девочка! У тебя полно работы!

Глаза Элейн переметнулись с юной английской служанки на старую шотландскую ведьму. Тайная улыбка заиграла в уголках ее губ. Ванна. Вода. Такой же мощный признак сна, как и уборная.

И значит, уже очень скоро этот кошмар закончится.

Служанка сменила на кровати простыни. Старуха продолжала свой злобный монолог, браня поочередно то служанку, то весь ее народ, то снова возвращаясь к критике девушки, но неизбежно браня всех англичан. Неоднократно Элейн ловила на себе сочувствующий взгляд этой юной особы, почти ребенка. Казалось, на вид ей не больше семнадцати.

В дверь еще раз поскреблись, более робко, чем в первый раз. В комнату вошла служанка гораздо младше предыдущей, не то, что ребенок, просто дитя — шести-семи лет отроду. В руках она держала зеркально чистый ночной горшок. Она так низко опустила голову, склонившись в поклоне, что был виден только верх ее чепчика. Затем стремглав бросилась к кровати.

Нагнувшись вниз, она поставила горшок под кровать. Потом поднялась и испугано взглянула на старуху, затем перевела взгляд на Элейн, опять на старуху, увлеченно бранящую юную служанку, и снова вернулась к Элейн.

Было вполне очевидно, что девочка искала ночной горшок, использованный хозяйкой.

Элейн изумилась символизму происходящего. Возможно, в этом странном сне вместо того, чтобы бегать от одной уборной к другой, она должна была переходить от одного ночного горшка к другому. Элейн указала на дальний угол.

Девочка расплылась в широкой улыбке, демонстрируя отсутствие двух передних зубов, а затем рванула к японской ширме. Она ненадолго исчезла из поля зрения, а затем снова появилась, прижимая к груди использованный горшок. Без сомнения, горшок был еще теплый. От этой мысли у Элейн зарделись щеки.

— Не смей расплескать его, ты маленькая сассенах!

От резкого крика девочка споткнулась, желтое пятно растеклось по белому переднику.

— Да, мэм, — тихо пролепетала она, — вернее, нет, мэм.

Отвесив прощальный поклон, малышка рванула к двери, но очень скоро вернулась уже без горшка и испачканного передника. Ее тщедушные плечики склонились под тяжестью медного ведра. Поставив его возле черно-желтого лакированного комода, она потянулась наверх, чтобы достать зеленый кувшин и соответствующую ему чашу.

Элейн наблюдала за работой малышки с удовлетворением. Ей нужно больше воды. Она заметила, что позади стеклянных дверей находился балкон, с которого девочка сливала грязную воду.

— Мэм, я нашла ваше кольцо. Вот. Оно затерялось в простынях.

Перед Элейн стояла молодая служанка, склонившись в реверансе и вытянув вперед правую руку. Элейн машинально протянула свою руку.

— Что это ты творишь, назойливая сассенах. Дай мне это сейчас же, ты слышишь! Я не позволю ее светлости баловаться этой разукрашенной мишурой!

Уголком глаза Элейн заметила, как что-то черно-белое метнулось в стороне.

И тут же теплая тяжесть легла в ладонь. Она сомкнула пальцы, сжимая круглый предмет.

— Ах ты, неуклюжая сассенах! Посмотри, что ты наделала!

Хэтти дернулась к служанке, но та успела отскочить на безопасное расстояние. Лишенная добычи, старуха пригрозила Элейн, ясно давая понять, что та еще пожалеет о том, что не подчинилась.

— Морриган, девочка, отдай. Или я ни за что не отвечаю.

Старшая служанка собрала грязные простыни, потом взялась вместе с младшей служанкой за медное ведро, и обе девочки поспешно ретировались.

— Я сказала, отдай это. С лихвой хватит на один день твоих сумасбродств.

Элейн изучала кольцо, зажатое в ладони. Оно было на удивление тяжелым. Его гладкая поверхность мерцала насыщенным красным цветом.

— Отдай сейчас же!

Элейн протянула руку, подчиняясь приказу, но вместо того, чтобы отдать кольцо, ее правая рука надела его на безымянный палец левой руки. Безвольно. Как будто кольцо обладало своим собственным интеллектом.

Элейн зачарованно уставилась на него, на длинный белый палец, украшенный этим самым кольцом, затем на всю руку целиком. Пальцы, предназначенные для игры на фортепьяно. С детства она мечтала о том, чтобы у нее были такие же. Но, к сожалению, у нее были лишь короткие толстенькие пальчики невысокого системного аналитика — того, кем Элейн стала. И отнюдь не концертного пианиста, кем она хотела стать больше всего на свете. Казалось, что это теплое золото обернулось вокруг ее плоти, пульсируя в одном ритме с тем укромным местом между бедрами.

— Я не потерплю возражений, девчонка. Твоя старая Хэтти знает, что для тебя лучше. Немедленно отдай мне это кольцо!

Элейн медленно подняла голову. Ее, присущая сну, почтительность превратилась в гнев. Была одна вещь, которую она не выносила больше всего на свете, — Элейн ненавидела, когда ее запугивали.

— Повторяю, дай мне его!

Две вещи случились одновременно. Элейн наблюдала, как рука старухи поднялась, замахиваясь, и в то же самое время она поняла, что последующий удар не является порождением ее кошмара. Резкая, как выстрел, затрещина подтвердила эту теорию. А острая боль от отпечатавшейся пятерни окончательно доказала ее. Благодаря логическому мышлению, свойственному системному аналитику, один вывод последовал за другим.

Это вовсе не сон, и у нее большие, просто огромные проблемы.

Глава 3

— Ах! — Хэтти приподняла столик с завтраком и оттащила его. — Вставай. Вижу, ты не собираешься есть свой хаггис [5]. Запрещаю тебе дуться, да, то, что ты делаешь, — верный признак, что в тебе сидит дьявол.

Ростки гнева, которые Элейн обнаружила в себе некоторое время назад, переросли в настоящую панику.

— Этот сассенах! Его не будет здесь ни сегодня ночью, ни еще цельных две недели. Я слыхала, как об этом жалобно бормотал себе под нос слуга.