Паприка или друзья постельного режима! (СИ) - Благосклонная Вероника. Страница 151

Я касаюсь её как неведомого сказочного существа, неуловимого — хочется схватить, сдавить, чтобы почувствовать, и слишком хрупкого — пытаешься не шевелиться, чтобы не спугнуть.

- Джастин.- зовет тихонько.

- Что, котенок?- я тянусь к Джинни, касаюсь носом её щеки, и так и замираю — её приоткрытые губы в жалком клочке пространства от моих, один выдох преодолеет его за сотую долю секунды.

- Мне так плохо.- хмурится.- Я не знаю, что делать.Возьми меня, прошу. Грубо, что бы было больно. Пожалуйста, Джастин. Что бы я кричала.

Я растерянно усмехнулся.

Ты хоть понимаешь, о чем просишь, глупая?

- Пожалуйста!- всхлипывает и обхватывает мою щею руками. Я прижимаю ее к себе, целуя лицо. Испугана.

Ну зачем же? Зачем ты просишь.

Опять острая ноющая боль внизу живота. Почти дрожу от возбуждения. Не железный.

Мне кажется, нужно ей сказать что-то — в такие моменты герои в книжках всегда что-то говорят, смущаются, краснеют, наивно бормочут «люблю», или хотя бы как в эротической прозе — опаляют дыханием «хочу тебя». А я не мог. Я не стану пользоваться ее слабостью. Не буду.

Нет, это не совесть, не что-то ещё. Внутреннее противоречие, вот эта моя сумасшедшая любовь, дремавшая где-то глубоко в грудной клетке, выползла наружу. И я наконец понял, как, когда и из-за чего это произошло.

У меня нет ничего кроме «пожалуйста» и «не надо» для нее. Ничего, кроме дрожащих пальцев, когда я бережно касаюсь её лица и отстраняюсь.

Невесомая ладошка девушки ощутимо подрагивала, когда я задержал ее в своих пальцах и отпустил. Она затрепетала вся, целиком.

Молчаливо посмотрела на меня заплаканными глазами. Почему все так сложно?

Почему я люблю ее до боли в сердце, и от этого так странно. Все воспринимается по-другому, все чувствуются иначе. Это пугает. Бибера пугает. Какая ирония.

И у меня все меньше сил, что бы действовать.

- Прости, родная.

Она ни слова не говорит, лишь отворачивается. Глубоко вдыхая воздух я слышу, как она всхлипывает. Ее трясет в дрожи.

Все что я могу- это обнять, утешить.

Я смогу. Все будет хорошо у нас.

- Спи, малыш.- я целую девушку в шею, вдыхая самый приятный аромат на земле. Она плачет, прижав коленки к груди.

Эй, не нужно…

Я бездумно глажу ее бедра, живот, целую плечи, перебираяю волосы. Все что угодно, только что бы прикасаться. Только чтобы снять напряжение.

Всхлипывания утихли. Уснула. Умница моя. Повернувшись на бок, Джинни положила голову мне на плечо, и я воспользовался этим, чтобы незаметно скользнуть ладонью по щеке, убирая упавшую на лицо шелковистую прядь. Очень осторожно и трепетно, как если б касался хрустальной вазы. И стремление быть рядом растет с каждым новым мгновением, проведенным с ней. Быть рядом. Быть в ней. Стать частью того, что она готова дать.

В этом есть что-то дикое, почти животное.

У меня есть сила, власть, абсолютная власть, и все же я беспомощен, потому что не способен взять то, что возжелал.

Что в ней особенного? Ничего, абсолютно ничего. Она просто есть и этого достаточно, чтобы желать порочной душой полного обладания этой девушкой.

Она есть для меня.

Я без труда могу просто забрать ее, и никто не возразит. Не посмеет. Это было бы также просто, как поцеловать ее губы, сорвать эту глупую мешающую ночнушку и коснуться теплой кожи. От прикосновения прохладных пальцев темные горошины сосков сожмутся, когда я обведу их, чтобы ощутить ни с чем несравнимое наслаждение. Есть нечто губительное в том, чтобы склониться, позволив себе трепетно обхватить ее губами и дотронуться кончиком языка.

Но я не медлю. Не делаю того, что хочу. Не потому ли, что в глубине алчной натуры дремлет куда более сильное желание, чем просто завладеть. Хотя, навряд ли я признался бы в этом даже самому себе. Проще назвать это вожделением, наслаждаясь тем, что желание погрузиться в ее тело становится с каждым днем невыносимей. Опьянен собственной похотью. И именно поэтому стало неважно, как далеко все может зайти.

Плевать. Мне.

Пытаешься быть нежным, а сам сходишь с ума от молчаливого желания к ней.

Все можно исправить. Так ведь?

Лишь пальцы, касающиеся ее там, внизу…Моя плоть, которая заменит их, принеся сладостную боль… Нам обоим.

Девушка тихо стонет, что-то шепчет сквозь стон. Мое имя.

Прости, малыш. Я не мог. Она даже не понимает в чем дело. Глаза закрыты, но руки обхватывают мою шею. Прости, что разбудил, милая.

Джинни*

Тихое утро. Так уютно под теплым одеялом. Вздохнув я прислушалась к ощущениям. Странно…

Открываю сонно глаза и обнаруживаю Джастина на второй половине кровати. Пальцы сжимают книгу в красивом черно-золотом переплете. Глаза неторопливо бегают по строчкам. Губы слегка приоткрыты, волосы взьерошенны. Это мужественная линия шеи.

Взглянув на его дрожащие пальцы, я все поняла. Моя ночнушка рванным лоскутком валяется на полу рядом с кроватью, тело ноет. Я чувствую, как мышцы неприятно гудят напряжением и по коже широкими волнами от поясницы до самой шеи пробегает злой озноб. Но зато внутри тепло. Я поняла, что было ночью. Он сорвался. Бедный мальчик.

- Джастин…- прошептала я, неуверенно получилось. – Мне стало легче…Это потому что ты….

- Неважно.- его низкий твердый голос. Мужская ладонь сжала мою под одеялом. Он повернулся, смеряя меня грустным взглядом. Как будто извинялся.

- Просто послушай меня. Я …понимаю, что ты чувствуешь.- произнес парень. Голос такой, с хрипотцой, как будто ему что-то режет горло.

И взгляд странный. Он смотрит на меня… и я не в состоянии даже приблизительно описать словами, что он ощущает. Вижу огромный запутанный клубок чувств и не могу вычленить ни одного ведущего. Смятение?.. Конечно же. Страх? Тоже может быть.

- Прости.- шепчет и отворачивается, вырывая руку. Книга со стуком падает на пол. А Джастин резко встает с кровати. Я меланхолично разглядываю потолок, словно надеюсь, что там может появиться что-то полезное.

- Я люблю тебя- вырывается у меня. Голос дрожит, но этого достаточно.

Джастин обернулся. Его веки дрогнули, мышцы на руках напряглись, но тут же он расслабился. Пухлые покрасневшие губы озарила улыбка.

-Люблю.- шепнул он.

Еще одна грустная сожалеющая усмешка на его губах.