Всему свое время - Быстрова Ирина. Страница 37

Элеонору Григорьевну можно было сравнить со всеми стихиями, вместе взятыми, но если, переживая стихию, ты все время помнишь, что рано или поздно светопреставление закончится, и это отчасти придает тебе силы, то общение с Машкиной свекровью рождало ощущение, что она теперь в твоей жизни навсегда. Ты кладешь телефонную трубку и еще пару дней существуешь в мире, наполненном Элеонорой, пропитанном ее тягучим голосом и агрессивной недоброжелательностью, которую чувствуешь, даже несмотря на тысячи километров, разделяющие вас. откуда знаю? Да просто пообщалась с ней один раз, когда Машка ушла в магазин.

– Ну и заноза твоя свекровь, – сказала я Машке, когда та вернулась.

– Опять звонила, что ли? – Маруся испуганно смотрела на меня.

– Угу, – кивнула я. – Который это раз?

– Четвертый.

Четвертый за неделю. Элеонора решила взять невестку измором.

– Как же ты общалась с ней все эти годы? – поинтересовалась я.

– Да почти никак. – Машка пожала плечами. – Элеонора, между прочим, не такая уж и трепетная мамаша.

– Она ж приезжала к нам в общежитие, на тебя смотреть. Не трепетная мамаша не потащилась бы в такую даль, – вмешалась в разговор Светка.

Пробыв в Москве восемь дней, Светка уже собиралась нас покидать. Отпуск, выпрошенный ею у своего главного редактора, закончился. Она улетала завтра.

– Приезжала, – кивнула Машка. – Я тогда подумала, что будет лезть во все мелочи. А когда оказалась в Новосибирске, поняла, что нет, не будет. Она живет только для себя. Всякие там парикмахеры, маникюрши, бассейны. Выглядит лет на десять моложе, чем на самом деле. Когда умер свекор, она, по-моему, ни дня не горевала. И села я с детьми дома лишь потому, что она наотрез отказалась помогать с внуками, а насчет няни Петя был категорически против. Дескать, зачем нам чужой человек?

Насчет того, почему Машка села дома с детьми, у нас со Светкой было иное мнение, но в дискуссию вступать мы не стали.

– Что же она тогда сейчас колотится? – спросила я. – Если ей на всех, кроме себя, наплевать?

– Сама удивляюсь, – ответила Машка, – может, Петя ее настропалил? Знает же, что Элеонора жутко душная, достанет кого угодно, вот и подключил ее к делу.

Петя… Вот какого черта дал всем мой телефон? Неужели так хотелось вернуть Марусю домой? Зачем? Я часто думала об этом. На его месте я бы радостно скакала на одной ноге и спешно готовила документы на развод. А он дал Марусе время на раздумье и подключил всех, кого мог, к процессу переговоров. Нелогично. Почти загадочно. И главное – ни у кого не спросишь, почему так. Потому что сам Петя наверняка звонить сюда не будет.

Я заблуждалась. Петя позвонил в последний день назначенного им срока.

Я была дома одна. Взяла отгул, чтобы прийти в себя после всех тревог, пережитых во время центробанковской инспекции. Сидела на кухне, пила кофе, читала газеты, как вдруг раздался телефонный звонок. «Межгород», – отметила я. Может, Светка? Она уехала в свою Германию неделю назад и теперь названивала нам почти каждый божий день. Я протянула руку и взяла трубку:

– Да?

– Привет, – услышала мужской голос. Петя. Я сразу узнала его.

– Привет.

– Это Петр..

– Я узнала.

– Марью позови, – велел он. Хамло, подумала я и сказала:

– Ее нет.

– Врешь небось, – фыркнул он.

– Больно надо, – в тон ему ответила я.

– И куда это она делась? – В бесцветном Петином голосе проскользнул намек на иронию. – Никак съехала от тебя?

– Нет, почему же, – усмехнулась я, – в магазин пошла. Она пташка ранняя.

– Магазин… – пробормотал Петя. – Понятно. Ну и что?

– То есть? – не поняла я.

– Ну и что она там надумала? Домой-то едет или будет продолжать упираться?

– А что ты так волнуешься? – поинтересовалась я. – Две недели еще не прошли.

Пусть это был последний день, тем не менее…

– Так едет или как? – Петя будто и не слышал меня.

– Пока нет, – сказала я.

– Ну и дура! – рявкнул Петя.

– Полегче, сударь, – возмутилась я.

– Твое влияние! – продолжал злобиться Петя. – Вот скажи, тебе зачем это надо – Марью науськивать?

– Никто ее не науськивает, – сухо сказала я. – Ее уже и науськивать не надо. Ты сам собственными руками все сделал.

– Что? Что я сделал?! – заорал Петя.

– Не ори, – сказала я. – Хочешь поговорить об этом, сбавь тон.

– Ладно, – буркнул Петя. – Продолжай.

– А что тут продолжать? Сам вытирал об нее ноги все эти годы. Держал за домработницу. А теперь удивляешься, что она сорвалась?

– Зарубина, послушай, – процедил Петя, – чепухи-то не городи.

– Это не чепуха… – начала я, но Петя прервал меня:

– Она – клуша, ты понимаешь? По жизни клуша. Красивая баба, этого у нее не отнять, но рохля полная. Не как ты. И ты это знаешь, так?

– Ну знаю, – нехотя согласилась я. – Это тут при чем?

– При том, – продолжал он, – что раз она не такая, как ты, значит, и жизнь у нее другая должна быть. Ей хотелось замуж? Хотелось. Она получила то, что хотела? Получила. Хотелось стать мамашей? Стала. В нужде ни дня не сидела? Что ей не так? Чем недовольна?

«Ей еще хотелось, чтоб к ней относились не как к вещи полезной, но бессловесной», – хотела добавить я, но не успела. Петя вновь подал голос:

– Понятное дело, что у меня тоже свой интерес был. Но послушай, все так живут. И она – тоже. Чего она сейчас крыльями хлопает? Она имеет то, что хотела. Разве не так?

Так. Я поймала себя на мысли, что полностью согласна с ним. Как там говорят? Сама постелила себе эту постель, вот и спи в ней. Приди ко мне какая-нибудь посторонняя баба с подобной проблемой, я бы только усмехнулась. Было только одно но. Речь шла не о какой-то посторонней бабе – речь шла о Машке. Доброй, мягкой, отзывчивой. Той Машке, которая в жизни никогда никому не причинила зла. Той Машке, с которой нас многое связывало. Той Машке, которую я любила. Я не могла относиться к ней как к какому-то примеру из учебника психологии. И потому логика здесь не применима. А Петя тем временем вещал:

– Не получится у нее ничего. Ты же отлично это понимаешь. Ты же умная женщина. Но так, как ты живешь, моя клундя никогда не сможет. Не та порода. Она никогда не приняла ни одного самостоятельного решения, она и сейчас не сумеет…

Я слушала его в растерянности. Петя, не сказавший за все время нашего знакомства ни одного умного слова. Петя-вахлак, Петя – серая мышь… И именно он сейчас озвучивал мне по телефону все то, что не единожды я сама думала о Машке.

– Ей обязательно нужен кто-то, кто будет за нее думать, – продолжал Петя. – Вот только тебе не советую брать эту роль на себя…

Та-ак, это еще что? Угрожать вздумал?

– …Неблагодарное занятие, поверь мне. – Петя помолчал и добавил: – Пусть вернется. Слова ей не скажу.

– Зачем, – вырвалось у меня, – зачем ты хочешь, чтоб она вернулась?

Я действительно этого не понимала. Он находился в выигрышной позиции. Ничего не терял. Мог развестись и еще раз жениться. Вся его жизнь осталась при нем. Это Машка вырвала себя с корнями, и приживется ли на новом месте, еще. неизвестно, а он… Зачем?

– Пусть вернется, – пробурчал Петя, не ответив на мой вопрос. – В твоих силах ее уговорить. Она тебя послушается.

– Она сама должна решить.

– Я думал, ты меня поняла, – процедил Петя. – Ладно, прощай. Больше звонить не буду.

– И на том спасибо, – фыркнула я. – Пока. – И бросила трубку.

Пошла на кухню и включила плитку. Вторая чашка кофе должна успокоить меня. Достала турку и насыпала в нее кофе. Любопытным персонажем оказался наш Петя. Я покачала головой. Надо же. Конечно, мы все человеки многослойные, но отчего-то в таком ракурсе я о Пете никогда не думала. Может, поэтому его полюбила та девушка из самолета? Прочитала нечто скрытое от наших глаз и потеряла голову?

Кофе вскипел, я чуть не упустила его, занятая своими мыслями. Села за стол, пододвинула к себе тарелку с оладьями, испеченными вчера Машкой, и налила кофе. Где же Маруся? Пора бы уже ей вернуться.