Легенда - Лу Мари. Страница 14

Чума может унести жизнь Идена даже до того, как он успеет пройти Испытание.

Возможно, это скрытое благословение. Идену не придется в свой десятый день рождения стоять у двери в ожидании автобуса, который увезет его на Испытательный стадион. Ему не придется вместе с десятками других детей подниматься по ступеням стадиона и выходить на арену, не придется нарезать по ней круги, пока судьи будут оценивать его дыхание и осанку, не придется отвечать на сотни глупых вопросов с множественным выбором, не придется проходить опрос нетерпеливых сотрудников стадиона. Идену не придется ждать решения, кто же из детей вернется домой, а кого отправят в так называемые трудовые лагеря.

Не знаю. Возможно, смерть от чумы милосерднее.

— Иден постоянно болеет, — спустя некоторое время говорю я. Откусываю большой кусок хлеба с сыром. — Будучи ребенком, он однажды чуть не умер. Подхватил какую-то сыпь, целую неделю лежал с жаром и плакал не переставая. Солдаты чуть не пометили нашу дверь крестом. Однако это была не чума, и больше никто не заболел. — Я качаю головой. — Мы с Джоном никогда не болели. Мама говорила, что все плохие гены мы оставили Идену.

На этот раз Тесс не улыбается.

— Бедный Иден. — Она придвигается ко мне ближе и, помолчав, продолжает: — Когда мы впервые встретились, я болела. Помнишь, какой я была чумазой? Все лицо в саже.

Внезапно я испытал чувство вины за то, что в последние дни так много говорил о своих проблемах. Не зная, что еще сделать, я осторожно приобнимаю Тесс за плечи. У меня, по крайней мере, есть семья, о которой нужно заботиться.

— Да, ты была просто великолепна, — отвечаю я.

Тесс смеется, но не сводит глаз с огней города. Она кладет голову мне на плечо, как делала в первую неделю нашего знакомства, когда я увидел ее у мусорного контейнера в секторе Нима.

Я до сих пор не знаю, почему остановился и заговорил с Тесс. Возможно, меня ослабил жар или я был так рад найденному ресторану, рядом с которым выбросили дневной запас давнишних бутербродов. Я заметил Тесс, когда она рылась в мусорном баке в переулке позади бара — эта помойка была одной из моих любимых, — я шел с брезентовой сумкой за плечами.

— Эй, — крикнул я.

Из мусорки вынырнули три головы. От неожиданности я вздрогнул. Двое — женщина и мальчик-подросток — тут же выбрались из бака и бросились бежать. Но девочка, не более десяти лет с виду, осталась на месте. Увидев меня, она задрожала. Тощая как жердь, в грязной изодранной одежде. Ее волосы, короткие и грубые, длиной до середины шеи, в солнечном свете казались красными. Лицо было вымазано в грязи.

Я немного подождал, не желая пугать ее, как случилось с остальными.

— Эй, — повторил я. — Не возражаешь, если я присоединюсь?

Не говоря ни слова, девочка смотрела на меня во все глаза. Из-за сажи я даже не мог понять выражение ее лица. Должно быть, она недавно была у печи или дымовой трубы.

Так и не дождавшись ответа, я пожал плечами и направился к мусорному баку. Я надеялся найти в нем старый котелок. Тогда я бы смог готовить найденную еду.

Когда я оказался на расстоянии десяти футов от девочки, она сдавленно закричала и бросилась прочь. Она бежала так быстро, что споткнулась и упала, ободрав руки и колени об асфальт, оставив на нем кровавое пятно.

Я с трудом приблизился к девочке. В то время травма колена мешала мне гораздо больше. И я помню, как хромал в спешке.

— Эй! — крикнул я. — С тобой все в порядке?

Девочка отвернулась и закрыла лицо ободранными руками.

— Пожалуйста, — умоляла она. — Пожалуйста, пожалуйста.

— Пожалуйста что? Уйти? — вздохнул я, сбитый с толку своим недовольством. В глазах девочки уже стояли слезы. — Не плачь. Я не сделаю тебе ничего плохого. — Я опустился на колени рядом с ней.

Сначала девочка со всхлипами хотела отползти назад, но я не двигался, и она снова уставилась на меня. На обеих ее коленках ободралась кожа, ранки были красными и сочились.

— Ты живешь рядом? — спросил я.

Она кивнула. Затем, словно что-то вспомнив, помотала головой и ответила:

— Нет.

— Где твой дом? Я отведу тебя.

— У меня нет дома.

— Нет? Где твои родители?

Девочка помотала головой снова. Я вздохнул и сбросил брезентовую сумку на землю. Конечно же меня угораздило связаться с сиротой. Обузой. Я поднялся с земли, отряхнул штаны и протянул девочке руку.

— Пойдем, — сказал я. — Ты же не хочешь заражения крови? Я помогу тебе обработать колени, а потом можешь снова идти по своим делам. Я поделюсь с тобой едой. Довольно выгодно, да?

Девочка еще долго не решалась взять меня за руку.

— Хорошо, — прошептала она так тихо, что ее голос показался дыханием ветра.

Ночь мы провели в переулке за ломбардом, где нашли пару старых стульев и ободранный диван. Я обработал девочке коленки украденным в баре алкоголем, и ей пришлось закусывать свои лохмотья, чтобы не привлекать к нам внимание криками. Все это время девочка старалась держаться от меня подальше. Когда я вдруг проводил рукой по ее волосам или случайно касался руки, она вздрагивала, словно обожженная паром из чайника. В конце концов я оставил все попытки разговорить ее. Уступив девочке диван, я подложил себе под голову рубашку и устроился на тротуаре.

— Если утром захочешь уйти, уходи, — сказал я. — Не нужно будить меня, чтобы попрощаться.

Мои веки наливались тяжестью, а девочка не спала, все смотрела на меня широко раскрытыми глазами, даже когда я заснул.

Утром она все еще была рядом. Ходила за мной, пока я копался в мусоре, собирая старую одежду и съестное. Я просил ее уйти. Даже кричал на нее. Я несколько раз заставил ее расплакаться, но, оборачиваясь, все равно видел, как она идет за мной, стараясь держаться немного поодаль.

Спустя две ночи мы сидели у костра — подожженной нефти, — и девочка наконец заговорила со мной.

— Меня зовут Тесс, — тихо сказала она. Потом посмотрела на мое лицо, словно хотела узнать реакцию.

Я лишь пожал плечами.

— Хорошо, — ответил я.

Так все и началось.

Тесс просыпается, вздрагивая так сильно, что мы ударяемся головами.

— Вот черт, — шепчу я и потираю лоб. Заживающую руку пронзает боль, и я слышу, как в кармане брякают серебряные пули, которые Тесс вытащила из моей раны. — Если хотела разбудить меня, могла бы стукнуть полегче.

Тесс подносит палец к губам. Теперь я настороже. Мы все еще сидим у пирса, но до рассвета еще пара часов, и линия горизонта погружена во тьму. Единственным источником остаются старинные фонари на берегу озера. Я бросаю взгляд на Тесс. Ее глаза блестят в темноте.

— Ты что-нибудь слышал? — шепчет она.

Я хмурю брови. Обычно я замечаю нечто подозрительное раньше Тесс, но сейчас не слышу ничего. Долгое время мы молчим. Я слышу лишь редкий плеск волн. Бултыхание металла в воде. Иногда мимо проезжают машины.

Я снова смотрю на Тесс:

— А что ты услышала?

— Это было похоже на… бульканье, — шепчет она.

Прежде чем я успеваю подумать, сверху доносятся чьи-то шаги и голос. Мы с Тесс глубже вжимаемся в тени. Голос принадлежит мужчине, а шаги странно тяжелые. Спустя секунду я понимаю, что он идет в ногу с кем-то еще. Пара полицейских.

Я втискиваюсь в склон, так что мягкая земля и камни бесшумно скатываются на песок. Продолжаю втискиваться, пока не упираюсь спиной во что-то твердое и гладкое. Тесс делает то же самое.

— Что-то заваривается, — говорит один из полицейских. — На этот раз чума охватила сектор Зейн.

Шаги раздаются прямо над нашими головами, я вижу, как полицейские идут по пирсу к озеру. Свет восходящего солнца уже окрасил горизонт в темно-серый цвет.

— Я никогда не слышал о случаях чумы в этом секторе.

— Должно быть, это более сильная разновидность инфекции.

— Что правительство собирается с этим делать?

Я пытаюсь расслышать ответ другого полицейского, но к тому времени эти двое уже уходят слишком далеко к озеру. Их голоса теперь не различить. Я глубоко вздыхаю. Сектор Зейн находится на расстоянии добрых тридцати миль отсюда… но что, если странный красный крест на двери дома матери означает, что они заразились этой новой разновидностью чумы? И что собирается делать Президент?