Сломанные куклы - Кэрол Джеймс. Страница 26

Около окна было два столика, и с любого из них отлично просматривался бар «Охотник» и все, что происходило за его четырьмя большими окнами. Помещение бара освещалось, как полая тыква с квадратными прорезями, внутрь которой поставили фонарик. Мне были видны лица посетителей, их мимика, рождественские украшения и разноцветные лампы. Я видел, как бармен Энди застегнул куртку и пошел к двери. Диван, на котором сидела Рэйчел Моррис, был скрыт в тени, но я мог разобрать его очертания.

– Вот мы и нашли заросли. Дальше я вижу два варианта. Либо сам главный сидел здесь, наблюдая за Рэйчел и поджидая ее, либо это была его сообщница.

Я подумал над этим вопросом пару секунд и покачал головой.

– Нет, напарницы здесь быть не могло, здесь сидел главный. Помнишь, что сказал Энди – одинокую женщину заметили бы.

– Ну, а тогда какова роль напарницы во всем этом? – спросила Темплтон.

– Возможно, она была за рулем машины, в которой они скрылись.

– Машины, не микроавтобуса? Разве он не больше подходит для того, чтобы спрятать человека?

– Если бы похищение состоялось днем, я бы согласился. Днем белый микроавтобус, который обычно используют службы доставки, не вызвал бы подозрений. Но вечером в этом районе его бы заметили.

– Но разве это не рискованно – сидеть здесь, пока Рэйчел не устанет ждать в баре и не выйдет?

– Это менее рискованно, чем толкаться на улице. Его бы точно кто-нибудь заметил.

– А зачем вообще ждать? Ожидание только увеличивает риск оказаться замеченным, а значит – пойманным. Джек-головорез знал, что Рэйчел придет в бар, тогда почему бы не схватить ее еще до того, как она войдет в бар?

– Джек-головорез! Ты что, придумала для него кличку? Ненавижу клички. Они легализуют объект, превращают его из засранца в легенду.

– Вернемся к моему вопросу, Уинтер. Зачем ему ждать?

– Потому что он хочет застать ее врасплох. Он хочет нейтрализовать все ее защитные механизмы. Вопрос: что люди делают в барах? Не думай слишком долго. Скажи первое, что приходит в голову. Самое очевидное.

– Пьют, – Темплтон посмотрела на меня так, как будто я задал ей самый тупой вопрос, а она дала мне самый тупой ответ.

– Именно, пьют. Алкоголь – самый эффективный способ справиться с социальными запретами. Если хочешь пробить чью-то защиту, напои его! К тому же потребление алкоголя не карается законом, и его можно купить абсолютно везде.

Я кивал, самодовольно поддакивая самому себе, губы сами собой расплывались в широкой улыбке.

– Этот парень реально умен. Хочешь знать, почему вы до сих пор его не поймали?

– Просвети меня.

– Потому что всю тяжелую работу он оставляет для своих жертв.

28

В темноте Рэйчел ходила по подвалу, пытаясь шагами измерить комнату и составить ментальную карту своей тюремной камеры. Она решила, что матрас находится на севере, а дверь – на юге. Если каждый ее шаг был около метра в длину, то от матраса до кресла было десять метров, и еще десять – от кресла до двери. С востока на запад ширина комнаты была двадцать метров. Каждая из стен была тоже двадцать метров. Стоматологическое кресло стояло ровно посередине комнаты.

Сделанные расчеты сходились с ранее сделанными измерениями. И с предыдущими. Она уже сбилась со счета, сколько раз она обходила комнату. Ей нужно было какое-то занятие, чтобы спастись от тоски и от мыслей, от тех картин, которые рисовало воображение. Спастись хотя бы на какое-то время.

Рэйчел подошла к двери и нажала ладонями на собачью створку. Пластик был холодный и гладкий. В нижней части створки она нащупала буквы, из которых состояло название производителя и логотип. Она надавила на створку – легко и осторожно. Она была заперта. Ровно так же было и в предыдущие разы, когда она пробовала это сделать.

Даже если бы створка была открыта, Рэйчел не знала, как бы себя повела. Конечно, можно было бы пролезть в створку и попробовать убежать, но одна мысль о том, что сделает Адам, если поймает ее, приводила в ужас. В любом случае серьезным препятствием запертая створка не являлась. Она была пластиковая, запор тоже был пластиковый. Если бы она захотела, то смогла бы выбить эту створку и выбраться на свободу. И Адам это знал.

Рэйчел вернулась на матрас, нащупала одеяла и завернулась в них, как в кокон. Она пыталась представить себе, где ее держат. Дом был большой и старый, и это явно был не таунхаус. Ей казалось, что над ней было много больших комнат. Ее вынужденная слепота компенсировалась обостренным слухом, темнота словно усиливала каждый звук. Где-то неподалеку был мощный водонагреватель, который издавал глухой шум каждый раз, когда включался. Свист и грохот труб вблизи и вдали лишь подкрепляли ее ощущение, что она находится внутри большого здания. Время от времени то тут, то там скрипели половые доски. Они также звучали то вдалеке, то совсем рядом.

Шум и громкие звуки проблем не создавали и никому не мешали. Это было очевидно, поскольку Адам не боялся использовать на полную мощность колонки, через которые отдавал команды. Ему также, по всей видимости, не доставляло никаких неудобств то, как громко она кричала, когда он хлестал ее тростью. Кровавые пятна на подлокотниках кресла – чьи бы они ни были, этот человек тоже не молча истекал кровью. Если бы кто-то жил рядом или мог проходить мимо дома по улице, они бы уже давно вызвали полицию, услышав крики, и Адам был бы в тюрьме. Тот факт, что пластиковую створку можно было легко выбить, говорил о том, что Адам не боялся такого развития событий и Рэйчел далеко бы не ушла. Он был уверен в том, что она никуда не денется из этого дома и рядом нет никого, кто смог бы ей помочь.

Все говорило о том, что она находилась в большом, отдельно стоящем доме и что рядом не было соседей или прохожих.

Рэйчел провела рукой по гладковыбритой голове и попыталась сказать себе, что это просто волосы и что они отрастут. Но это ее не успокаивало. Это были ее волосы, а Адам их украл.

Она очень хотела, чтобы пришел отец. Не потому, что убивать чудовищ была его обязанность, а потому, что он мог бы сломать Адаму ноги. В детстве Рэйчел несколько раз подслушивала телефонные разговоры, которые велись шепотом. Ее братья передавали друг другу слухи и догадки, и, когда она сложила их вместе, стало понятно, кем был ее отец. Рэйчел смогла смириться с тем, что он сделал много лет назад, и, хоть она и не была согласна с тем, как именно он строил свой бизнес, у нее не было никаких сомнений в том, что он любит ее и сделал бы для нее все, включая переламывание костей.

Темнота сбивала ее с толку. Она пыталась понять, сколько времени прошло с начала ее заточения, но ей не на что было опереться в предположениях: в комнате не было заколоченных окон и через щели в досках не пробивалось солнце. Потолок над ней тоже не пропускал никакого света. Коридор за собачьей створкой был таким же темным, как и само подвальное помещение.

Рэйчел не имела никакого понятия, сколько времени она здесь провела. Ей казалось, что, как минимум, один день, но возможности убедиться в этом не было никакой. Она помнила только, как села в «порше» Адама, а затем – провал в памяти до момента ее пробуждения в этой комнате. Может, она пробыла без сознания несколько часов, а может, и дольше. А может, и меньше. Она просто не знала.

Сколько времени должно было пройти, прежде чем ее официально признают пропавшей без вести и начнут поиски? В ее голове маячила цифра сорок восемь часов, но точно она не знала. Ей казалось, что про сорок восемь часов она слышала по телевизору.

Заявил ли Джейми в полицию? Рэйчел очень хотелось верить, что да. Она не видела причин, которые помешали бы ему это сделать. Если он пришел домой раньше и лег спать, то мог не заметить, что она не вернулась вечером. Он так крепко спит, что ни бомбы, ни землетрясение ни разбудили бы его, но ее отсутствие утром он бы заметил. Потом он обзвонил бы ее подруг, чтобы выяснить, где она, и, ничего не узнав, должен был позвонить в полицию.