Огнедева. Аскольдова невеста - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 47

— Он мой! — возмущенно вопила Безвида, отмахиваясь окровавленным серпом, но двое крепких мужчин держали ее руки и не давали задеть кого-нибудь. — Темная Мать взяла его, он мой! Марена приняла жертву, обещание исполнено! Теперь никто не в силах противостоять тебе, сын мой, ибо за тобой — Темная Мать!

— Погоди, женщина! — строго осадил ее Веледар. Он едва не опоздал, не ожидая, что служительница Лунной Волчицы так поспешит завладеть добычей. — Не жертвенный баран перед тобой, но мужчина и воин, князь, внук Перунов! Погиб он достойно и кровью своей родную землю освятил. И мы ему положенную честь воздадим, а боги и предки примут. Гой еси вы, деды и прадеды! — Встав над телом, он вонзил в рыхлую землю свой посох, как ствол Мирового Дерева, и поднял руки к небесам: — Старшие во роду нашем, щуры и пращуры рода! Поспешите, посланцы Вещего Бога, встретить душу павшего внука Перунова, Громолюда Удачевича, и возвести его в Свет Ирийский, в полк Перунов, на сречу с родом небесным, и поведите его ко благу перерождения в роду земном, и сотворите ему по делам его вечную память! Гой! [29]

— Гой! — закричали смоляне, немного опомнившиеся за время, пока старший волхв произносил разрешающий заговор.

И в это время Велем, как и все захваченный происходящим на поле, ощутил, что девушка под паволокой, которую он все это время держал за руку, молча заваливается наземь. Едва успев подхватить ее, он одернул край покрывала и с трудом удержался от того, чтобы поднять его и посмотреть — жива ли. Но поднимать паволоку на глазах у множества людей было никак нельзя, и он торопливо поднял девушку на руки, чтобы унести отсюда.

Ладожская дружина заволновалась, стала расчищать дорогу, и Велем понес Красу с пригорка. Но, когда он был уже внизу, перед ним вдруг предстал Станила.

Даже Велем, будучи далеко не робкого десятка, содрогнулся и крепче прижал к себе девушку, столкнувшись с сыном темной богини. Разлохмаченный, залитый кровью противника, с дико горящими глазами, Станила, с его шрамом через все лицо, сейчас выглядел еще более жутко, чем обычно. Если Безвида была Кощной Матерью, то он казался самым жутким из подчиненных ей упырей.

— Стой! — хрипло произнес он, загораживая Велему дорогу. — Куда ты ее понес?

— Не твое дело, — злобно ответил ладожанин. — Дай пройти, чего встал?

— Никто не смеет уходить. — Станила не тронулся с места, уперся в землю своей окровавленной рогатиной и приобрел твердость Мер-горы. — Никто не уйдет. И Ог… Огнедева не уйдет, пока моя победа не будет… признана всеми людьми и богами.

Имя Огнедевы далось ему с трудом, а безумные глаза не отрывались от девичьей фигуры, почти неразличимой под непрозрачной паволокой. Видны были ноги в узорных черевьях, рука с тонкими пальцами, на которые надели несколько серебряных перстней, выпал и свесился кончик рыжей косы… Взгляд Станилы не отрывался от этого кончика, и Велем попятился. Ладожане плотно обступили его, готовые отстаивать свою Огнедеву, Белотур подошел и встал рядом, держа руку на Рукояти меча. После увиденного людей трясло, и то, что победитель Станила первым делом устремился к Огнедеве, еще сильнее всех встревожило. Уж не считает ли он и ее своей Добычей?

— Да ты ее чуть не погубил! — возмущенно воскликнул Велем. — Огнедеве противно пролитие крови человеческой, противно дыхание Марены. Дай пройти, а не то совсем ее загубишь!

— Она должна признать мою победу!

— У волхвов проси!

— Позволь уйти Огнедеве, княже Станиславе, — произнес Веледар, подходя к ним ближе. — Дух Огнедевы не может выносить дыхание крови и близость Темной Матери. Не настаивай. Своей близостью ты убиваешь ее, как Велес на кощных лугах усыпляет Лелю до самой весны одним своим прикосновением и вынужден лишь любоваться спящей, не в силах пробудить ее и добиться хотя бы взгляда светлых очей. Ты одержал победу, но теперь тебе предстоит пройти очищение, прежде чем дочь Дажьбога сможет взглянуть на тебя. Дай ей пройти.

Веледар прикоснулся своим посохом к плечу Станилы, и тот наконец уступил: шагнул в сторону, и Велем прошел мимо него, унося бесчувственную девушку. Он был раздосадован и встревожен исходом поединка, но и радовался, что догадался подменить Дивляну на Красу.

Однако радовался он рановато. Принеся Красу в шатер и уложив ее, он обнаружил здесь Дивляну, тоже без чувств. Долговица, оставленная за ней присматривать, напрасно пыталась привести ее в себя. Очнувшись наконец, девушка рассказала, что страшные видения навалились на нее, когда с поля долетел общий вопль, вероятно, когда Станила вонзил нож в сердце противника. Краса тоже вскоре очнулась. По ее словам, во время поединка ее била холодная дрожь — Велем, державший ее за руку, это чувствовал, но думал, что просто от испуга. И теперь еще у нее кружилась голова, теснило в груди, подгибались ноги.

— Это ворожба, ворожба! — причитали на два голоса Кунота и Долговица. — Испортить ее хотели, красавицу нашу!

— Хорошо хоть, на двух разделили, — заметил Белотур, убедившись, что прямой опасности нет и обе девушки целы, хоть и напуганы. — Была бы одна, совсем бы заморочила ее эта гадюка…

— Что делать будем? — спросил Велем.

— Уходить отсюда надо. Хватит, загостились. Князь смолян теперь Станила, и в здешних краях он хозяин. Аскольду нужно об этом узнать, да побыстрее. А нам оставаться больше незачем. Чует мое сердце — чем скорее уберемся отсюда, тем целее будем. Громолюд, да примет его Перун, хоть толковый человек был. А со Станилой водиться — что без портков в кропиву садиться. Наплачутся еще соседи, да и самим смолянам я что-то не завидую. Сегодня пусть девы отдыхают, а завтра на заре стан сворачиваем и лодьи спускаем. Битень, скажи отрокам, пусть пока проверят, не прохудилось ли где…

Однако под вечер прибыл один из кривичских старейшин. С приготовлениями к отъезду Белотур поторопился: теперь предстояло погребение Громолюда, которое растянется не менее чем на пятерицу, и уехать, не отдав последние почести павшему князю, Белотур и Велем не могли.

Глава 10

На поминальном пиру уже Станислав Велебранович сидел на резной скамеечке смолянского князя, держа в руке его золоченый топорик, который ему торжественно поднесли на щите старейшины в знак признания его своим повелителем. Но и привычная его рогатина лежала рядом, а медведина облегала плечи. На этом пиру князь Станила заключил новый договор с дружиной предшественника, уже как со своей, еще раз подтвердил смолянским и голядским мужам обещание не ущемлять их и судить по старинным обычаям. Княгиня Колпита, по истечении срока очищения ее как вдовы, должна была заключить новый брачный союз, теперь уже с ним, как подтверждение его прав в качестве наследника Громолюда. Теперь в его власти оказались обе женщины Громолюдовой семьи — Колпита и Ольгица, и взять в жены он мог любую или даже обеих сразу. И хотя Ольгица была, разумеется, моложе и привлекательнее своей матери и могла подарить мужу многочисленное потомство, пока Станила объявил о будущей свадьбе с Колпитой — к огромному облегчению княжича Радима, который уже счел было, что «новый отец» Ольгицы расторгнет ее обручение. Но, вероятно, Станила не захотел так сразу ссориться с ближайшими соседями-радимичами, едва утвердившись на столе Громолюда. Для его основных целей обе эти женщины подходили одинаково, Колпита даже пользовалась большим уважением, и к тому же брак с ней не ссорил его ни с кем из могущественных соседей.

— Со мной это уже случалось, — сказала Колпита смолянским старейшинам, когда они пришли все вместе спрашивать о ее согласии. — Когда мне было столько же лет, сколько моей дочери, князь Удача убил моего мужа Минтара и отдал меня в жены своему сыну Громолюду. Теперь Громолюд сам погиб от руки сильнейшего, который, в свою очередь, берет меня в жены. Не будем гневить богов разрывом обручения моей дочери. Она молода, и я хочу, чтобы ее брачное ложе не было окроплено кровью родичей.