Атомная крепость - Цацулин Иван Константинович. Страница 8

– Признайтесь, вы здорово напуганы? – спросил Прайс со смешком, хлопнув собеседника по коленке.

Ученый неопределенно пожал плечами.

– Вот как!.. – протянул Прайс, наморщив лоб. – В таком случае, в чем же дело, почему вы не желаете взяться за работу? Я хотел бы, чтобы вы помогли мне в работах лаборатории Крауса в Гималаях и в моих космических затеях, – Прайс хихикнул, желая, по-видимому, подчеркнуть не совсем обычный характер этих его «затей». Кажется, он хотел, чтобы Старк рассматривал их как чудачества миллиардера.

– Я много думал, – сказал Старк, – и пришел к выводу, что, независимо от того, удастся или нет вам осуществить ваши планы, они направлены против мира, против человечества, и я не могу помогать вам.

На испещренной морщинами птичьей физиономии Прайса появилось выражение искреннего изумления.

– Вы в чем-то ошибаетесь, мой друг, – сказал он мягко. – Я первый готов отдать все, что имею, для блага человечества, и прежде всего для блага моей страны.

– Под словами «благо страны» каждый из нас понимает нечто различное, – жестко сказал Старк. – По крайней мере то, что я видел своими глазами, никак не может служить на пользу моей Америке!

Прайс едва сдерживался.

– Вы ошибаетесь, друг мой, – он попытался улыбнуться. – Мои планы, в осуществлении которых мне нужна ваша помощь, преследуют лишь цели обороны.

– Обороны? От кого? – Старк рассмеялся. – Я, право, не ожидал, что вы со мной начнете разговаривать, как с мальчишкой, – продолжал он почти обиженно. – Басни об обороне вы можете рассказывать кому-нибудь другому. Это не в Гималаях ли вы собираетесь обороняться? Но я не расположен шутить, мистер Прайс. Я приехал сюда по вашей просьбе, но не могу ничего сказать иного, кроме того, что вы уже знаете: моя совесть ученого не позволяет мне принять ваше предложение.

Но Прайс, кажется, и не слышал, что ему говорили.

– Скажите откровенно, – обратился он к ученому, – что вы думаете насчет теории Крауса?

– Я уверен, что, к счастью, теория Крауса – авантюра, – ответил Старк резко. – Пытаться добиваться расщепления атомного ядра в естественных условиях, – это же фантазия и блеф. Краус напоминает мне древних алхимиков, трудившихся над изготовлением золота.

– Ну, – усмехнулся Прайс, – как вы знаете, в принципе алхимики были правы. Теперь, когда мы научились превращать элементы, мы умеем изготовлять и золото.

– Да, теперь, – согласился профессор, сделав ударение на последнем слове.

– Я исхожу из того, что, как правило, всякая теория, особенно такая дерзкая, как та, что выдвинул Краус, сначала кажется вздорной, – заметил Прайс. – Так вы, стало быть, не хотите работать со мной именно потому, что боитесь зря потерять время?

Старк почувствовал, как в нем поднимается гнев.

– Терять время на всякие антинаучные фантазии у меня действительно нет никакого желания, терять же время на попытку осуществить не только бредовые, но и чудовищные по своему замыслу теории я считаю для себя принципиально неприемлемым, – с прежней резкостью пояснил он.

– Политика вас не касается, – быстро перебил его Прайс. – Я предлагаю вам выгодные условия, даю вам лабораторию, подобной которой в США не имеет ни один ученый. Я прошу вас только об одном – думать не о политике, а о науке. Что же вам еще нужно?

Старк с изумлением посмотрел на Прайса: на этот раз даже он, привыкший ко всему, удивился.

– Мне ничего не надо, – стараясь сохранить самообладание, ответил он. – Я не могу принять ваше предложение, мистер Прайс.

На физиономии Прайса появились красные пятна.

– Черт возьми! Вы загнали меня в тупик, – закричал он со странным, не подходящим к случаю весельем. – Говорите же, какие ваши условия. Я заранее на все согласен.

Старк не мог понять, почему его доводы не доходят до сознания Прайса.

– Я не буду трудиться над осуществлением ваших планов вовсе не потому, что меня не устраивает жалованье, мистер Прайс, – холодно пояснил он. – Я не хочу заниматься сомнительными делами.

– Вы… вы… – Прайс в бешенстве вскочил на ноги. Старк не смутился.

– Ваши замыслы грозят миру войной, – сказал он.

– Если я буду вынужден действовать, то это будет лишь превентивная война!.. – вскричал Прайс.

– То, что вы замышляете, – не война, а убийство, массовое убийство мирных людей, – сурово прервал его ученый. – И я не хочу быть соучастником ваших преступлений. Войну же правомочны объявлять только правительство и конгресс.

Прайс расхохотался.

– Пусть этот вопрос вас не беспокоит, – произнес он сквозь смех.

Старк отлично понял значение этого презрительного смеха: Прайс всерьез думал, что Америка – это он.

– Я не знаю, выйдет ли что-либо из ваших планов, но совесть ученого не позволяет мне отдавать свои знания и опыт делу истребления людей.

– Черт возьми! – сердился Прайс. – Можно подумать, что до сих пор вы занимались изготовлением кукол, а не атомных бомб в Лос-Аламосе! Разве это я, а не вы убили сотни тысяч японцев в Хиросиме и Нагасаки?

Теперь настал черед Старка в гневе подняться с места.

– Их убил Трумэн и его советники! – вскричал он. – Мы, ученые, были против истребления людей с помощью атомной бомбы…

– Против! – презрительно перебил его Прайс. – Разве вы изготовляли атомные бомбы для того, чтобы они лежали без действия? Разве не ради изготовления вами атомной бомбы мы тогда затратили огромные деньги на постройку атомных заводов в Хенфорде и Окридже? Тогда вы работали…

Старк провел рукой по лбу.

– Тогда нас уверяли, что атомная бомба нужна для победы над фашизмом, – перебил он Прайса. – Нас уверяли, что если мы не создадим атомную бомбу раньше, чем ее создаст Гитлер, то Америке и нашим европейским союзникам будет плохо. Поэтому мы и работали изо всех сил. Но нас подло обманули! И больше работать на войну я не желаю, с меня довольно.

Прайс пристально посмотрел на него.

– Тогда вы помогали нам в борьбе против Гитлера, против фашизма, сейчас я прошу вас помочь нам в борьбе против коммунизма, не менее, а, может быть, более опасного для нас врага. – Он говорил размеренно и почти спокойно. – И я не понимаю, почему же теперь вы отказываетесь…

– Я не буду работать для того, чтобы вы могли убивать людей.

Старк взял вторую сигарету, но не закурил, а незаметно для себя раскрошил ее.

– Хорошо, – спокойно произнес Прайс. – Крайности в ваших выводах пусть останутся на вашей совести… – он пожал плечами. – Не могу же я насиловать вашу волю. Я считал вас человеком дела и расчета. Увы – я ошибся. Уверен, что вы сумеете сохранить в тайне все, что узнали о моих делах, и то, что вы видели у меня в Стальном зале.

– Безусловно, – заверил Старк.

– Будем считать, что на этом наши деловые отношения кончились. – Прайс задумчиво прошелся по кабинету, затем подошел к профессору и пожал ему руку.

– Гуд бай, – сказал он прощаясь.

Старк направился к выходу. Ему стало неожиданно легко, точно он сбросил с себя тяжелый груз, давивший его. Было приятно сознавать, что кончился кошмар, мучивший его последнее время. Напрасно еще совсем недавно, перед входом в этот дом, он беспокоился о том, что Чармиан может остаться одинокой.

Прайс смотрел профессору вслед тяжелым, злобным взглядом.

За Старком закрылись тяжелые двери кабинета. Мысль о Чармиан в этот момент была его последней мыслью…

Дуглас Нортон долго еще стоял у окна, дожидаясь, когда Старк выйдет из дому, но он так и не появился. А некоторое время спустя Нортон увидел, как машина, на которой профессор приехал, ушла из Прайсхилла без Старка. Летчику стало ясно, что с ученым случилось несчастье, что, к сожалению, оправдались самые худшие его опасения.

А Прайс еще добрых четверть часа после того, как за профессором закрылась дверь, продолжал бегать по кабинету.

– Он считает авантюрой дело всей моей жизни, – шептал он сквозь стиснутые зубы. – Идиот!

Дверь бесшумно открылась, и в кабинете появился Скаддер.