Огнедева. Аскольдова невеста - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 36

— Да, князья смолянские тут осели, да и при них люди всякие… Варягов много.

Оказалось, что округа на довольно широком протяжении густо заселена: каждая из небольших речек была усеяна весями. А прибрежная полоса Днепра, включая устье Свинца, считалась «ничьим местом», то есть межой, границей угодий близживущих родов. Сюда эти роды когда-то собирались на игрища, на волостное вече и на торги между собой, вследствие чего это место стало известно как Вечевое Поле. Здесь, на ничейной земле, стояло святилище Велеса и Марены, где сжигали умерших, а по окраинам поля устраивали жальники, где каждый род отдельно хоронил прах своих предков: на границе «своего» света, все равно что на Той Стороне. Но из всех виденных Дивляной мест это могло с наибольшим правом быть названо мостом через огненную реку. Отсюда начиналась прямая дорога по полноводному Днепру до самой полянской земли, уже без порогов, волоков и прочих преград, причем вниз по течению река несла лодьи сама. Сюда же, к Днепру, выходили речные пути как с востока, так и с запада. С запада через Двину в кривичские земли попадали гости с того же Варяжского моря, и отсюда они через верховья Днепра пробирались на реку Олкогу, [21]ведущую в землю булгар, чтобы обменять северные меха или пленных на шелковые ткани, а главное, серебряные шеляги.

Кроме торговцев, тут имелась волоковая дружина, которая обслуживала местный волок — на Сож, довольно длинный, но позволявший попасть к среднему Днепру кратчайшим путем. Тот или иной путь становился более или менее опасным в зависимости от того, как складывались отношения у племен и родов между собой, а также со своими и чужими князьями. И в Свинеческе, как правило, могли дать полезный совет, стоит ли тягать лодьи посуху или предпочесть водный путь, подлиннее, но и подешевле.

И сейчас, как никогда, можно было воочию убедиться, сколько разных людей живет вокруг. Вечевое Поле сплошь было занято станом, причем сразу делалось ясно, что собрались эти люди не на игрище и не на торг, а на войну. Ни женщин, ни скота, ни других товаров — только вооруженные мужчины. Увидев это, Дивляна в полной мере осознала, что вокруг нее не просто так ведутся разговоры о войне, — здесь действительно вот-вот разразится война.

Белотура и Велема Ольгимонт сразу увел к отцу, но Дивляне пришлось опять остаться в стане и узнать новости только тогда, когда они вернулись. Как выяснилось, об Огнедеве здесь знали заранее. По всем волокам и рекам носились слухи о чудесной невесте полянского князя Аскольда, которой приписывалось множество небывалых дел вроде оживления мертвых, исцеления одним взглядом безнадежно больных, прекращения затяжных дождей, губящих урожай, возвращения похищенных детей. Уверяли, что руки у нее по локоть в золоте, а ноги по колено в серебре и так сияют, что можно ослепнуть, потому-то ее и прячут под паволокой. Дескать, только князю Аскольду, нареченному жениху, дозволено смотреть на нее безнаказанно. Весь остаток дня к шатру приносили дары: в основном дичь и рыбу, но ладожане и тому радовались — меньше забот самим. Даже на лицах Витонеговых внуков появилось смутное сомнение: а вдруг их сестра Дивляна — и правда богиня, а они, дурни, за шестнадцать лет не разглядели? Но тем более Велем стремился никому не показывать сестру и запретил ей высовывать нос из шатра.

Только ранним утром, пока строгий брат еще отсыпался после пира, Дивляна решилась выбраться к реке, чтобы умыться. Дружина Белотура и Велема занимала полосу поля вдоль берега, отделенную от Днепра заросшим травой пустырем и невысоким обрывом с небольшой песчаной отмелью внизу. Среди прибрежных ив имелось достаточно уединенное место, где Дивляна могла снять покрывало, не страшась чужих глаз, здесь ее можно было увидеть только с самой реки, но если там появлялся челн, она всегда успевала укрыться среди стволов и веток.

Кто-то вдруг стал спускаться с кромки берега. Дивляна обернулась и хотела крикнуть, чтобы обождали, но осеклась, узнав Белотура.

— Я… сказать хотел, — заговорил Белотур. — Тут… Вчера на пиру говорил с одним смолянским, так он говорит, что у князя Станилы кормилицей была ведунья, Маренина жрица и чародейка, силы огромной. Я и подумал — не она ли тебе в лесу встречалась?

— Та слишком молода, чтобы взрослому мужику кормилицей быть.

— Может, глаза отводила? Красавицей прикидывалась, а на самом деле ей в обед сто лет и голова трясется?

— Может, и так! — Дивляна засмеялась. — Если увижу ее — узнаю.

— Воевода! — На гребне берега появился Битень и замахал руками. — Скорее! Князь Станила плывет! Прямо вон плывет! Вроде мирный с виду, говорят, согласен с Громолюдом разговоры говорить, но кто же его знает!

— Накликали! — охнула Дивляна. Вот только они заговорили о князе Станиле, и он тут как тут, будто с дерева слетел!

Услышав имя князя Станислава, Белотур встрепенулся, взял Дивляну за руку, чтобы увести с берега, но она уклонилась и скользнула за ствол ивы. Развесистая и пышная, та достаточно надежно укрывала от глаз со стороны реки. Белотур подался за ней, хотел что-то сказать, но она сделала повелительное движение, и он покорно промолчал, встал рядом, прикрывая ее собой.

По реке шли лодьи — одна, две, четыре… более десятка. Над берегом уже собралась вся дружина, держа на всякий случай оружие и щиты наготове. Сидевшие в лодье тоже были прикрыты щитами, повешенными по варяжскому обычаю на борт, и налегали на весла. Несколько человек не гребли — видимо, воеводы, которых можно было отличить по дорогим кольчугам и Шлемам козарской или варяжской работы.

У одного из них, одетого в косматую накидку из бурой медведины, из-под которой виднелись железнокольчатые рукава брони, шлема на голове не было. И, едва увидев его, Дивляна охнула, зажала себе рот, а свободной рукой изо всех сил вцепилась в плечо Белотура. Тот удивленно обернулся. А Дивляна едва слышно выдохнула:

— Это он! А вы не верили!

— Что? — Белотур поднял брови, глядя то в ее потрясенное лицо, то на лодью, уходящую вверх по течению, к Громолюдову стану.

— Не верили в дивьего мужика! А это он и есть! Мне не померещилось, это он!

И теперь наконец Белотур ее понял: он и раньше представлял, как выглядит князь Станислав Велебранович, а теперь вновь увидел его своими глазами. От удара клинком по лицу в памятной битве пятилетней давности у того остался длинный продольный шрам, который словно делил лицо на две неравные части. Клинок рассек только кожу, хотя и довольно глубоко, и глаз, к счастью для Станилы, уцелел, но все же у видевших его впервые могло остаться впечатление, что у него «половина лица»! А накидка из медведины, заговоренная и оберегающая от ран в битве, придающая силу зверя, при беглом взгляде укрепляла в мысли, что перед тобой зверь и есть.

— Я его самого и видела! — твердила Дивляна, провожая глазами княжескую лодью, где еще темнела спина в медведине. — Это он! Что же, у кривичей в князьях леший сидит?

— Это не дивий мужик, — сказал Белотур. — Это князь Станила, Станислав Велебранович. И у него не половина тела, просто шрам через правую щеку, от глаза до бороды. Повезло ему, что глаз сохранили боги. Ты не помнишь, я же тебе рассказывал про ту битву?

— Я помню…

И тут с берега прыжками спустился всклокоченный и донельзя взволнованный Велем.

— Вы чего тут застряли? Я уж думал, вас обоих велы в воду утащили! Громолюд отрока прислал — всех зовет к себе на пир и со Станилой говорить! И нас с тобой, и ее, Огнедеву! Идете?

Княжий двор в Свинеческе не мог вместить даже всех воевод и старейшин, поэтому князь Громолюд устраивал пир в полевом стане. Тем не менее Дивляна велела подать дорогую крашеную верхницу с шелковой отделкой, черевьи, продернутые бронзовой проволокой, — их-то будет видно. Велем не пожалел двух дорогих варяжских обручий из чистого серебра и, самолично разогнув пошире, надел их на ноги сестры и снова сжал над щиколотками.

— Что это? К чему? — вопила она, осторожно подрыгивая ногами. — Велько, ты с дерева упал?