Ромашки для королевы - Демченко Оксана Б.. Страница 6

– Тяжело шаманствовать? – посочувствовал незнакомый басок.

– Да еще и горн ваш вершинный, – пожаловался гном, чувствуя себя последним Кротом. – Который солнцем зовете. Все глаза мне пожег.

– А мы положим примочечки травяные, – пообещал тот же бас. – Завтрак накрыт, господин гном. Сейчас полог плотненько прикроем – и все будет славно. Мы пошлем к воротам, чтоб ваши знали…

– Нет! – резко оборвал Рртых, сжимая руку охнувшего провожатого. – Извини, погорячился. Нельзя пока к воротам. Сам схожу, мало ли что в нашем городе выдумали, оте… то есть король, шибко зол был еще два месяца назад. С тех пор, похоже, еще одно посольство сгинуло. Как бы не секирами встретили.

– То есть и ваших бьют, и наших, – грустно вздохнул егерь, и гном удивился мимолетной странности его говора. Не местный?

– Вддыхры, их демонская натура, – согласился Рртых. – Топор им в…

– Мы видели, – рассмеялся человек. – Очень внушительно, господин гном.

– Рртых.

– А я воевода Брав, из северных земель. Может, слышал, княжество такое там имеется, Лесния? Моя родная земля. Тут большая часть людей – егеря Мартига, а передовые – мои ребята. Ну, как глаза?

Гном блаженно вздохнул.

В пещере было замечательно темно, вход, видимо, забросали с полным усердием. А примочки с травами оказались чудо как хороши. Зеленые кольца где-то в глубине глаз постепенно таяли, меняли цвет, как остывающий металл, освобождали рассудок от нестерпимой боли.

Воевода уже деловито предлагал мазь. Она тоже оказалась недурна.

Гном проморгался и довольно отметил, что все же не стал Кротом. И зрелище перед крепнущими глазами – достойно созерцания. Цельный кабаний бок, да пиво, да еще приправы, за которые в нижнем городе дерут золотом. Детскими наперстками меряют, а тут – целая плошка-ладошка.

Рртых оживился и заулыбался. Плотнее поправил завязочку на бороде. И взялся за дело. После Песни возвращения лучшее средство от слабости – такой вот кабаний бок. Только внизу теперь с подвозом худо, там бы пришлось ограничиться жиденьким варевом из грибов. А разве такой жратвой прокормить его пять с лишним футов роста? Свои мысли гном мычал вслух, не переставая жевать и хвалить копчение. Воевода, надо отдать ему должное, слушал внимательно и не пытался урвать кусок из порции выздоравливающего. Только в питье пива составил компанию. И миролюбиво выслушал неизбежные гномьи сетования. Мол, вершинники его варить не умеют, только продукты бестолково переводят. Брав кивнул и пояснил: у них на севере варят куда лучше. И если бы достойный гном испробовал, он бы оценил. Рртых кивнул, ссыпал в кружку все специи и, не слушая охов и ахов, допил последки. Сыто потянулся и попросил разбудить перед закатом.

На золото остывающего горна оказалось глядеть почти посильно.

Гном довольно кивнул и занялся делами. Осмотрел мага, нашел его душу вполне уверенно и крепко связанной с телом, и пообещал осунувшемуся за день от переживаний Энтору, что завтра его отец проснется с самого утра. А к обеду, если все пойдет хорошо, станет пробовать разговаривать. Велел делать для старого удобное ложе, в седле ему не место. Кивнул воеводе, которого сразу отметил, как вполне приятного и обстоятельного человека, и двинулся по тропе вверх. Шел и думал, как у людей порода разнится от родной земли. Этот вот с севера. Лицом светел, в плечах широк, такие плечи и боевому гному – не стыд показать. Глаза поменьше, чем у Энтора, и сидят глубоко под бровными дугами, по-гномьи. Для боя удобная конструкция. Опять же руки длинные, сам крепок, а движется легко, по-звериному. Глаз серый, светлый, спокойный. Небось жили бы на севере боевые гномы – были подобны. А так – нет у подгорников таких светлых волос, вроде некрашеного льна.

Брав шел рядом с гномом вверх по тропе, и правда – спокойно. Он прежде не бывал рядом с подгорной страной и находил горы очень интересными. И гном боевой ему по душе пришелся – неспешный, обстоятельный, да и боец – дай бог каждому воеводе таких хоть пяток на заставу. Оружия северянин с собой не взял, утверждая, что послам оно не положено. Коня тоже оставил внизу, чтоб не нервировать гномов.

Рртых одобрил, хотя глубоко в душе тлела искорка недоброго предчувствия. Она разгорелась большим пожаром, когда за последним поворотом открылся скальный лоб на месте входа в гномий мир. Брав тихо охнул. Рртых тяжело вздохнул и остановился. Собственно, этого он и опасался. Отец запер его внизу, зная характер сына, неуемный и слишком подвижный для взрослого гнома. Запер, поскольку уже готовил это страшное и окончательное решение. Сам, может, себе не признавался, а злая мыслишка тлела где-то в ветоши накопившихся обид. И вспыхнула пожаром в один миг. Скальные плиты обрушены, входы закрыты, запечатаны безвозвратно. Все. Гном подошел к камням и осмотрел их, тронул крепкими пальцами свежие грани сколов.

– Здесь лавину спустили, – сухо пояснил он. – В иных местах по-разному. Но, уж поверь мне, итог один.

– Заперто, и нет никакого ключа, чтоб открыть, – кивнул человек. – Зачем?

– Чтоб не передумать, – оскалился гном. – Эх, ну дед-то куда смотрел, кривая кирка? Что он, шею королю намять поленился? Или знахари теперь не в почете…

– Не понимаю, – признался Брав.

– Король объявил подготовку к войне, – холодно отчеканил гном. – Будут ковать оружие и собирать войска. Это должен одобрить шаман, как вы его зовете. И не абы какой, а самый наиглавнейший – Збыр Гррхон, Становой знахарь гномьей страны Гхросс. А я не верю, что он мог одобрить. Плохо, Брав. Чуется мне, вддыхры добрались до наших пещер. И распоряжаются, злобой сердца поят. Они уже раз так делали, если верить легендам.

– Как же ты вернешься домой?

– А что я там забыл? – усмехнулся Рртых. – Молот малый при мне, секира тож не утрачена. Да и мозги вроде целы, хоть от вашего горна плавиться начинают. Мне надо здесь правду искать. Внизу теперь не развернуться, ты наших порядков не знаешь. Когда бьет большой барабан, королю поперек и слова нельзя молвить. А он бьет. Я отсюда пальцами слышу.

– И скоро война?

– По нашим меркам – да. По вашим еще есть время. Мой дед говорил – железо для крови зреет два цикла по восемь лет. Железо – это мы, боевые гномы. От кирки теперь будем отвыкать, от гранильного дела. Ладошками рукоять секиры заполировывать до стеклянного блеска.

Рртых резко отвернулся и пошел вниз.

Воевода чуть постоял, задумчиво тронул скалу. Ничего не расслышал и не ощутил. Приложил к камню ухо, даже зажмурился от усердия. Пожал плечами разочарованно. Он знал, что жители подгорья куда чутче воспринимают малейшую дрожь камня. И слову Рртыха верил. Но сказанное звучало так страшно, что очень хотелось его оттолкнуть. Всего год назад в семье Брава родился мальчик. Назвали Ратичем, а только кто же думал для смертного боя его растить? Землю беречь, разбойников стращать – это понятно, это исконное дело рода. Но большую кровь беспричинно лить? Города пожженные оставлять, узнать страх бездомья и голода…

Соседи, страна Эрхой, как-то воевали с гномами. По злому умыслу людей все вышло, сами золота подгорного возжелали – и за хотение свое расплатились. Давно это было. Но ужас схоронился в каждом слове старых летописей. Началось все с малого. Люди ограбили торговый поезд гномов. Охрану перебили, золото забрали, камни ссыпали в казну, мастеровых увели в плен. По подвалам рассадили, работой завалили дармовой.

Три года жили и считали себя очень удачливыми.

А потом в одну ночь под стены столицы подошла стальная вороненая змея гномьего войска. К утру уже камни внешнего вала лежали руинами, разорванные неведомой силой, иссеченные внезапной старостью крошева и трещин. Рубились гномы страшно. Очень слаженно, очень спокойно. Были они ниже людей на голову, а то и более. Но куда шире, и даже не в плечах, всем телом. А еще они были чудовищно, действительно, нечеловечески, могучи и неутомимы. Маги города, те немногие, кто остался и признал неправедный грабеж, вышли на внутреннюю стену. За первым боевым порядком гномов тоже появился особый воин, их шаман. Не один, с помощниками. Впрочем, он и один бы, наверное, управился. Довольно голос Рртыха услышать – и уже воевать с гномами не хочется. К ночи маги признали свое поражение. Одни погибли, иных унесли, едва живых. Некоторые вечера и не стали дожидаться, сбежали.