Инферно - Браун Дэн. Страница 44

Лэнгдон не имел ни малейшего понятия о том, что такое зародышевое манипулирование, но звучало это зловеще, особенно с учетом обрушившейся на них лавины образов, связанных с чумой и смертью. Любопытно, подумал он, почему Сиена столько о нем знает – потому ли, что хорошо разбирается в медицине, или потому, что Зобрист был вундеркиндом, как и она сама? Может, уникумы имеют обыкновение следить друг за другом?

– Впервые я услышала о Зобристе несколько лет назад, – объяснила Сиена. – Тогда он выступил с рядом крайне вызывающих публичных заявлений. – Она помедлила. Лицо ее было мрачно. – Речь шла о росте населения. Зобрист убежден в правильности Уравнения демографического апокалипсиса.

– Прошу прощения?

– По сути говоря, это математическое признание того, что количество людей на планете растет, мы живем дольше, а наши природные ресурсы истощаются. Теория предсказывает, что в будущем нас ждет не что иное, как апокалиптический коллапс общества. Зобрист во всеуслышание заявил, что человечество не переживет текущего столетия… если только какая-нибудь глобальная катастрофа не повлечет за собой массовую гибель населения. – Сиена тяжело вздохнула и посмотрела Лэнгдону прямо в глаза. – Да что греха таить! Зобрист однажды произнес такую фразу: «Самой большой удачей Европы была Черная Смерть».

Лэнгдон ошеломленно уставился на нее. Волосы у него на затылке зашевелились, а в сознании снова вспыхнул образ чумной маски. Все утро он гнал от себя мысль, что история, в которую он угодил, как-то связана со смертельной заразой… но опровергнуть эту догадку было все труднее и труднее.

Конечно, заявление Зобриста о том, что Черная Смерть была самой большой удачей Европы, выглядело аморальным, однако Лэнгдон знал, что многие историки отмечают благоприятные социоэкономические последствия массового вымирания европейцев в четырнадцатом веке. До Великой чумы средневековая Европа страдала от перенаселения, голода и экономических трудностей. Но тут явилась ужасная Черная Смерть – и, эффективно «проредив человечье стадо», создала изобилие еды и возможностей, которое, по мнению многих историков, стало главным катализатором развития Ренессанса.

Перед мысленным взором Лэнгдона возник значок биологической угрозы на капсуле с измененной картой Дантова ада, и его будто окатило ледяной водой: ведь этот жуткий проектор кто-то изготовил… и Бертран Зобрист, биохимик и рьяный поклонник Данте, теперь казался самым логичным претендентом на эту роль.

Отец зародышевого манипулирования. Кусочки головоломки в сознании Лэнгдона мало-помалу складывались в цельную картину. К сожалению, картина эта пугала его все больше и больше.

– Прокрутите вперед, – приказала Марта охраннику: ей надоело наблюдать за беседой Лэнгдона с Иньяцио Бузони и хотелось поскорее выяснить, кто же пробрался в музей и украл маску.

Охранник включил перемотку, и счетчик времени побежал быстрее.

Три минуты… шесть… восемь.

Стоя за спинами мужчин, Марта на экране все чаще переминалась с ноги на ногу и то и дело поглядывала на часы.

– Извините, что мы говорили так долго, – сказал Лэнгдон. – Похоже, вы устали.

– Сама виновата, – откликнулась Марта. – Вы оба настойчиво предлагали мне пойти домой – охранники, мол, вас выпустят, – но я сочла, что это будет невежливо.

Вдруг экранная Марта исчезла. Охранник перевел запись в обычный режим.

– Все в порядке, – сказала настоящая Марта. – Я помню, что отлучилась в уборную.

Охранник кивнул и хотел было вновь запустить перемотку, но Марта схватила его за руку.

– Aspetti! [35]

Ее взгляд был прикован к экрану, а на лице читалось изумление.

Лэнгдон тоже растерялся. Что происходит?

Не веря своим глазам, он смотрел, как его двойник протягивает руку в перчатке и берется за край дверцы шкафчика… легонько тянет ее на себя… затем дверца подается и медленно поворачивается на петлях… открывая доступ к посмертной маске Данте.

Марта Альварес невольно ахнула и прижала ладони к щекам.

Разделяя ее ужас, Лэнгдон наблюдал, как он сам запускает руки в шкафчик, осторожно подхватывает маску Данте с обеих сторон и извлекает ее на свет божий.

– Dio mi salvi! – взорвалась Марта, с трудом поднимаясь на ноги и поворачиваясь к Лэнгдону. – Cos’ha fatto? Perche? [36]

Не успел Лэнгдон ответить, как один из охранников выхватил черную «беретту» и взял его на прицел.

Господи Боже!

Роберт Лэнгдон смотрел в черное дуло пистолета и чувствовал, как стены крошечной комнаты сжимают его, точно тиски. Марта Альварес не спускала с него глаз – на ее лице застыло выражение недоумения, смешанного со смертельной обидой. На экране монитора у нее за спиной двойник Лэнгдона внимательно разглядывал маску, подняв ее поближе к свету.

– Я взял только на минутку! – воскликнул Лэнгдон, молясь про себя, чтобы это оказалось правдой. – Иньяцио обещал, что вы не рассердитесь!

Марта ничего не ответила. Вид у нее был ошеломленный – она явно не могла понять, почему Лэнгдон ей солгал… и как у него вообще хватило совести стоять рядом с ней как ни в чем не бывало и смотреть запись, зная, в чем его сейчас уличат.

Да я и не подозревал, что полезу в шкафчик!

– Роберт, – прошептала Сиена, – глядите! Вы что-то нашли!

Несмотря на их плачевное положение, она не спускала глаз с экрана, готовая пожертвовать всем, лишь бы получить ответы.

Между тем экранный Лэнгдон чуть наклонил поднятую вверх маску – было ясно, что его внимание привлечено чем-то на ее тыльной стороне.

Камера висела под таким углом, что на долю секунды маска заслонила часть лица Лэнгдона и глаза мертвого Данте оказались на одной линии с его глазами. Он вспомнил зловещее утверждение – «Истину можно увидеть только глазами смерти», – и по спине у него пробежал холодок.

Лэнгдон не имел представления о том, что он разглядывает на обратной стороне маски, но в этот миг его двойник на экране поделился своим открытием с Иньяцио – тот отпрянул, тут же полез за очками и посмотрел на маску еще и еще раз… Потом, энергично кивая, толстяк принялся взволнованно расхаживать по андито.

Вдруг оба насторожились. Видимо, из коридора донеслись какие-то звуки – скорее всего это возвращалась Марта. Лэнгдон поспешно извлек из кармана пакет с застежкой-молнией, опустил туда маску и бережно передал застегнутый пакет Иньяцио, а тот с явной неохотой положил его в портфель. Потом Лэнгдон быстро закрыл стеклянную дверцу опустевшего антикварного шкафчика, и оба гостя зашагали навстречу Марте, чтобы помешать ей обнаружить пропажу.

Теперь уже оба охранника держали Лэнгдона под прицелом.

Покачнувшись, Марта оперлась о стол.

– Не понимаю! – вырвалось у нее. – Посмертную маску Данте украли вы с Иньяцио Бузони?!

– Нет! – воскликнул Лэнгдон, решив блефовать до последнего. – Владелец маски разрешил нам вынести ее из здания на одну ночь.

– Владелец? – переспросила она. – Бертран Зобрист?!

– Да! Господин Зобрист попросил нас изучить пометки на ее обратной стороне. Мы встречались с ним вчера вечером!

Глаза Марты метали молнии.

– Профессор, я абсолютно уверена, что вчера вечером вы с Бертраном Зобристом не встречались.

– Как это не встречались?

Сиена остановила Лэнгдона, мягко взяв его за локоть.

– Роберт… – Она печально вздохнула. – Шесть дней тому назад Бертран Зобрист бросился с башни Бадия в нескольких кварталах отсюда.

Глава 42

Оставив мотоцикл чуть севернее палаццо Веккьо, Вайента пошла вокруг площади Синьории. Шагая среди выставленных на всеобщее обозрение скульптур Лоджии Ланци, она не могла не заметить, что все они представляют собой вариации на одну и ту же тему – жестокости мужчин по отношению к женщинам.

«Похищение сабинянок».