Родовое проклятье (Мы странно встретились) - Туманова Анастасия. Страница 28

Забор был высоким и глухим. Катерина несколько раз прошла вдоль него, прежде чем обнаружила крошечную дырочку от рассохшегося сучка. Для того, чтобы подобраться к ней, Катерине пришлось пролезть сквозь кусты сирени, заслоняющей в этом месте забор, на нее с ветвей обрушился целый водопад холодных капель, и она тут же вымокла до нитки. Чертыхнувшись сквозь зубы, Катерина приникла к круглому отверстию, но успела рассмотреть только край мокрого тротуара и мелькнувшие мимо чьи-то боты: тут же ей показалось, что забор начал дрожать. Отпрянув, она недоуменно посмотрела на темные от дождя и времени доски; затем приложила к ним ладонь. Сомнений не было: забор содрогался. И, осторожно выглянув из кустов, Катерина поняла, в чем дело: кто-то ловко и бесшумно перелезал через забор с улицы. Катерина как можно тише отступила под прикрытие мокрых ветвей и затаила дыхание.

Сначала на траву шлепнулся разбухший узел. Следом приземлился совершенно беззвучно, словно насекомое, мальчишка лет шестнадцати: грязный, взлохмаченный, с неопределенным серо-пегим цветом всклокоченных волос, с круглыми, желтыми, как у кота, глазами. Коричневый, с полуоторванным карманом, слишком большой для мальчишки пиджак от прыжка съехал на спину хозяину, открыв совершенно голую, покрытую синими мурашками спину. «Как у гуся щипаного», – машинально подумала Катерина, боясь шевельнуться. Мальчишка выпрямился, поправил пиджак, поднял с заметным усилием узел и, оглядевшись, тронулся осторожной походкой прямо на Катерину. Она по-прежнему не шевелилась. И не тронулась с места даже тогда, когда встретилась с мальчишкой глазами. Тот, впрочем, тоже не испугался: лишь на мгновение в его желтых глазах мелькнуло жесткое, настороженное выражение. А затем на грязной плоской физиономии расплылась широчайшая ухмылка, и мальчишка добродушным шепотом поинтересовался:

– Ты откеля здесь взялась-то? Вроде бы ваши сюда не бродят.

– А ты откуда? – так же шепотом спросила Катерина.

– Не видала, что ль? С улицы. Закричишь – зарежу.

Он сказал это с той же добродушной улыбкой, но Катерина как-то разом поняла, что это совсем не шутка. Испуга она не почувствовала и только серьезно кивнула в знак понимания, сразу же спросив:

– А зачем ты здесь? Здесь и украсть-то нечего.

– Наше дело – не воровать, а прятать. – Мальчишка с довольным видом похлопал по своему пухлому узлу, и тут же его лицо стало озабоченным: – Вот только и не знаю я, что теперича делать-то. Допреж спокойненько здесь всю ахчу хоронили, ваши приютские сюда не заглядывают, сторожу в кустах тож делать нечего… Что за леший тебя-то принес?

– А чем я тебе мешаю? – обиженно спросила Катерина. – Вот кусты, прячь, что хочешь.

– Что, и не сболтнешь никому? – сощурился мальчишка.

– А я ничего и не видела, – пожала плечами Катерина. Ее неожиданный собеседник долго и недоверчиво рассматривал ее лицо. Потом перевел взгляд на свой узел, с него – на забор, словно прикидывая, есть ли резон волочить все это назад. Затем неуверенно сказал:

– Соврешь – найду и кишки наизнанку выверну…

– Пугал уже, – усмехнулась Катерина.

– Да ты пойми, дура, что не один я, – с досадой сказал мальчишка. – Сдашь меня, пригребут добро – меня в тот же день корешки и порешат.

– Послушай, ты мне надоел. – Катерина решительно встала и вышла из кустов. – Если боишься – бери свой узел и лезь обратно. Я кричать не буду. Все, будь здоров. – И она быстро, не оглядываясь, зашагала вокруг пруда к аллее.

– Стой! Экая ты гордая! – мальчишка догнал ее, схватил за плечо жесткими, сильными пальцами. – Да стой уже, разобиделась, ровно барышня… Откеля взялась-то такая? Я ваших скольки раз на бульваре видал – парами, как утки, плавают да молчат… А ты другая, кажись.

– Я и есть другая, – отрывисто сказала Катерина. – И здесь ненадолго. Ты прячь, прячь узел свой. А мне в самом деле пора, еще искать кинутся.

– Подождь…

Катерина нетерпеливо повернулась. Мальчишка стоял прямо перед ней, разглядывал в упор желтыми глазами.

– Как тебя звать-то, фартовая?

– Катя, – помедлив, сказала она.

– А я – Василий. Ты сюда захаживай. Может, и я загляну, как время станется.

– Как знаешь, кусты казенные. – И, не утерпев, Катерина поинтересовалась: – А фартовая – это почему? Что это?

Василий заржал в голос и, не отвечая, метнулся через забор: только скрипнули старые доски. Катерина подождала, когда стихнут его шаги. Затем, оглянувшись, зашла в кусты. Узел был там, спрятанный между двумя стволами сирени. Катерина присыпала его охапкой листьев, закидала ветвями. Убедившись, что теперь узел не разглядишь, даже стоя рядом с ним, она вылезла из кустов, наспех поправила на волосах насквозь вымокший платок и побежала вокруг пруда к аллее, откуда уже доносились звавшие ее встревоженные голоса.

Глава 4

Владимир. Неожиданная встреча

В начале октября наступили холода. Низкие свинцовые тучи сыпали уже не колючим дождем, а настоящим снегом, который, упав на промерзшую землю, и не думал таять: лежал длинными белыми заплатами в полях, пятнами покрывал дороги, твердой коркой застывал на крышах. Сидя за столом в темном, грязном, длинном, как кишка, ресторане привокзальной гостиницы города Калуги и ожидая самовар, Владимир смотрел через окно на то, как через двор босиком, лихо перескакивая через замерзшие лужи, мчится Северьян с дюжиной бубликов в руках. Уже смеркалось; в засиженное мухами, мутное окно снова зацарапал-застучал колючий снег. Пахло кислыми щами, за стеной шуршали тараканы. Настроение было хуже некуда.

– Ума лишился? – сердито спросил Владимир, когда Северьян ворвался в зал, произведя своим видом небольшой переполох среди купеческого семейства, занявшего целый стол и состоящего из мамаши и выводка разновозрастных дочерей. – Чего ты, как босяк, без сапог скачешь?

– Как же, буду я сапоги по здешним грязям трепать, – беспечно ответил Северьян, вываливая на стол бублики и тут же суя под мышки замерзшие руки. – Ништо, пока побегаем и так, не велики графья… Ну что, Владимир Дмитрич, не нашлась невеста ваша?

– Она мне не невеста, дурак, – машинально и в который раз сказал Владимир. Северьян только скорчил гримасу: с того самого происшествия под Юхновом он именовал Софью Грешневу не иначе как «невестой вашей милости», и Владимиру уже надоело с ним спорить. Но Северьян продолжал выжидающе разглядывать его своими узкими глазами, и Владимир был вынужден ответить:

– Нет, ее здесь нет. И труппа в театре другая, не чаевская.

– Вот тебе, бабушка… – расстроился Северьян. – А Чаев-то наш где?

– Не знаю. Говорят, часть труппы поехала по ангажементу в Тулу, еще несколько человек – в Нижний…

– Куда же мы-то подадимся? – озадачился Северьян. Владимир не ответил, продолжая смотреть в окно, на пестрящие темноту полосы снега. Северьян прошелся вдоль стола, мягко ступая по деревянному, скользкому полу босыми ногами, съел бублик, запил остывшим чаем из стакана Владимира и задумчиво сказал:

– Сколько ж мы так будем-то, Владимир Дмитрич? Театров много, антры… прынеров – еще больше. Кто знает, куда она подалась? А может, вовсе передумала вас слушаться, вместо театра к родне какой поехала, наверняка ведь имеется где-то. Где же ее теперь сыщешь? А вон зима на носу, не сегодня завтра снег падет. Может, нам назад, к Мартемьянову?.. Просил ведь оставаться, хоть перезимуем.

– Я тебя не держу, – сухо сказал Владимир. – Хочешь – поезжай.

Северьян обиженно засопел и уселся на лавку у стены, всем видом демонстрируя смертельное оскорбление. Уговаривать его Владимиру не хотелось, хотя Северьян по всем статьям был прав: Россия велика, и по ее путям-дорогам бродит несчитаное количество бродячих театральных трупп. Где, в какой из них оказалась Софья Грешнева, которая так же, как и они, вероятно, не застала в Калуге Чаева? И в театре ли она вообще? И найдет ли он ее теперь когда-нибудь?

С купцом Мартемьяновым они расстались месяц назад, в Астрахани, в такой же, как эта, темной, запущенной, полной клопов гостинице. Дела Федора Пантелеевича и на Макарьевской ярмарке, и в Астрахани, на рыбных промыслах, давно закончились, и, насколько знал Владимир, очень удачно, но купца это, кажется, не радовало. Он ходил сердитый, почти ни с кем не разговаривал, очень мало, против обыкновения, пил. Часто, бросая дела на Владимира или старшего приказчика, уезжал куда-то из города и возвращался потемневшим и забывшим все слова, кроме ругательных. Ни приказчики, ни Владимир не знали, что означают эти непонятные отъезды, но Северьян, незаметно увязавшийся однажды вслед за купцом, озабоченно доложил Владимиру: