Шуточки жизни - Быстрова Ирина. Страница 33

Мы с мамой не подруги. Ничего похожего. Я бы, может, и не против, но мама желает быть мамой, и никем иным. Вот и сегодня вечером опять…

– Как твое здоровье? – И она принимается бесцеремонно вертеть мое лицо то так, то сяк, не смущаясь тем, что вокруг многолюдье, и это многолюдье с интересом взирает на нас. – Вижу мешочки… н-да… неважно выглядишь. Спишь как? А что ешь? Небось всякую чепуху. – И мама пренебрежительно морщится.

И это при том, что холодильник у нее под завязку загружен быстро размораживающимися овощами, консервами и сосисками. И она говорит мне про чепуху?

– Мама, – я отвожу ее руки от своего лица, – все нормально. Сплю хорошо, ем что обычно. Мешочки оттого, что вчера поэкспериментировала с новым кремом, вот тебе и результат.

– Новый крем! – фыркает мама. – Сколько раз тебе говорить: в твоем возрасте важно выбрать свою косметическую систему и придерживаться ее. Эксперименты – это дело молодых.

Мама всегда держит меня в форме. Никогда не осыпает комплиментами. Нет, ее девиз: «Не расслабляться!» О том, что я уже стою одной ногой в старости, она сообщила мне в день моего тридцатилетия, преподнося мне в подарок антицеллюлитный крем. Я абсолютно ничего не имею против антицеллюлитных кремов и даже рада получать их в больших количествах, потому что саму меня вечно душит жаба, когда я изучаю ценники на них, но почему-то я полагала, что мамы – это последние люди на земле, которые признают, что с их ребенком что-то не так. Увы, я заблуждалась.

– Что будем искать? – истерично вскрикиваю я, чтобы заставить маму спрыгнуть с ненавистной мне темы.

– Э-э… – Мама озирается. – Я думала, может, что-нибудь из текстиля. Как ты считаешь?

– Текстиля? – переспрашиваю я. – Одежда?

– Нет! – возмущенно машет рукой мама. – Для дома. Подушка там или покрывало.

– Хорошая мысль, – одобряю я. – Кстати, я знаю одно местечко…

С мамой важно сократить зону охвата, иначе мы погибнем среди всех этих интерьерных прелестей.

– Да? – с сомнением произносит мама. – Ты уверена?

– На все сто процентов, – заявляю я, крепко беру ее под локоть и тащу в сторону «одного местечка».

Мама пытается вырываться, но безуспешно. Все ее выкрутасы мне давно известны. Подарок тете Полине – только предлог. У мамы явно что-то на уме, что-то, что она озвучит только за чашкой кофе, которая последует только за визитом в магазин, поэтому – почему бы не сократить прелюдию? Любопытно, что сегодня станет гвоздем нашего ток-шоу? Моя манера одеваться? Или мои денежные дела? Мама лезет в любые мелочи, касающиеся моей жизни, с неугасающим энтузиазмом. Меня это бесит, но я предпочитаю загонять свое бешенство глубоко внутрь – пусть вяжется по мелочам, но не трогает всего остального.

Однако сегодня, похоже, судьба не собирается потакать мне – мама не согласна останавливаться на несущественном и, размешав сахар в своем эспрессо, вламывается на запретную территорию.

– Что у тебя с личной жизнью? – сузив глаза, спрашивает она.

– На работе, – безмятежно начинаю я, – все супер. Не сегодня завтра меня повысят, глядишь, через пару лет дослужусь до вице-президента, и тогда ты будешь ходить пить чай со своими подружками и хвастаться, какая у тебя продвинутая дочь.

– Все иронизируешь. – Мама осторожно тычет вилкой в свой чиз-кейк. – К месту и не к месту. Прямо как твой отец.

Ясно. Все, что у меня плохого, – от папаши. Хорошо хоть, сейчас эти обвинения произносятся с незначительным эмоциональным накалом – ватт двадцать пять, не больше, а бывали времена, когда то же самое искрило на все сто. Когда это было? Вскоре после того, как папочка нас покинул.

Отец ушел от нас, когда мне исполнилось шестнадцать. Ушел к женщине, вернее будет сказать, к девушке, с которой познакомился случайно, в метро. «Он всегда был бабником», – утверждала мама. На мой взгляд, все мужчины – бабники, но отец, в отличие от многих из них, своей любви к женскому полу не скрывал. Изменял маме направо и налево, но из семьи не уходил, видимо полагая, что тем самым выполняет свой долг передо мной. Может, так и было.

Отпраздновав мое шестнадцатилетие, папочка решил, что довольно с него, и отбыл, предварительно выхлопотав себе право видеться со мной по выходным. Он был неплохим отцом, что бы там ни говорила мама. В то, каким он был мужем, я не лезла, не в пример маме я не имела привычки совать свой нос в то, что меня не касается. Это, кстати, у меня от отца.

От него же мне достались привычка задумываться о том, что такое моя жизнь и что я есть в этой жизни, голубые глаза и хорошие мозги. Нет-нет, вы меня неверно поняли: у мамы с мозгами тоже все нормально, но устроены они у нес сугубо по-женски, она вся – во власти эмоций и держать их в кулаке не желает. Оттого отец у нее всегда виноват во всех смертных грехах.

Но ведь так не бывает, верно? Я имею в виду: человек не бывает исключительно плохим или исключительно хорошим. Разве только в кино. В кино так проще – за два часа зритель должен быстро разобраться, что к чему, а будь герои чуть больше похожи на живых людей, чуть больше полны естественных сложностей, мы бы затосковали у телеэкранов, запутавшись вконец.

А в реальной жизни нет белого и черного. И отец был плох только тем, что бабник. В остальном к нему было не подкопаться. Умный, волевой и самостоятельный мужик. Он и сейчас такой, только на девятнадцать лет старше. От девушки той, к которой он уходил на третий день после моего шестнадцатилетия, остались одни воспоминания, он все такой же бабник, и мама все так же костерит его на чем свет стоит, но – да, я об этом уже говорила – чуть с меньшей страстностью в голосе.

Между тем она возвращается к тому, с чего начала:

– Так все-таки, что у тебя с личной жизнью?

– Записались с Галкой в бассейн… – опять принимаюсь увиливать я.

– Перестань, – обрывает меня мама, – ты отлично понимаешь, о чем я.

Я начинаю закипать. Я ненавижу беседы о моей личной жизни. Особенно с мамой. Потому что мы с ней не сходимся в оценке ее ни по одной позиции. И больше всего меня раздражает то, что мама никак не желает отказаться от этой темы. Хотя, может быть, пара резких выражений ей в этом поможет, думаю я и язвительно говорю:

– То есть ты хочешь спросить, как моя сексуальная жизнь?

Мама шокирована. Отводит глаза и нервным жестом подзывает официантку:

– Будьте любезны…

– Да? – предупредительно говорит пухленькая кареглазая девица.

– Один капуччино и… – Мама делает паузу, я понимаю, что мне тоже позволительно сделать допзаказ, и прошу:

– Тоже капуччино и десерт с клубникой.

Девушка кивает и удаляется. Мама опять поворачивается ко мне. Она уже пришла в себя и вся – в боевой готовности.

Мама хочет выглядеть современно. Ей представляется, что таким образом она продлит свою жизнь. Однако она понимает, что одних только узкоплечих пиджачков и ярких сумочек недостаточно для этого. Нужно еще и мыслить и говорить по-современному. И она старается изо всех сил. До «стебно» или «клево» она, конечно, не опускается, но мобильником и компьютером пользуется весьма уверенно. Легко болтает на околомузыкальные темы и в последнее время присела на так называемую литературную «контркультуру». Но мама не совершенна. Тяжелее всего ей даются разговоры о сексе. И о моей вольной личной жизни.

Она узнала о нашей кампании по поиску мне достойного спутника жизни, когда количество опробованных кандидатов перевалило уже за двадцать.

– Ужас! – воскликнула она тогда. – Никогда бы не подумала, что ты способна на такое!

– На какое «такое»? – ощетинилась я. – Ты так говоришь, как будто я сплю с ними со всеми подряд.

– А что, – осторожно поинтересовалась мама, – разве нет?

– Разумеется, нет, – рявкнула я. – Что я, с ума сошла?

Это «признание» несколько примирило ее с моим экстравагантным образом жизни. А так как желание соответствовать шагающей в будущее быстрыми шагами современности маме не давало спокойно спать по ночам, то она – к удивлению моему и девчонок – активно включилась в наши игрища. Кандидаты за номерами двадцать шесть и тридцать четыре были маминых рук делом. Очень неудачные, скажу я вам. Замшелые нудные типы.