300 дней и вся оставшаяся жизнь - Волчок Ирина. Страница 6

— Стоп, с этого места попрошу поподробнее! — оживилась Томка.

— Колись, Лучинина, мальчика по вызову заказывала? — развлекалась Катька.

На помощь Инночке неожиданно пришла Фрида:

— Давайте сменим тему. Вот вы все любите, например, мягкие игрушки?

Поворот оказался столь резким, что любительницы подробностей чужой личной жизни застыли с открытыми ртами. Инночка воспользовалась ситуацией:

— Терпеть не могу. И так хлама в квартире выше крыши, а тут еще эти пылесборники. А дарят мне их регулярно потому, наверное, что я ростом не вышла. Так я этих заек, медведей и собачек близнецам двоюродной сестры отношу. Жаль, девчонкам уже по восемь, надо других детей, помоложе, искать.

Тема ее декабрьского приключения отошла на второй план: как выяснилось, и Катька, и Тамара игрушки любили, а Катька даже одно время коллекцию собирала.

— На днях, — мечтательно закатила глаза Тамара, — в Детском мире такой медвежоночек классненький, на витрине, ужасно одинокий, но девятьсот рублей, это ж неделю семью кормить можно…

— Нет, подожди, пусть Фридка скажет, что хотела! — влезла Катька. — Тоже мне, деньги великие, да лифчик приличный в два раза больше стоит! Говори, возвышенная наша, что ты имеешь против мягких игрушек?

Фрида извлекла откуда-то из-под шали длиннющий мундштук, неторопливо зарядила его такого же нестандартного фасона сигареткой и уставилась на подруг.

— Это в смысле «мужчина, угостите даму спичкой», — глупо хихикнула Инночка и чиркнула фирменной, с золотой накладкой, Катенькиной «Зиппо». — Просто НЭП какой-то… Не томи, Фрид, развенчай идею коллекционирования, расстреляй умозрительного плюшевого зайчика! У тебя гламурно, как Катька скажет, должно получиться.

— А коллекционирование тут вовсе ни при чем… — Фрида выпустила ароматное облачко дыма. — Речь у нас с вами, сударыни, пойдет о некрофилии.

— Что?! — опешила Катька.

— «Некро» — мертвый, «филос» — любить, — блеснула знаниями латыни участковый терапевт Тамара Федоровна. Последние пара рюмок были явно лишними, эмоционально радиоактивная Томка уже утратила способность удивляться и завтра наверняка будет маяться похмельем.

— Сейчас я вам всю цепочку разложу. Уф, в башке туман… — Фрида, несмотря на общую богемность пьющая редко и пьянеющая быстро, с каждой минутой теряла подчеркнуто стильную речь, жаргонизмы выползали из своих мышиных норок все отважнее. — Все равно… Почему женщинам нравятся мягкие игрушки? Так, Кать, не дергайся, вопрос ри-то-рический. Потому, что они миленькие, потому, что пока они в магазине, они как бы бесхозные и их жалко. Так? А теперь представьте себе, что игрушка очень красивая, мех блестящий, мордаха симпатичная, здорово, да?

— Ну, — почувствовав подвох, насторожилась пьяненькая Катька.

— А теперь ма-аленькиая метаморфоза: положим, игрушка сделана из натурального меха…

— Класс! — повелась на провокацию Катька. — Только дорого, наверное, медвежонок как самолет будет стоить!

— Не перебивай, ты не в мэрии! — строго оборвала Катьку Фрида. — Пойдем дальше: игрушка не абстрактная, а конкретная…

— Это как? — вконец запуталась Инночка.

— Ну, цельную шкурку, например, зайца аккуратно набивают… Чем их там набивают?

— Антисанитария! — икнула Томка — Мик-ик-ропаразиты, клещи…

— А чем тогда такое чучело отличается от трупа животного? В трупе, между прочим, хоть мясо есть. Он тоже блестящий, и мордаха симпатичная. С одной стороны — жалкий, бесхозный, с другой — никуда не убежишь, люби его, он твой!

— Нет, Фрид, это вывернутая какая-то логика, ты не права… — Инночка даже протрезвела слегка. — Всю жизнь я была уверена, что любовь к мягким игрушкам — это сублимация неудавшихся отношений между мужчиной и женщиной.

— Дуры, — очнулась наконец Тамара. — Это призрак детства!

…Через час, уже засыпая, Инночка подумала: если рассказывать кому-нибудь о своих «чувствах», так уж точно не Томке. И не Катьке. Хотя, наверно, психологически — или психиатрически? — подкованная Фридка поставит ей, Инночке, позорный диагноз: острый приступ педофилии… Тьфу, вот же гадость всякая в голову лезет…

Спать, спать, спать, завтра вставать ни свет, ни заря…

Глава 7

«…Нет, весна на юге — это правда очень классно. Помнишь, был дурацкий анекдот: „Хочу ли я? Могу ли я? А, магнолия!“ Ужасно красивая штуковина, вроде помеси пиона и кувшинки, если я, конечно, что-нибудь в цветах понимаю. И растет на здоровенных деревьях. Вспоминая о том, как ты любишь свой дурацкий колючий куст, думаю, этой самой магнолией я бы покорил твое сердце… Чудесная страна. И слухи о боевых действиях сильно преувеличены…»

Вчерашнюю почту Инночка читала, как говорил ее Сашка, мимо кассы, почти ничего не понимая, в состоянии крайнего мандража.

Новый босс, Виталий Валентинович, в коллективе уже известный как Терпила, третий час восседал в своем кабинете, принимая подчиненных по одному. Начал с уборщицы и Олежека. Инночка была завотделом и их завотдельская когорта только выдвинулась на передовые рубежи. Упорно муссировался слух, что они все уже уволены гуртом, а договоры на дальнейшее сотрудничество Терпила будет подписывать по результатам текущего собеседования. О, как она готовилась к этому самому собеседованию! Наверное, даже не меньше, чем перед свадьбой со Славиком волновалась. Поначалу весьма достойной показалась идея кардинальным образом изменить имидж: напялить на нос очки с простыми стеклами, хорошо бы слегка тонированными, из светло-русой, чуть в рыжину, перекраситься в «радикально-черный цвет», натянуть Сашкины кожаные штаны с заклепками, в общем «замутить бодягу», как говорит любимый отпрыск, и заделаться престарелой панкушкой. Но! Во-первых, вся контора разом превратится в испанскую инквизицию и замучит насмерть вопросами, но уж чьи-чьи, а Жанны Д’Арк лавры Инночке не улыбались. А во-вторых, если и затеваться с этим театром, то постоянное напряжение, требующееся для поддержания балагана, вымотало бы ее очень быстро. Случайно сняла ненужные очки, не углядела, когда светлые корни волос через краску показались, в припадке острого идиотизма сменила кожаные портки на привычную узкую длинную юбку и… узнана! Через месяц! То-то Терпила повеселится, выгоняя ее с работы! Нет, уж лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Пусть узнает сразу — и сразу выгонит.

«Я еще пободаюсь, — вяло подумала Инночка, — подам в суд за незаконное увольнение с работы». Ага, а он на тебя — за нанесение телесных повреждений. Средней степени тяжести.

Сегодня утром мама ходила по квартире как мышка — не видна, не слышна: Инночка начала собираться на работу с половины шестого утра. И снова в самый неподходящий момент: весна на юге! Магнолия!

А у нас утром ледок на лужах, а из цветов — тюльпаны свежезамороженные на рынке… Помесь пиона и кувшинки, помесь слона с чайником и мамонта с гранатометом… Так, с прической разобрались, теперь макияж. Она же такая сдержанная всегда, что хоть ее на театр сегодня потянуло?! Долой помаду «поцелуй вампира», лучше что-нибудь бежевенькое. Теперь любимый офисный костюм песочного цвета. Выгонит — напьюсь! — внезапно решила Инночка. Дома, одна, киндера к приятелю, маму к соседке, и до полуночи меня не кантовать.

В конце концов, она действительно классный специалист, она настоящий дизайнер, без пяти минут художник. И вообще, чего это она психует, найдет себе работу в сто раз…

— Госпожа Лучинина, пожалуйста! — прозвенела гламурным голоском до полной неузнаваемости преобразившаяся секретарша Светочка, этакая помесь «Космополитена» с «Плейбоем».

— Ни пуха, Инка! — прогудела в ее спину Полина Георгиевна.

— Мы индейцы, мы прорвемся, — напутствовал ее Женька.

«Вы-то, может, и прорветесь…» — мелькнуло в голове перед самой дверью.

— Здравствуйте, Инна Алексеевна! — Знакомый — уже знакомый — голос отдавался в висках. Терпила поднял голову от бумаг — видимо, досье.