Мара - Уолкер Руфь. Страница 15

— О чем тебе следует побеспокоиться, так это о ку-клукс-клане. Здесь, на юге, он особенно силен. Никогда не знаешь, попадешься в их сети или пронесет. — Она зло посмотрела на индейца. — Они не выносят людей с темной кожей. Может, нам лучше спрятать Краснокожего, пока мы не добрались до Цинциннати?

Индеец делал вид, что ничего не слышит, и спокойно ел.

— Ну-ну, Берти, — смущенно сказал Горас.

Берти разлила кофе в большие кружки и поставила их на стол. Она не села есть вместе с остальными, но явно не из-за неравноправия с мужчинами. Она многим напоминала Маре цыганских женщин, но все же ни одна цыганка не стала бы так спорить с мужем, как это делала Берти. Поглощая еду, Мара размышляла над тем, сможет ли она когда-нибудь понять этих гаджо.

Потом Мара наблюдала, как Берти моет посуду в теплой воде. Большой кусок мыла пах щелоком.

— Нужно сегодня пораньше лечь, завтра встаем ни свет ни заря — и в путь, — говорила Берти. — Если бы не этот проклятый индеец, мы давно бы уже были в Биттивилле.

— Когда вы хотите, чтобы я танцевала? — спросила Мара.

— А это уж как Горас скажет.

И Мара осталась очень довольна таким ответом.

На следующий день они совершили первую стоянку, проколесив все утро по петлявшим горным дорогам. Ночь Мара провела в фургоне с клеткой, забитой холстом и досками. И хотя даже на переднем сиденье невыносимо пахло медведем, девушка спала как убитая, ни разу за всю ночь не проснувшись. Где спали остальные, она понятия не имела.

Фургон вел парнишка — его звали Томми. Он за всю дорогу так и не сказал ей ни единого слова, но Мару это вполне устраивало.

Биттивилл был расположен в излучине узкой речушки, по берегам которой тянулись вечнозеленые леса. Мара сразу заметила, как на них с любопытством и подозрением посматривали местные жители, когда они ставили свой большой шатер почти в самом центре города.

Мара с интересом следила за приготовлениями. Индеец разложил на столе несколько пар мокасин, томагавки и головные уборы из перьев. Остальные мужчины соорудили из досок скамейки для зрителей и поставили шаткую сцену. Берти расположилась под навесом, приготовившись торговать сладостями — шариками воздушной кукурузы с темной патокой, белыми конфетками-подушечками, которые она называла «божественной помадкой», длинными палочками лакрицы. Маре было поручено надуть воздушные шары.

— Сюда придет куча детей, — объяснила Берти. И добавила: — Тебя нужно будет спрятать. А то еще эти люди Бог знает что подумают…

Вечер выдался удивительно теплый, и шатер убрали, устроив представление прямо на улице. Мара сидела в темном фургоне и наблюдала за происходившим в окно. Деревянные скамейки были заполнены зрителями — мужчинами и мальчиками, одетыми в рабочую одежду и фартуки, женщинами и девочками в ситцевых платьях. Все они с нетерпением ждали начала представления.

Первым на сцену вышел Горас. Одетый в черный пиджак, серые полосатые брюки, широкий красный галстук и высокую шляпу — весьма поношенную, но тщательно вычищенную, — он напомнил Маре одного проповедника- гаджо, приходившего к ним в табор в поисках пропавшего ребенка.

Язык у Гораса был подвешен неплохо, и зрители слушали его развесив уши. Он поведал им душещипательную историю о том, как он тяжело болел и как чудесное средство — волшебный эликсир, приготовленный из трав по старинным индейским рецептам, — помогло ему избавиться от недуга.

Затем на сцене появился Краснокожий. Его худое лицо было покрыто слоем краски. Он исполнил какую-то боевую песню, ударяя в такт по барабану. Мара не могла удержаться от смеха, глядя, как он носится, притоптывая, по кругу. Он вопил так громко, что бедные зрители едва не оглохли. Затем последовало выступление Берти. Она вышла на сцену густо напудренная, с ярко накрашенными губами, в узком, плотно облегавшем ее далеко не идеальную фигуру шелковом платье. Берти пела низким хрипловатым голосом, которого ей порой явно не хватало, и тогда она сбивалась с мелодии. Берти аккомпанировал прыщавый парнишка. Он, как ни странно, довольно хорошо играл на скрипке.

Затем вновь появился Горас с новой проповедью о волшебных свойствах эликсира. Его лицо блестело от пота, он размахивал руками — его слова звучали очень убедительно. Мара подумала даже, что надо будет попросить у Берти немного эликсира, чтобы смазать свои раны. Мара все еще сидела в темноте, когда в фургон вернулись Горас и Берти. Хозяин зажег фонарь, и по выражению его лица Мара догадалась, что выступление прошло не так удачно, как они рассчитывали.

— Ладно, хоть немного денег заработали, — покачал головой Горас. — Я сегодня еле языком ворочал. Может, я уж стал старый и разучился красноречиво говорить? Многие зрители ушли сегодня прежде, чем я закончил выступление.

— Их можно понять. Что за радость слушать меня и этого безумного индейца? — сказала Берти. — Лучше уж посидеть дома около радио. Может, нам починить волшебный фонарь и снова сделать с ним номер?

— Глупости. Ты была сегодня как никогда в голосе, — ответил Горас и швырнул на стол горсть монет.

— Можно, я буду танцевать? — неожиданно вырвалось у Мары.

Горас обернулся к жене.

— Она могла бы попробовать завтра вечером, когда мы приедем в Бинсент, — сказал он. — В конце концов, рискнем, ведь кто не рискует — тот не пьет шампанского! Как ты думаешь, Берти, можно будет как-нибудь замазать ее синяки?

Берти окинула Мару быстрым взглядом. — Пожалуй. У меня в фургоне остался кое-какой грим. Не думаю, чтобы он засох. Я ушью на нее какой-нибудь свой старый костюм. Они все равно мне уже малы. — Она пристально посмотрела на Мару: — А ты не врешь, что хорошо танцуешь? А то эта деревенщина и поколотить может, если увидит, что ее надули.

Мара ткнула себя пальцем в грудь и сказала уверенно:

—  Яхорошо танцую.

Следующая их стоянка была не в городе, а у большого магазина, расположенного на пересечении двух дорог. Около него было всего три дома. Но зрителей, как ни странно, пришло — Мара посчитала — больше пятидесяти человек.

Своим костюмом девушка осталась вполне довольна. Правда, блузка со стоячим воротником и юбка по икры сковывали движения, не то что та одежда, в которой она привыкла, зато юбка была ярко-красная, и складочки на ней Берти отгладила как нельзя более тщательно. Из алого платка Берти соорудила Маре поясок, удачно подчеркнувший ее тонкую девичью талию. Единственное, что огорчало Мару, — это темные чулки. Берти настаивала, чтобы Мара их надела: нужно было скрыть синяки, а Мара привыкла танцевать только босой — как абсолютно все цыганки.

Когда Мара выбежала на сцену, Горас радостно объявил:

— Посмотрите на эту девушку! Вот вам еще одно доказательство волшебного действия «Эликсира Краснокожего»! Всего несколько дней назад ее изуродовали так, что и родная мать бы не узнала — а теперь, поглядите, благодаря чудесному эликсиру зажили почти все ее синяки и раны. И боль сразу как рукой сняло — малышка снова может танцевать.

— Речь Гораса немало смутила Мару. Она и так-то страшно боялась выступать перед таким количеством людей, а тут еще нужно было демонстрировать волшебное действие эликсира. Мара уже догадалась, что это за «чудесное средство». Их табор тоже одно время торговал подобной гадостью с таким же отвратительным запахом, только у них «эликсир» назывался «цыганским зельем»…

Но зрители уже начали хлопать в ладоши, и, полоснув юбкой, Мара пустилась в пляс.

Берти не понравилось, что Горас упомянул про девочкины синяки, тем более что она сама истратила битый час, чтобы их замазать. И вообще эта Роза что-то не особенно была ей по душе. Этакая тихоня, то и дело притворяется, будто не понимает, о чем ее спрашивают. А ведь они с Горасом вообще-то, кажется, не задавали ей никаких вопросов. Муж уже ухватился за идею с испанскими танцами и пребывает в приподнятом настроении. Но с ним это обычная история.