Мир в подарок - Демченко Оксана Б.. Страница 75

В теплых сумерках мы покинули берег. Зимир галчонком крутился на спине Гир-дэгэ, весьма довольной тем, что повод в руках настоящего друга, а не глупых злых владельцев. Кобылица терпеливо сносила суету малыша и покровительственно пофыркивала иногда, самостоятельно выбирая дорогу. Мальчик не замечал. Он давно бросил повод – Дэгэ умная! А сам верещал и размахивал руками, иллюстрируя свой длинный и довольно живописный рассказ. Впервые с нашего внезапного знакомства у меня образовалась возможность с ним поговорить.

Вернее, послушать. Рабом малыш разговаривал только с лошадьми – и те не возражали и не перебивали. Он привык. Теперь я ощущала, что придется приспособиться и мне. В бурный и звонкий, как горный ручеек, монолог Зимира вклиниться было невозможно. Оставалось лишь поддакивать в нужные моменты, демонстрируя повышенный интерес к какой-то мысли.

В Гриддэ потеряли девять десятых поголовья коней в первые же годы засухи. Большую часть отбили и угнали злые северяне, “совсем они плохие были, да и есть теперь сплошной сволочь”. Из оставшихся выжили немногие. Без воды, без привычной сочной травы, в иссушающем вечном пекле, они уходили с любимыми хозяевами в горные ущелья, где никто не подумал бы искать лошадей, там и козы не всегда тропу найдут. Но у гриддских скакунов были стальные копыта и большое доверие к своим хозяевам-друзьям, выбравшим тяжелую дорогу.

Спустились позже, когда их совсем перестали искать. Мертвое теперь селение Гриддэ оказалось отрезано горным перешейком от проложенного восточнее русла, где продавали воду за покорность. О нем почти забыли. Лишь иногда воровавших ночами воду жителей ловили и отправляли в Карн. А потом проводили длительные и тщательные облавы. Бесполезные – за водой выбирались далеко, чтобы не навести на родное селение. А близко к Гриддэ не подходил ни один страж Карна, ведь там поселились огненные птицы, несущие смерть. Гридцы звали их Хаттрами, или “обращающие в пепел”. Жили мерзкие отродья над единственным уцелевшим горным ручьем, словно карауля драгоценную воду. Правда, ночами нехотя пускали к водопою скот, взимая порой посильную плату – одного-двух баранов. А вот конных не выносили, особенно если скакун имел золотистую масть. “Кругами носятся дико, злые совсем-совсем, рычат и визжат ужасно, дышат огнем, а когти их сильно огромные, я видел, страшно-о!”

Любимая Гир-дэгэ, кобылица линии “золотых” гриддских коней, почти утраченной за долгие годы, была сокровищем рода Иттэ-Гир, жеребенком, воспитываемым дедом Зимира. Двух неполных лет от роду под легким седлом с невесомым наездником – шестилетним внуком, – дед вывел кобылку на пробный забег. Её заметили птицы и погнали в дикую пустыню. Потом невесть отчего улетели, бросив почти загнанную Дэгэ близ опасного караванного пути. Так они и попались. Окаянные оценили кобылицу по заслугам и выгодно продали на весеннем торге в Райсе. С тех пор прошло полтора года, и маленький конюх-раб сменил много хозяев, не сумевших поладить с золотой лошадью.

– Значит, вам пора домой, – предположила я. – Дед небось с ума сходит.

– Мы живые уже никак не дойдем, – покачал головой обстоятельный малыш. – Там совсем-совсем нет воды, зато есть Хаттрами и много злых огненных стражей, слуг Карна. Дэгэ теперь шибко сильная, но этого не хватит. Без малого сто семьдесят ваших верст злой сухой пустыни, всегда день прячься, ночью ноги ломай в камнях. И вдруг надо станет бежать от окаянных? Совсем трудно! Но пока я считаю длину дороги только от злого пламени земли, да еще по прямой.

– Я провожу.

– Зачем? – он удивленно вскинул голову. – Нет, нельзя! Не поведу я, наша долина – очень важная тайна.

– Я и так знаю, где она, – рассмеялась я. – Только тот, кто мне рассказывал, помнит её зеленой и живой.

Зимир, единственный из всех на корабле, ничего не знал о морской собаке, а значит, и о том, кто я. Он все ночи спал в стойле кобылы, качку вообще переносил плохо и на палубу не выходил со дня погрузки. А, поскольку рейс решением капитана прошел без приключений, рассказать ему не смогли. Значит, потеря командой памяти действует, – подумала я.

– Как зеленой? – дернул меня за рукав малыш, не дождавшись продолжения.

– Ну, он необычный человек, живет очень давно. Он мне рассказывал про Гриддэ, описывал ваши породные линии лошадей – золотых, ханти, гюлиш. Говорил про озеро Дис.

– Ханти больше нет, а синее водяное озеро высохло. То есть лучших коней почти совсем нет, – виновато поправился он, глянув на Борза. – Кроме твоего достойного Борзэ, вовсе их убили злые огненные слуги Карна, наверное. Они всегда были самыми-самыми лучшими, их сразу забрали, первыми. Уцелело поначалу три жеребенка, они не вернулись с гор, слабенькие были, шибко маленькие.

– Я видела еще одного. Игреневый, любимец князя, – я хлопнула беспокойного Борза по шее. – Но не лучше тебя, конечно, ты бесподобный, ну знаешь же! Краса-авец, у-умница, только слишком кусачий иногда…

Борз затанцевал, требуя новых комплиментов. Ага, так мы никуда не доедем! Получил кончиком повода по боку, зло взвизгнул и впечатал в грунт задние копыта, поднимаясь на дыбы, Извернулся винтом, тут же вскидывая круп. Не вышло, я его уже достаточно изучила.

Замерев на мгновение, Борз недовольно глянул на по-прежнему занятое седло и взял с места в галоп. Пусть пробежится, вся дурь от застоя. Гир-дэгэ пристроилась рядом, деликатно отставая от восхитительного жеребца на полкорпуса – это любовь…

Рыжий смерч чуть успокоился лишь к утру, слегка притомившись скакать по камням подступившего с юга кряжа и, в гораздо большей степени, жалея менее выносливую даму. Дэгэ, конечно, не меня же.

За ночь мы удачно объехали призрак Кумата, где мое чутье не заметило окаянных. Трудное время у княжны, раз до сих пор не готова замена Теневому служителю. А может, она все еще не знает о судьбе своей засады на Артена? Зато князь в курсе, Лемар уже давно в столице. Вот черной княжне и новый повод для недовольства.

От Кумата рабский тракт забирал севернее, поскольку ров можно было пересечь лишь в одном месте, где рана земли достигала скал и смыкалась. Мы собирались принять южнее, как только позволит рельеф, хотя мой галчонок не раз повторял, что это бессмысленно. День после ночной скачки тянулся противно-вязкий, выворачивающий челюсть зевотой и склеивающий веки. Останавливаться близ тракта не хотелось, форма и рельеф долины не позволяли надежно спрятаться. Мы ехали, тревожно озираясь, задремывая в седлах и вздрагивая при очередном пробуждении. Наконец скалы справа отступили, давая возможность перевалить в соседнюю дикую лощину, плавно поднимающуюся к горному хребту, все дальше от опасной торной дороги. Лемар рассказывал, тут есть тропка, ею пользуются доверенные княжеские гонцы и разведчики. Он подробно описал ориентиры и даже отдал мне перстень-пропуск, обеспечивающий право прохода без объяснения обстоятельств.

Заметив первый из указанных знаков – скалу в форме орлиной головы, смотрящей на закат, я объявила привал. Зимир принял коней и занялся любимым делом – обсуждением моей бесчеловечности, грозящей трещиной драгоценного копыта, растяжением плеча или запалом, от которого Борз, по моим прикидкам, мог пострадать лишь на корабле, в результате затяжного – не менее чем двухмесячного – плавания, от сырости и отсутствия нагрузок. Стоит ли говорить, что свое мнение я оставила при себе? Нет, конечно же. И так понятно – Зимиру оно не интересно, Дэгэ во всем слушает маленького хозяина, а Борз, предатель, не спорит с красавицей-кобылицей…

Впрочем, мне этот конь дорог, а для Зимира рыжий – ожившая легенда двухсотлетней давности. Я представила себе будни бесподобного в Гриддэ: разномастные кобылы, бои с конкурентами, купания в песке, бараний жир на закуску, расшитая попона, экскурсии почитателей, победы в скачках… Друзей не бросают, но можно ли просить их выбирать одиночество и риск, когда на другой чаше весов – покой, счастье, продолжение рода, воздух родины… Может, там его место? Посмотрим.