Зверь, шкатулка и немного колдовства - Шумская Елизавета. Страница 54
Демон молчал и улыбался.
Небо на востоке все больше светлело.
Демоны не спасают жизни, не воскрешают из мертвых. Демоны в обмен на желания похищают души. Александру Ренжу было суждено умереть в то утро, на той войне, в той битве. И он умер.
Бой громыхал еще много времени, но для него все закончилось, когда заря только начала разгораться, и даже сделка, заключенная его невестой с демоном, не могла этого изменить. Но у молодого офицера все же появилась возможность выполнить обещанное.
— Я сам не справлюсь, Арчибальд. — Михэль внимательно посмотрел в пепельные глаза извечного врага-друга. Сколько уже лет они на этой земле, в этом городе?
— Незачем было заключать такую сделку, условия которой не можешь выполнить, — фыркнул тот.
— Ты же видел ее. Как можно не хотеть такую душу?
— Ты гурман.
— А ты эстет, — В этом невозможном, но оставляющем собеседника совершенно равнодушным голосе послышались вкрадчивые интонации, будто песня простенькой флейты в духовом оркестре, — Так почему бы нам не объединить наши усилия?
Второй демон задумался. Искушение было велико. И правда великолепные души. Он испытующе глянул на собеседника.
— Но в таком случае ты же не получишь эти души. Полностью, по крайней мере.
— Когда-нибудь получу.
— Михэль, Михэль, — покачал головой Веем, — Ты снова играешь с законами, которые этого не любят. Да еще и меня в это втягиваешь.
— Арчи, мы же демоны, не мы ли должны презирать все ограничения? — иронично усмехнулся Тарм. — Может, ты так долго жил среди людей, что заразился их вечными страхами?
На него хмуро глянули.
— В отличие от людских законы бытия нарушить невозможно. И ты это отлично знаешь.
— Как и то, что даже их можно обойти. И пока я жив, а срок этому вечность, я буду это делать. Это позволяет… — он посмаковал то, что хотел произнести, — вкусно питаться.
— Ты просто из тех, кто извечно пытается проскользнуть между жерновами судьбы.
— И нам это иногда удается. Урвать свой кусочек счастья, каких-то иных благ, выбраться живыми оттуда, откуда по всем законам не возвращаются…
— Да. Я даже думаю, что в том, что такие, как ты, существуют, есть какой-то глобальный смысл. Ведь пока кому-то удается сделать то, что делаете вы, у людей и всех прочих разумных существ есть надежда… Этот мир так редко верит в справедливость! Хотя бы потому, что сам искренне считает, что с его грехами лучше уж без нее.
— Вот видишь, ты и сам на моей стороне.
— Не на твоей, — почти оскорбленно фыркнул пепе-льноволосый демон. — Я — художник и нахожу эти объекты достойными моего вдохновения. К тому же искусство и любовь всегда идут рука об руку, — с легкой патетикой закончил он. — И не надо на меня так смотреть. Создание большинства шедевров искусства было вдохновлено любовью!
— Как скажешь, — улыбнулся собеседник, словно нервному ребенку. — Так мы договорились?
— Как только я начинаю интересную тему, ты ее сворачиваешь… Ладно-ладно, договорились. Но ты всегда был больше торговцем, чем художником!
— Я никогда не был художником, — пожал плечами Михэль.
— Именно об этом я и говорю.
Логичность не была основным достоинством Арчибальда. Поэтому Михэль предпочел перевести тему, тем более что давно было пора:
— Солнце уже встает. Что тебе нужно для работы?
— Вдохновение! — На этот раз иронизировал уже Веем.
— У тебя его будет даже слишком много, — пробурчал Тарм. Он многое терял от того, что пришлось звать на помощь второго демона. Но иначе он не получил бы ничего.
Как и многие из тех, кто умирал неожиданно, Александр в тот — последний — миг подумал только одно: «Как же так?»
То же думал и Златко, сейчас чувствовавший всю боль умирающего тела.
Но она продлилась недолго. Синекрылый потом не мог описать ощущений, что наступили после, сказать, что он куда-то падал, было бы слишком банально и не совсем верно. Просто что-то изменилось. Так бывает в краткий миг между бодрствованием и сном — какая-то прострация и ускользающее сознание.
Молодой офицер еще переживал свой промах, эту неудачно сложившуюся ситуацию и, по сути, не успел осознать, что произошло. Осознать до конца. И если б не решение Анастасии, то, возможно, и не понял бы… Но ему довелось. И когда это произошло, вовсе не вся жизнь ему вспомнилась, ему вообще ничего не вспомнилось. Все его существо заполнило только одно чувство — сожаление, что он не рядом с ней, с любимой, с той, с которой должен быть всегда. В этом страстном желании не было ничего доброго, понимающего и жертвенного. В этот момент он не думал о том, как она будет жить после его смерти, не желал ей обрести счастье или хотя бы покой, впрочем, и иного тоже не желал. В его душе не было каких-либо благородных порывов, а только жадная, отчаянная жажда находиться рядом с ней. Видеть ее глаза, ощущать тепло ее тела, просто быть с ней. Это было ему необходимо так же, как дыхание.
И как только это желание достигло пика, Александр почувствовал, что его тянут куда-то. Будто выдирают из воды. Он вскрикнул, хотя вряд ли это кто-то услышал. И ухватился за неведомого спасителя. Потянулся к нему всем своим существом, бросая все силы на то, чтобы нежданная помощь не пропала зря.
И тут он понял, что оная спасением не была.
Но не пожалел.
Она стояла перед ним в бальном платье, вцепившись пальцами в шаль. Второй край накидки уже упал на пол, но девушка этого не замечала. Взгляд ее серых глаз не мог оторваться от мужчины, что появился перед ней. Ее Александра.
Такого живого. Такого… настоящего.
Анастасия знала, что он умирает где-то там, где еще гремит страшная битва. А то, что она видит, — это его душа. Он не казался призрачной иллюзией, но правду не скроешь.
Однако какое это имело значение? Ведь это был он.
Дэй никогда не подумала бы, что может стать вновь так больно. Когда-то она испытала предательство того, кого любила, или думала, что любила, и ей было плохо так, что не спасал даже вой ночами на городских крышах. Но эта боль ни в какой степени не могла сравниться с тем, что девушка с упрямым подбородком и умными глазами испытывала сейчас. И одновременно ее душу заполняла нежность, которую невозможно выразить словами. Любовь и боль слишком часто идут рядом, как верно замечают поэты всех эпох.
Только в их чувствах не было никакой патетики или лирики. Просто два измученных сердца рвались навстречу друг другу, и все остальное не имело значения.
Каким-то невероятным образом вся великолепная пятерка факультета Земли видела и чувствовала то же самое. Их сознание более не находилось в телах других людей, но и свое они пока не обрели. Несмотря на это, молодые маги могли наблюдать за происходящими чувствовать этих двоих — Анастасию и Александра. А также видеть двух демонов — одного вполне зримого, второго — бесплотного в данный момент, хотя некоторые из них догадывались и даже были уверены, что им он представлялся в образе антиквара с пепельными волосами.
Казалось, в эти первые утренние минуты все смешалось: прошлое и настоящее, живые и мертвые, реальность и иллюзии, существа этого мира и порождения Хаоса, тени ночи и нежность пока еще робких лучей солнца. Все это существовало одновременно и в одном месте, и никто уже не мог сказать, что действительно есть, а что только фантазия.
Девушка протянула руки, шаль окончательно упала к ее ногам. Комната будто раздвинулась и осветилась сотнями свечей, невероятно похожих на солнечные лучики, наполнилась блеском роскоши и великолепием светского бала. Зазвучала музыка. Та самая мелодия, которую они уже слышали, которая так тревожила их с самого первого момента. Только сейчас ее исполнял не заурядный механизм шкатулки, а целый оркестр музыкантов-виртуозов.
Как мастерица плетет свои кружева, так и он выводил эту мелодию — и странная горечь вливалась в душу.
Александр все понял. Ему не надо было ничего объяснять. Достаточно было лишь посмотреть в эти глаза.
Офицер шагнул вперед, видя перед собой только свою женщину. Тихий вздох. Чей? Может, обоих. Глаза в глаза. Рванулись друг к другу и замерли на расстоянии, приличном для танца. Ближе нельзя. Не получается, невозможно. Мука исказила лица обоих. Но эти роли нужно играть до конца.