Обет любви - Спенсер Мэри. Страница 3

Он заговорил, и голос его был суров и безжалостен:

– Равинет намерен взять в заложницы Марго ле Брюн, а потом силой жениться на ней. – Испуганный вздох вырвался у Элен, но Гэрин, словно не заметив этого, продолжал: – Теперь ты понимаешь, что не дает мне покоя, любовь моя? Ведь она единственное дитя Уолтера, да к тому же наследница всего его состояния. Стоит ей только стать женой Равинета, как она превратится в орудие против собственного отца. И уж поверь, тогда ничто не удержит этого дьявола от его черных дел! – горько вздохнул он.

– О нет! – Элен печально покачала головой. – Бедное дитя!

– Больше уже не дитя, а взрослая девушка, и, как я слышал, умница и красавица. До меня доходили слухи, что сам король очарован ею и даже приказал, чтобы ради безопасности королевства и собственного спокойствия ее увезли и держали в надежном месте, подальше от рук Равинета. Прежде чем мы покинули Шрусбери, королем, Уолтером и мною было решено, что, если обвинения против Равинета окажутся правдой, Марго перевезут в Белхэйвен и отдадут на наше попечение.

– Мудрое решение, милорд, – тотчас же согласилась Элен. – Я буду рада, если леди Марго останется с нами. Я еще не успела забыть ту милую и славную девочку, какой она когда-то была. Но если ты сам не поедешь за ней, кто же привезет ее в замок?

Она увидела тревогу в глазах мужа.

– Думаю, поедет Эрик – так хотели и сам Уолтер, и король. Правда, он еще об этом не знает. Не знает он и о той опасности, что угрожает леди Марго. Но так уж было решено много недель назад – именно Эрик привезет девушку в Белхэйвен.

– Эрик? – еле слышно повторила Элен. – Нет! Я не позволю этого! Пусть даже слетит моя голова, но Эрик останется дома! Ведь он и Жофре только что вернулись домой, да и ты тоже! Несправедливо посылать их куда-то, бесчеловечно… Ведь я видела их всего один день!

– Ш-ш… – При виде возмущения, которое охватило его обычно кроткую супругу, Гэрин не выдержал и усмехнулся. Протянув руку, он ласково погладил пылающую щеку. – Разве можно позволить, чтобы такая очаровательная головка слетела с плеч? Да никогда в жизни! Успокойся, сердце мое. Поверь, мне все это нравится не больше, чем тебе, уж я-то знаю – где Равинет и его псы, там и опасность. И все же нам придется смириться. Бог свидетель, такого славного парня, как наш Эрик, еще поискать. Разве у кого-нибудь повернется язык сказать против него худое слово? А если бы ты видела его в бою, любовь моя! Настоящий вождь – даже его братья с легким сердцем повиновались одному его слову! А когда его знаменосец пал, окруженный со всех сторон врагами, я видел собственными глазами, как Эрик с мечом в руке пробился к нему и подхватил знамя, прежде чем оно коснулось земли! Враги уже подняли вой, празднуя победу, да где там?! Наш храбрый мальчик поднял знамя высоко над головой и крикнул: «Вперед, за мной! За Генриха! Во славу Англии и короля!» Да, такое не скоро забудешь! Видела бы ты, как наши люди воспрянули духом и словно дьяволы ринулись вслед за ним в самое пекло! А уж после того, как закончилась битва, сам король и принц Генрих поблагодарили парня и предложили присоединиться к их свите…

– Он не согласился, – закончила Элен.

Гэрин нахмурился:

– Да, не согласился. Это была бы величайшая честь для него. Но мальчик сказал, что поклялся мне в вечной верности и теперь только смерть может разлучить нас. Так бы и свернул его упрямую шею! Этот молодой осел мог бы одним прыжком оказаться на самой вершине, но вдруг вспомнил о своей злополучной клятве, и что теперь? Это может стоить ему жизни!

Элен коснулась рукой щеки мужа и заставила его посмотреть на нее.

– Гэрин, кому, как не тебе, знать, что он должен был чувствовать в ту минуту! Он твердо решил любой ценой вернуть тебе долг, а потом… мальчик любит тебя слишком сильно, чтобы покинуть нас. Разве ты сам не рассказывал мне, как он сражался – не боясь ни ран, ни самой смерти, – а потом заботился о тебе, как самая преданная мать?

– Клянусь честью – так оно и было, леди! Нянчился со мной, словно с грудным ребенком! Мне приходилось спорить до хрипоты, иначе, что ни ночь, он бы укладывал меня в постель с петухами! Думал, вот-вот с ума сойду, если придется пробыть еще хоть немного с ним и его братьями! Генрих уже было решил, что я больше не в состоянии сам о себе позаботиться, и не нашел ничего лучше, как бросить мне это в лицо.

Гэрин изо всех сил старался показать, как он зол. Элен знала его как себя, и от нее не укрылись ни едва сдерживаемая гордость, ни отцовское тщеславие. Да, ее муж был суровым, могущественным человеком, закаленным воином и знатным лордом, но еще это был мужчина, любивший своих детей. Отец наслаждался каждой минутой их жизни, любя одинаково всех своих сыновей и восхищаясь тем, что выделяло каждого из них. И все-таки его отношение к Эрику было особенным с самого первого дня, когда ребенок вошел в их семью. Элен, словно это было вчера, до мельчайших подробностей помнила рассказ мужа о том дне, когда он принес домой Эрика, грязного, продрогшего до костей и голодного.

Малышу было всего несколько часов от роду, когда Гэрин нашел в соседнем лесу брошенный, жалобно хнычущий сверток. Скорее всего нищие родители мальчика просто оставили его в лесу. А Гэрин отправился туда, чтобы немного успокоить свое истерзанное горем сердце – ведь прошло всего несколько часов после того, как Элен в муках подарила ему второго сына. Младенец умер, едва родившись. Горе несчастной женщины не знало границ. Пришлось дать ей снотворное зелье, чтобы она хоть ненадолго забылась сном. Все это время Гэрин не отходил от нее ни на шаг. Когда же отяжелевшие веки жены наконец сомкнулись, он бесшумно выскользнул из комнаты.

Оседлав коня, Гэрин поскакал в лес, чтобы наедине с собой справиться с мучительной болью утраты.

Внезапно его внимание привлек жалобный писк. Плакал ребенок. Скоро Гэрин отыскал его, лежащего под деревом прямо на сырой земле. Сверток издавал такие пронзительные вопли, каких Гэрин не слышал никогда в жизни, тем более от новорожденного. Он спешился и с незнакомым трепетом взял в руки малыша, осторожно прижав его к себе. Острая боль раскаленной иглой пронзила его сердце, лишь только он откинул край грязного одеяла и глазам его предстало крошечное, побагровевшее от натуги личико – ведь эта сердитая мордашка, грязная, залитая слезами, сморщенная, но полная жизни была полной противоположностью застывшему, посиневшему лицу его собственного мертвого сына.