Молодая элита (ЛП) - Лу Мари. Страница 33

Мы выходим из туннеля и оказываемся у каменных ступеней, уходящих в воду канала — в тихом, укромном местечке, открывающем вид на главную гавань и начало Солнечного моря. По золотистой воде скользят в отдалении гондолы.

Я восхищенно ахаю, на секунду забыв обо всех проблемах.

— Как красиво.

Рафаэль садится на ступеньке, находящейся прямо над водой, и я следую его примеру. Некоторое время мы сидим не разговаривая друг с другом и слушая лишь шелест лижущих камень волн.

— Ты часто сюда приходишь? — спрашиваю я потом.

Он кивает. Его взгляд устремлен на виднеющуюся в отдалении пристань, где возвышаются смутные силуэты дворца. Его ресницы высвечены солнцем.

— В тихие дни. Тут славно думается.

Мы сидим в уютном молчании. До нас доносятся песни плывущих в нашу сторону гондольеров. Сама того не замечая, я начинаю им подпевать, губы машинально подхватывают мелодию маминой колыбельной.

Рафаэль смотрит на меня со свойственной ему легкой улыбкой на губах. В его глазах светится интерес.

— Ты часто поешь эту песню, — говорит он. — Колыбельную речной девы. Я ее знаю. Приятная песня.

Я киваю.

— Мне пела ее мама, когда я была совсем маленькой.

— Я люблю, когда ты ее поешь. Она успокаивает твою энергию.

Смутившись, я замолкаю. Должно быть, последние дни Рафаэль чувствовал мою возросшую нервозность. Приближается моя следующая встреча с Тереном.

— У меня не очень хорошо выходит. Я не обладаю таким голосом, какой был у мамы.

Я уже готова рассказать ему о своей сестре, о том, как голос Виолетты похож на голос нашей мамы, но вспоминаю о том, где моя сестра находится сейчас. И проглатываю готовые сорваться слова.

Рафаэль не говорит ничего о том, что моя энергия изменилась. Может быть, он решил, что меня опечалили мысли о маме.

— Ты можешь спеть ее для меня? — спрашиваю я у него, чтобы отвлечься. — Я еще не слышала, как ты поешь.

Он чуть склоняет голову в мою сторону, и одно это движение вгоняет меня в краску. Во мне просыпается склонность к страсти. Рафаэль начинает с короткого напева мелодии, а затем поет первые куплеты колыбельной. Я приоткрываю рот при звуках его голоса, нежности мелодии, словах, замирающих в воздухе, светлых и чистых, полных желания. В моих устах эта песня — просто слова, в его — чарующая музыка. Я слышу в его пении маму. Мне приходит воспоминание о теплом дне и купающемся в лучах солнца саде, где мы с мамой танцевали под звуки этой колыбельной. О том, как она обхватила меня сзади, а я повернулась и обняла ее в ответ, зарывшись лицом в ее платье.

«Мамочка, тебе будет очень грустно, когда я вырасту?» — спросила я.

Мама наклонилась и коснулась моего лица. Ее щеки были влажны.

«Да, моя милая, — ответила она. — Мне будет очень грустно».

Песня заканчивается, и в воздухе растворяются последние ноты. Рафаэль бросает на меня взгляд. Осознавая, что зрение затуманивают слезы, я поспешно их вытираю.

— Спасибо, — тихо благодарю я.

— Пожалуйста, — улыбается он, и я вижу в его глазах искреннюю теплоту.

На мгновение я ощущаю что-то, чего не чувствовала вне общества «Кинжала». Что-то, что нашла только сейчас, окруженная молодыми незнакомцами, напоминающими мне меня саму. Доброту. Безо всяких условий.

Я почти вижу свою жизнь здесь, среди них, одна из них.

Это очень, очень опасные мысли. Как я могу быть их другом с тем, что делаю? Чем ближе я к ним, тем сложнее мне будет в следующую нашу встречу с Тереном, ожидающим от меня то, что я обещала. Но чем дольше он не трогает меня и чем сильнее я себя ощущаю, тем храбрее становлюсь.

Я, как и Рафаэль, смотрю на море, но в голове роятся мысли. Мне нужно найти выход из создавшегося положения, найти Виолетту, не давая Терену интересующую его информацию. И единственный способ это сделать — набраться храбрости и рассказать правду Элите.

* * *

Занятия с Рафаэлем пробуждают во мне страстность натуры, но ничего, что бы я ни делала с другими, не сравнится с тренировками Энцо.

Энцо сильно давит на мои эмоции. Он обучает меня, как правдоподобно имитировать огонь, трепет его язычков, изменение цвета от красного к золотому, от голубого к белому. Я сплетаю и сплетаю огненный узор, пока мои силы не иссякают.

— У тебя ненаправленные удары, — резко говорит он одним вечером, обучая меня основам боя на деревянных мечах. — Сосредоточься.

Удары мечей эхом заполняют пустой грот. Непринужденным ударом Энцо выбивает у меня из руки меч, подбрасывает его ногой в воздух и, поймав, кидает мне. Я бросаюсь вперед, чтобы его поймать, но из-за недостатка зрения промахиваюсь на несколько добрых сантиметров. Дерево ударяет меня по запястью. Я морщусь. В этот поздний час мне хочется только одного — лечь спать.

— Прошу простить меня, Ваше Высочество, — отвечаю я, стараясь не обращать внимания на боль. Чтоб он провалился в Подземный мир — всегда атакует меня с невидимой мне стороны. Я знаю, он специально пытается меня разозлить, чтобы увеличить мою силу, но мне от этого ничуть не легче. — Я дочь торговца и к дуэлям меня не готовили.

— Ты и не на дуэли. Ты изучаешь основы защиты. У Молодой Элиты полно врагов. — Энцо направляет на меня меч. — Еще раз.

Я наношу удар. Создаю темный силуэт волка и посылаю на принца в надежде, что тот его опрокинет. Этого не происходит. Энцо с легкостью уходит из-под моего удара и наносит свой. Он напирает на меня, и наши мечи дважды скрещиваются, прежде чем я оказываюсь прижатой спиной к стене. Крутанувшись, принц выхватывает из сапога кинжал, и через секунду лезвие оказывается всего в волоске от моего горла.

Во мне вскипает ярость. Какой смысл выставлять овечку против опытного ассасина? Нас обволакивает сотворенный мною дым, а затем я делаю то, чему Энцо меня учил — перехватываю его кинжал, чтобы приставить к его горлу.

Пальцы принца тут же впиваются в мое запястье, тело опаляет жаром, и что-то острое утыкается в мою грудь. Опустив взгляд, я вижу прижатый к моим ребрам меч.

— Разбираясь с одним оружием, никогда не забывай о другом, — поучает Энцо. В его глазах мелькает одобрение. — Или тебя мигом прирежут.

— Тогда может быть тебе стоит понимать, какое из этих оружий реально? — отвечаю я. Клинок, который я держу у его горла, рассеивается дымком, а настоящий — отнятый у него — утыкается принцу в бок.

Энцо несколько секунд задумчиво рассматривает меня, а затем улыбается — искренней улыбкой, полной радости и удивления. Выражение его лица смягчается и светлеет. Мой страх внезапно сменяется восторгом и удовлетворением от того, что мне наконец-то удалось угодить Энцо. Он роняет деревянный меч, отводит мою руку от своего бока и сжимает пальцы на моей ладони, держащей ручку кинжала. По телу проходит жаркая волна. Грудь Энцо прижата к моему плечу, рука в перчатке накрывают мою ладонь. Тьму во мне прорезает вспыхнувшая страсть, и цвет дыма вокруг нас меняется с черного на алый.

— Вот так, — тихо говорит Энцо, поправляя мои пальцы на ручке клинка и показывая, как его нужно правильно держать. Он ничего не говорит о смене цвета дыма.

Я молчу, послушно позволяя ему управлять моей рукой. Тепло, передающееся от его пальцев моим подобно горячей воде, дарящей наслаждение уставшему и ноющему телу.

— Сотвори еще раз кинжал, — шепчет Энцо. — Я хочу хорошенько его разглядеть.

Во мне всё еще бурлит не утихшая ярость, а от прикосновений Энцо по телу бегут мурашки, но я собираюсь. Сейчас нити поддаются мне быстрее, и перед нашими глазами появляются очертания кинжала. Имитация подрагивает и мерцает, еще не созданная до конца, а потом я наполняю ее деталями: красный цвет и желобки на рукояти, блестящую гладкость лезвия и кровостоки на нем. Уплотняю ее. Заостряю край лезвия. Разворачиваю кинжал в воздухе, чтобы конец лезвия был направлен на нас.

Разницы между настоящим кинжалом и иллюзорным практически нет.

Посмотрев в сторону, я вижу, что взгляд Энцо прикован к имитации клинка. Сквозь ткань одежды я ощущаю ритмичное биение его сердца.