Честь - Шафак Элиф. Страница 60

– Отличный ответ, – одобрительно сверкнув глазами, заявил Оратор, когда Алладин отошел прочь. – Феминизм – это их ответ на их проблемы. Очень неубедительный ответ, надо сказать. Разве можно вычерпать озеро ложкой? Феминизм эффективен ничуть не более. Если западная цивилизация утратила семейные ценности и уважение к женщине, кучка визгливых активисток вряд ли что-нибудь изменит.

Эсма тихонько фыркнула. Искендер украдкой бросил на нее испепеляющий взгляд. Она едва заметно кивнула, показывая, что сознает свою вину.

– Смотри у меня, – одними губами прошептал Искендер.

Если Оратор и заметил их безмолвный разговор, то не подал виду.

– На Западе люди пребывают в растерянности, – продолжал он витийствовать. – Они не в состоянии отличить счастье от свободы, а свободу от вседозволенности, и в этом их беда. В отличие от них мы уважительно относимся к нашим женщинам, матерям, женам и сестрам. Мы не заставляем их носить наряды, пригодные только для куклы Барби. На Западе мода – это мощная индустрия. Огромное количество предприятий производят косметику, одежду, обувь и всякие женские штучки. А про анорексию вы слышали?

Парни отрицательно замотали головами.

– Это болезнь, которая развивается у женщин, желающих похудеть. Бедняги всю жизнь сидят на диете. А если все-таки что-нибудь съедят, вызывают у себя рвоту. Каждый год десятки женщин в Европе и США попадают в больницу с диагнозом «анорексия». Они превращают себя в скелеты, но им все равно кажется, что они слишком жирные. Братья, не будем забывать, что в эту самую минуту дети в Азии, Африке и на Среднем Востоке умирают от голода, – возвысил голос Оратор. – Они были бы рады куску черного хлеба. Ни разу в жизни они не пробовали ни конфет, ни сладостей. И в то время, когда люди в третьем мире голодают, на Западе женщины выблевывают шоколадные пирожные в туалетах шикарных ресторанов.

Индустрия вооружения и индустрия красоты – вот две главные отрасли западной промышленности. При помощи индустрии вооружения воротилы современного мира убивают людей, держат их в подчинении и страхе. Но индустрия красоты ничуть не меньшее зло. Все эти модные журналы, сногсшибательные платья, женоподобные мужчины и мужеподобные женщины отвлекают людей от реальных проблем. Индустрия красоты помогает манипулировать общественным сознанием.

Все внимали Оратору в благоговейном молчании. Эсма, едва дыша, изучала собственные ногти. Ей хотелось бы, чтобы Искендер слегка разрядил атмосферу. Похлопал бы Оратора по плечу, сказал, что не стоит так переживать. Отпустил бы какую-нибудь шуточку. Заставил бы всех засмеяться. Она знала, у него хватит на это и смелости, и чувства юмора. Но, взглянув в лицо Искендера, она поняла, что на этот раз он не намерен шутить.

– Алекс, может, закажем еще чаю? – осмелилась она подать голос. – От этих разговоров у меня пересохло в горле.

Оратор взглянул на часы:

– Мне пора. Было приятно познакомиться с вами.

Он встал и повернулся к Искендеру:

– Почему она называет тебя Алекс?

– Это моя сестра. Не обращай на нее внимания. Меня все так называют. Алекс – это сокращенное от…

– Разве «Алекс» – это сокращенное от «Искендер»? – перебил Оратор. – Нет, и ты сам это знаешь, брат. Неужели мы откажемся от наших имен и возьмем другие, более удобные для англичан? Неужели мы будем под них подделываться? Нет, есть другой путь. Заставь всех выучить твое полное имя и произносить его с уважением.

И он ушел, провожаемый смущенным молчанием.

Искендер первым вскочил на ноги:

– Ребята, я провожу Эсму домой и вернусь.

– Но я вовсе не хочу домой, – возразила Эсма.

Но Искендер уже шагал к выходу.

– Давай пошевеливайся. Долго тебя ждать?

Эсма неохотно повиновалась. Когда они вышли на улицу, она воскликнула:

– До чего отвратный тип! Просто мистер Аппити, севший на своего любимого конька.

– Нравится он тебе или нет, он настоящий боец.

– А по-моему, он просто болтун. Причем жутко озлобленный.

– В этом мире поневоле озлобишься.

– И по-моему, он ненавидит женщин. Даже не взглянул в мою сторону.

– Это потому, что он тебя уважает, идиотка безмозглая! Ты бы предпочла, чтобы он пялился на твои коленки? Ты этого хотела?

– Да что с тобой?! – всплеснула руками Эсма. – Очнись! И потряси как следует головой – может, вытрясешь всю ту мурню, которой она забита.

– Что за грубости, Эсма? Думай, что говоришь!

– Ох, напугал!

– Ты меня поняла. И еще. На наших встречах тебе делать нечего. Я не нянька, чтобы все время за тобой присматривать.

– А кто сказал, что мне нужна нянька? – возмутилась Эсма. – Я сама за собой отлично присмотрю. Так что можешь не беспокоиться. И вообще, ты слишком много о себе воображаешь. Это мама тебя испортила. Вечно тебя облизывала. Внушала, что ты центр мироздания. Ах, мой султан, ах, мой львенок. И ты по дурости вообразил себя султаном Хакни!

– Заткнись.

Эсма слишком поздно заметила, что тон Искендера изменился, лицо потемнело, кулаки сжались. Ей слишком хотелось высказать все то, что давно накипело на душе.

– Раньше мы с тобой всегда были заодно. Помнишь, как нам было весело? Мы все время смеялись. А сейчас ты разучился смеяться. Зато научился раздуваться от гордости. Знаешь, мне кажется, твоя главная проблема – в том, что ты слишком серьезно к себе относишься.

Искендер схватил ее за плечи и прижал к стене:

– Говоришь, я разучился смеяться? А над чем мне смеяться? Над тем, что людей избивают на улицах? Над тем, что на прошлой неделе какому-то парню пробили голову камнем? Ты считаешь, это очень смешно?

– О, значит, великий герой. Тогда спаси нас, пожалуйста.

Щеку Эсмы обожгла пощечина. Внезапная, как порыв ветра. Эсма прижала руку к щеке. От потрясения она лишилась дара речи.

– Не суйся в мои дела, – процедил Искендер, не глядя на сестру. – Я тебя предупредил.

Он резко повернулся и поспешно двинулся в сторону кафе. Прежде Эсме казалось, что она знает своего старшего брата как свои пять пальцев. Но теперь он стал неузнаваемым. Прежде он защищал ее от всего мира. Теперь она чувствовала, что ей нужна защита от него самого.

Большая коричневая форель

Лондон, июль 1978 года

Несколько недель Юнус безуспешно искал Тобико, и наконец его поиски увенчались успехом. Увидев ее, он испытал странное чувство: смесь радости и страха. Конечно, он был счастлив, вновь обретя любимую, которую он почти отчаялся встретить. Но мучительный страх потерять ее снова омрачал его счастье. Если бы он мог, то прирос бы к ней намертво, как моллюск к коралловому рифу.

За время их разлуки Тобико изменилась, немного пополнела. Ее длинные темные волосы по-прежнему блестели, как мокрая галька, но кончики их были выкрашены в ядовито-зеленый цвет. Вместо серебряного колечка на ее нижней губе теперь посверкивал стразовый «гвоздик», а в мочку каждого уха было вдето по полдюжины крошечных алых сердечек, похожих на капли крови. Пересчитывая их, Юнус в очередной раз заметил, какие у нее маленькие очаровательные ушки.

Он напрасно пытался выяснить, где Тобико пропадала все это время и почему не оставила ему даже записки. На все расспросы она отвечала пустыми фразами вроде: «То здесь, то там. Мне нужно было сменить обстановку, зайка». К своей великой досаде, Юнус узнал, что сейчас она живет в доме Капитана, точнее, его матери. Сам Капитан тоже вернулся под родной кров, вместе с несколькими приятелями, изгнанными из старого особняка.

Мать Капитана, миссис Пауэлл, вдова, прежде была учительницей, но теперь вышла на пенсию. Неформалы, поселившиеся под ее крышей, не вызвали у нее особой симпатии, но она согласилась дать им приют, надеясь таким образом удержать дома своего единственного сына. Предоставив молодежи нижний этаж дома, сама она, вместе со своим телевизором и грелкой, перебралась в спальню наверху. Она редко покидала свою комнату, обедать и ужинать предпочитала у себя и делала вид, что не замечает ни царящего внизу хаоса, ни плавающих в воздухе клубов сладковатого травяного дыма.