Мир в подарок - Демченко Оксана Б.. Страница 69

Предместья открылись нам с горба очередной складки дороги, широкие и живописные. Деревья уже демонстрировали первые рыжие подпалины, за низенькими изгородями дозором стояли высоченные подсолнухи. Дикий северный виноград уютно заплетал фасады домиков, в его пятипалой листве, лениво машущей одинокой путнице, мелькали приветственно нарядные фиолетовые ленты. Вдали рассыпал ореолом почти встречные солнечные лучи медный шпиль городского совета, а еще дальше туманным синим маревом лежал океан с редкими розово-белыми лепестками парусов. Борз одобрительно фыркнул и пошел показной гарцующей иноходью. Пусть все смотрят, какой он замечательный.

Со слов Лемара я знала, что Городской голова – человек незнатный, из торговых, пробившийся снизу и укрепивший свое положение удачным браком. Начинал он в далекой юности с нелегального сплава леса и очень ценил хорошие отношения с Индузом, крепко державшим слово и щедро платившим золотом. Свое место получил от князя и ценил как расположение Риннарха, так и его деловую хватку. Когда мир с Кормчим наконец удалось заключить, вельможный Гимат на радостях отпустил большую часть своих рабов (меньшая уперлась насмерть, особенно дряхлая кормилица, отлупившая неразумного благодетеля), закрыл невольничьи рынки города и ревностно следил за соблюдением указов об умеренном наказании. Жизнь и богатство Гирта – это порт, а в океане на рабство смотрели, мягко говоря, с неодобрением. Даже одаренные в городе жили относительно спокойно, в отстроенном за счет Головы доме, под охраной городской, а не храмовой, стражи. Тем более понятно, до чего неприятен был князь обеим окаянным бабищам, собиравшимся казнить его в Седом бору практически из личной мести.

Занятая своими мыслями я совершенно перестала следить за дорогой, привычно доверяя рыжему, поэтому резкая остановка едва не выбросила меня из седла. Тряхнув головой, я подобрала поводья и осмотрелась. Мы уже были под самыми городскими воротами. Правее, по обочине, неторопливо тянулись редкие телеги селян, приехавших из пригородов пораньше на осеннюю ярмарку. Борза возмутили не они.

Навстречу нам, из ворот, двигался броско отделанный открытый экипаж. Вороная пара тянула исправно, но вот привязанная сзади, видимо, только что купленная, золотисто-рыжая кобылка упиралась всеми четырьмя. Рядом с ней бежал смуглый мальчишка лет восьми в грубом ошейнике, он тщетно пытался успокоить лошадь. Да только как, если взбешенный сопротивлением владелец то и дело охаживал кнутом и её, и пацана. От ворот на шум уже спешили двое стражей. Борз тоже явно собирался поучаствовать.

– Почтеннейший, вы так и мальца, и лошадку загубите, – попробовала усовестить я, еще короче подбирая повод зло взвизгнувшего на замах кнута жеребца, норовящего укусить мерзкого обидчика лошадей. Не вышло, и он, впустую клацнув зубами, затанцевал от досады, сделав пару коротких стремительных кругов почти на месте, пробуя встать на дыбы.

– Пшла, деревенщина, не твое дело.

– Господин, в Гирте не принято публично пороть рабов, – поддержал меня один из стражей ворот. – Кнут сдайте.

– Город ваш поганый я уже покинул, – нервно оскалился “господин”. – Одни убытки от него. Два десятка золотых за дрянную порченную конягу! Она же дурноезжая! Пеной исходит, значит от неё и потомства толкового не жди. Теперь сбыть за пять монет – уже удача, и на то надежды не имею.

– Я дам пять монет, – тяжело вздохнула я, прощаясь с золотом. Только что мое благополучие превышало размер состояния славного семейства Тэйлан, ехидно шепнул счетовод-рассудок, подводя неутешительный итог предстоящей расплаты. – За лошадь и мальчика.

– Вот как? – он явно жалел о названной при свидетелях сумме. Взгляд обшарил мою пыльную убогую одежду, пристально задержался на статях Борза. – Десять.

– Сейчас придет старший караула, и пойдете вы, господин, в штрафную тюрьму, за неуважение к властям, – строго заявил второй страж, подмигивая мне почти неприметно. – А лошадку мы на городские конюшни отведем. До полного завершения дела.

Я быстро отсчитала пять монет – было бы что считать, золота в кошельке не осталось. Он воровато принял деньги, отвязал повод, нагнулся, дернул бляху раба – перебить. Я покачала головой и, соскочив с коня, срезала ошейник. Так быстрее. И вот уже мы все стоим в оседающей пыли, поднятой резвым стартом вороных, и не без интереса слушаем удаляющиеся вопли о моей жадности и подлом сговоре грабителей и продажной стражи.

– На ярмарку? – поправляя меч, с показной строгостью вопросил старший из состоящих в сговоре стражей.

– Да, – я монотонно затянула старую песню. – Травница я, в городе хочу цену за собранное получше взять.

– Кони, сама и парнишка при тебе, итого подорожный сбор – два медяка.

– Вот. Где можно заночевать, чтоб конюшня хорошая и недорого? – решила я еще раз испытать добросердечие стражей.

– А хоть у брата моего, – прищурился усатый здоровяк, пугавший “господина” конфискацией. – Мы сменились как раз, вот и провожу. Заодно жену его болезную посмотришь, а там и моего младшенького. Не зазря же ты золото получала, помогло видно лечение кому-то? Тем постой и оплатишь. А вольный браслет от Головы я твоему пацану сам добуду. Вроде, есть в доме запасной, в Гирте их ведь у стражи часто спрашивают.

Я благодарно кивнула. Обернулась, фыркнула. Борз гарцевал перед дамой, картинно поставив голову и раздувая ноздри. Понятно, это же он прогнал подлого человека с кнутом. Наш могучий, наш непобедимый! Золотистая кобылица усердно отворачивалась, не забывая искоса поглядывать на ухажера. Дурноезжая, как же! Упрямая, цену себе знает, восхищения ждет. Гриддская кровь, они все с характером, – знакомая по моему нахалу история. Бывший раб, перехватив мой взгляд, торопливо закивал: лошадь толковая, но очень любит уважение. Говорил он почти правильно, хотя слова забавно коверкал, назвался Зимиром и сообщил, оглаживая красавицу по боку и шее, что от своей(!) Гир-дэгэ никуда не уйдет. Деловито собрал все поводья и пошел за нами следом, продолжая шептать ласковые слова в точеное ушко. Борз ревниво фыркал рядом.

Стражника звали Ермилом, знакомое имя сразу согрело слух. Жил он недалеко от ворот, на тихой боковой улочке, в одном с братом обширном двухэтажном доме, где разместились внизу – конюшня и корчма, а вверху – гостевые и хозяйские комнаты, разгороженные стенкой и имеющие отдельные входы.

Зимир устроился в одном стойле с обожаемой кобылой, а я, подхватив короб с травами, поднялась в хозяйскую часть дома. Не откладывая дела, Ермил провел меня в комнату больной невестки. По дороге сообщил, что Милетта, а коротко – Мила, её так все и звали, появилась у них недавно. Она родом из бедной рыбачьей слободки, приносила в трактир креветок да рыбу. Брак стал для неё настоящим счастьем, муж ввел в дом хозяйкой, жили душа в душу. Приветливая и работящая Мила уверенно вела большое хозяйство, ладила с торговцами, привечала гостей. Её любили и уважали. Своих, отца со второй женой и сестер, разбогатев, не забывала. А потом в одночасье все изменилось. Бедняжка потеряла ребенка на раннем сроке, не встает уже две недели, очень слаба.

Она действительно была бледнее подушки, с воспаленными, сухо и лихорадочно блестящими глазами. Сознание женщины плавало где-то рядом с реальностью, спутанное и темное. Её лечили, и вполне профессионально, оттягивая неизбежное. И, кажется, понимая безнадежность прилагаемых усилий. Хоть боли сняли, и то хорошо. Чутье уверенно твердило, что без яда дело не обошлось. Помявшись, я рассказала Ермилу о своих подозрениях. Он, к моему удивлению, согласно кивнул, тяжело вздыхая. Потом оживился, радуясь быстрому и точному диагнозу, заговорил свободнее. Знали в доме и отравительницу, сводную сестру больной, и лекаря, продавшего зелье. Первая повинилась сама, ужаснувшись столь радикальному результату, и была отослана в далекую деревню, к чужим людям в работницы, без права вернуться домой. Второй ответил перед городским судом, по ходу спорого разбирательства выяснилось, что яд он делал не первый раз, – и отравителя казнили. Муж звал лечить свою ненаглядную и сельских травников, и дорогих городских лекарей, но все без пользы. На меня Ермил тоже особо не надеялся, но случай упустить не решился.