Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I — XL. - Цао Сюэцинь. Страница 105

Наступило третье число — день рождения Сюэ Паня. По этому случаю устроили пир, а также театральное представление, и Цзя отправились туда всей семьей.

Баоюй, который еще не виделся с Дайюй после их последней размолвки и очень раскаивался, не захотел ехать и, сославшись на нездоровье, остался дома.

Дайюй, хотя и чувствовала себя лучше, узнав, что Баоюй остается дома, подумала:

«Ведь он так любит вино и спектакли, а не поехал в гости! Наверняка из-за нашей ссоры. А может, узнал, что я не поеду, и тоже не захотел? Не надо было мне резать шнурок. Ведь если он не захочет носить свою яшму, мне придется надеть ее ему на шею. Уж тогда он не посмеет снять!»

В общем, Дайюй тоже раскаивалась в том, что обидела Баоюя.

Матушка Цзя между тем решила взять их обоих в гости, надеясь, что они там помирятся. Но против ее ожиданий, Баоюй и Дайюй ехать не пожелали.

Матушка Цзя была недовольна.

— Видимо, это в наказание за грехи в прежней жизни я не знаю покоя из-за этих двух несмышленышей. Верно гласит пословица: «Тех сводит судьба, кто друг с другом враждует». Когда я закрою глаза и перестану дышать, пусть ссорятся сколько угодно. Скорее бы смерть пришла!

Слова эти случайно дошли до ушей Баоюя и Дайюй. Прежде им не приходилось слышать, что «тех сводит судьба, кто друг с другом враждует», и они задумались, пытаясь понять глубокий смысл, заключенный в этих словах. На глаза навернулись непрошеные слезы.

Дайюй плакала в павильоне Реки Сяосян, обратив лицо к ветру, а Баоюй вздыхал во дворе Наслаждения пурпуром, обратив взор к луне. Недаром говорят, что «можно находиться в разных местах, но одинаково чувствовать».

Пытаясь успокоить Баоюя, Сижэнь ему выговаривала:

— Это ты виноват в вашей ссоре, один ты. Вспомни, как ты называл дураками мужчин, не ладивших с сестрами, поносивших жен, говорил, что у них нет никакого сочувствия к женщине. Почему же сам стал таким? Завтра пятое число, конец праздника, и если вы не помиритесь, бабушка еще больше рассердится и никому из нас не будет покоя. Послушай меня: смири свой гнев, попроси у сестрицы прощения, и все уладится. Для тебя же будет лучше. Верно?

Баоюй колебался, не зная, как поступить.

Чем все это кончилось, вы узнаете из следующей главы.

Глава тридцатая

Итак, Дайюй пожалела о своей ссоре с Баоюем, но не знала, как помириться, и весь день ходила печальная, словно потеряла что-то очень дорогое.

Цзыцзюань все понимала и мягко ее упрекнула:

— Вы поступили с Баоюем легкомысленно, барышня. Уж кому-кому, а вам это непростительно. Вы ведь знаете его нрав! Вспомните, сколько раз он скандалил из-за этой яшмы?

Дайюй плюнула с досады:

— Не иначе как тебя кто-то подослал отчитывать меня! В чем же мое легкомыслие?

— Зачем вы ни с того ни с сего изрезали шнурок? Вот вам и доказательство вашей вины! Баоюй лишь кое в чем был не прав. Он так хорошо к вам относится! Все ссоры происходят из-за ваших капризов, ведь вы придираетесь к каждому его слову.

Дайюй хотела возразить, но в этот момент раздался стук в ворота. Цзыцзюань прислушалась и с улыбкой сказала:

— Наверняка Баоюй. Пришел просить прощения.

— Не открывай! — крикнула Дайюй.

— Вот и опять вы, барышня, не правы, — заметила Цзыцзюань. — День жаркий, солнце жжет немилосердно, и ему может стать дурно. Неужели вам его не жаль?

И она пошла отпирать ворота. Это и в самом деле оказался Баоюй. Приглашая его войти, Цзыцзюань сказала:

— Какая неожиданность! Я думала, вы никогда больше не приблизитесь к нашему дому!

— Вы готовы из всякого пустяка сделать целое событие! — улыбнулся Баоюй. — С какой стати я вдруг перестану ходить? Пусть я даже умру, душа моя по сто раз в день будет являться сюда! Что сестрица, поправилась?

— Так-то поправилась, только болеет душой, — ответила Цзыцзюань. — Все еще сердится.

— Понимаю, — кивнул Баоюй. — И зачем ей сердиться!

Когда он вошел, Дайюй лежала и плакала. Стоило ей увидеть Баоюя, как сами собой полились слезы.

— Как ты, сестрица? Выздоровела? — приблизившись, с улыбкой спросил Баоюй.

Дайюй стала утирать слезы, а Баоюй осторожно присел на краешек кровати:

— Я знаю, ты все еще сердишься, но решил прийти, чтобы никто не думал, будто мы в ссоре. А то станут нас мирить и сразу увидят, что мы совсем как чужие. Ты лучше ругай меня, бей, делай что хочешь, только не будь ко мне равнодушной! Милая сестрица! Дорогая сестрица!

Дайюй сначала решила не обращать на Баоюя внимания и молчать, но, когда он сказал: «чтобы никто не думал, будто мы в ссоре» и «совсем как чужие», она поняла, что никого нет дороже ее для Баоюя на свете, и снова заплакала.

— Не надо меня утешать! Я не посмею больше дружить с вами, второй господин, — промолвила Дайюй. — Считайте, что я уехала!

— Куда же ты можешь уехать? — с улыбкой спросил Баоюй.

— Домой.

— И я с тобой, — заявил Баоюй.

— А если я умру?

— Тогда я стану монахом.

Дайюй опустила голову.

— А я-то думала, — сказала она, — что ты захочешь умереть вслед за мной! Зачем же болтать глупости? Ведь у вас в семье много сестер: и старших, и младших. Сколько же жизней надо иметь, чтобы становиться монахом после смерти каждой из них? Всем расскажу, что ты здесь говорил.

Баоюй понял, что сболтнул лишнее, но раскаиваться было поздно. Он покраснел от стыда и опустил голову. Хорошо, что никто не слышал их разговора!

Дайюй сердито посмотрела на Баоюя и не произнесла больше ни слова. А заметив, как он покраснел, ткнула пальцем ему в лоб и с укоризной сказала:

— Эй ты! Такой… — Но тут же снова вздохнула и принялась утирать слезы.

Баоюй шел сюда с твердым намерением открыть Дайюй свои чувства, а сказал совсем другое и очень об этом сожалел. Когда же Дайюй заплакала, он окончательно расстроился и тоже не мог сдержать слез. Платка он не захватил и вытирал их рукавом.

Дайюй хоть и плакала, но краешком глаза все же следила за Баоюем; заметив, что он вытирает слезы рукавом своей новенькой рубашки из светло-коричневого тонкого шелка, она, одной рукой прижимая платочек к глазам, другой схватила лежавшую на подушке шелковую косынку и бросила Баоюю.

Баоюй подхватил косынку, вытер слезы и взял Дайюй за руку:

— Не плачь, твои слезы разрывают мне сердце! Лучше вставай и пойдем к бабушке!

— Не хочу я больше с тобой водиться! — вскричала Дайюй, оттолкнув его руку. — Ты уже вырос, а все такой же бесстыдный, даже правил приличия не знаешь!

Не успела она это произнести, как раздался возглас:

— Вот и хорошо!

Вздрогнув от неожиданности, Баоюй и Дайюй быстро обернулись и увидели Фэнцзе.

— Бабушка так расстроена, — сказала та. — Велела узнать, не помирились ли вы. Я не хотела идти, уверяла ее, что не пройдет и трех дней, как все будет в порядке. Но старая госпожа обругала меня лентяйкой. Пришлось выполнить ее просьбу. Оказалось, что я права. Ведь у вас нет причин для раздоров, вы три дня в мире, два дня — в ссоре. Право же, чем взрослее становитесь, тем больше с вами хлопот, как с маленькими. Почему вы вчера наскакивали друг на друга, как бойцовые петухи, а сегодня держитесь за руки и плачете? Ну-ка, пошли к бабушке, пусть она успокоится!

Она схватила Дайюй за руку и потащила к выходу. Дайюй позвала было служанок, но ни одной поблизости не оказалось.

— Зачем они? — спросила Фэнцзе. — Я сама о тебе позабочусь.

Баоюй плелся следом за ними. Когда, выйдя из сада, они пришли к дому матушки Цзя и предстали пред ней, Фэнцзе сказала:

— Говорила же я, что незачем беспокоиться — сами помирятся. Но вы мне велели непременно пойти. Вошла я и вижу, что они уже просят друг у друга прощения и держатся за руки, да так крепко, как держит голубя ястреб, невозможно оторвать друг от друга. Так что не пришлось их мирить.