Танатонавты - Вербер Бернард. Страница 62

Раввин Мейер, невысокий и добродушный, носил непроницаемые черные очки, которые вкупе с его лысоватой, седой головой производили чудноватое впечатление. Сюрприз: глаза за стеклами оказались закрыты. Когда он споткнулся о кресло в пентхаузе, я, грешным делом, подумал, что он еще полусонный, но стоило ему заговорить с вечно сомкнутыми веками, как я понял, что этот пионер танатонавтики был слеп. Слеп!

— Это вам не мешает при танатонавтических исследованиях?

— Эктоплазме глаза не нужны.

Он улыбнулся, повернув голову в мою сторону. Достаточно было услышать мой голос, как он совершенно точно догадался, где я нахожусь.

Он взял меня за руку и я понял, что по одному этому контакту он все обо мне узнал. Он определил мой характер по теплоте ладони, влажности кожи, линиям руки, форме пальцев.

— Вы не пользуетесь палочкой, — заметил я.

— Ни к чему. Может быть, я слепой, но уж никак не хромой.

Его ученики засмеялись. По всему было видно, что они обожали своего учителя и его шутки. Меня же такой юмор несколько озадачил. Люди, страдающие слепотой, считаются угрюмыми и озабоченными, а вовсе не весельчаками и шутниками. Плюс к тому, здесь мы имеем место с религиозным деятелем и ученым-эрудитом, что по определению означает: сверхсерьезный человек.

Рауль недоверчиво помахал руками в нескольких сантиметрах от его носа. Мейер выразил бесстрастный протест:

— Прекратите вертеть пальцами. Вы создаете сквозняк. Хотите, чтобы я простудился?

— Вы правда ничего не видите?

— Да, не вижу, но я не жалуюсь. Я мог бы и глухим быть. Вот это уже действительно грустно.

Его ученики были на седьмом небе. Он добавил, на этот раз более серьезно:

— Знаете, в звуках интересной информации содержится больше, чем в изображениях. Перед тем, как стать слепым и раввином, я работал хореографом и с давних пор люблю играть на фортепиано. Как раз фуга Баха и дала мне эту идею сплести эктоплазменные пуповины.

Раввин безо всякой помощи подошел к роялю, подтянул табурет и сел. Квазиматематическая музыка, резонировавшая под стеклянной крышей пентхауза, зачаровывала зеленые насаждения нашего тропического интерьера.

— Послушайте вот этот пассаж. Слышите два голоса?

Я закрыл глаза, чтобы лучше понять, о чем он говорит. Действительно, сконцентрировавшись, я различил два голоса, наложенных один на другой. Мейер прокомментировал:

— Бах был гением сплетения. Смешивая два голоса, он создавал иллюзию присутствия третьего голоса, несуществующего, который, пожалуй, более богат, чем два исходных голоса, взятые по отдельности. Эта техника подходит ко всему, к музыке, литературе, живописи и кто знает, к чему еще. Так что держите глаза закрытыми.

Я подумал об открытии, позволившем моей эктоплазме выйти наружу. Глаза часто мешают видеть. Погруженный в темноту, я лучше понимал слова раввина. Он извлекал ноты из рояля. Два голоса сосуществовали вместе, но то, что я слышал, не походило ни на один из них. До сих пор музыка для меня была лишь фоном существования, иногда приятным, иногда раздражающим. Внезапно узнать ее как чистую науку было откровением. Раньше я только слышал, теперь мне предстояло научиться слушать.

Не переставая играть, Фредди Мейер рассмеялся.

— Извините, просто когда я счастлив, то не могу удержаться от смеха.

Амандина поставила на крышку рояля «Кровавую Мэри». Раввин прервался, чтобы выпить коктейль. Мы смотрели на него с таким же восхищением, что и его ученики. А затем он рассказал нам о своем путешествии.

За Мохом 3 простирается чрезвычайно широкая и перенаселенная зона. Громадная цилиндрическая равнина просто забита эктоплазмами с оборванными пуповинами. Там пребывают миллиарды усопших, пересекающих эту оранжевую прерию. Словно длинная река, они медленно перемещаются вдаль. Они уже больше не летают, а идут пешком. В центре потока покойники сжаты в плотную толпу. Ближе к краям они продвигаются чуть быстрее. Здесь образуются и распадаются разные группы, где они обсуждают между собой свою прошлую жизнь. Ученые спорят о правах первенства на свои изобретения. Актрисы пререкаются, кто лучше всех сыграл ту или иную роль. Писатели безжалостно критикуют произведения друг друга. Но большинство мертвых довольствуются тихим продвижением вперед. Кое-кто из них выглядит так, словно стоит в этой очереди уже вечность. Ну и, разумеется, как и во всякой прочей толпе, находятся такие, кто норовит пролезть вперед, расталкивая соседей локтями!

Вот так, за третьей коматозной стеной стоит гигантская очередь. А что, если покойников подвергают испытанием временем? Или же им хотят привить терпение? Жесты у них замедленные. Они там просто стоят и ничего не делают, просто ждут.

— Испытание временем… Может быть, это и есть ад, — сказал я.

— Во всяком случае, не для нас. Не для нас, танатонавтов. Мы способны пролететь над головами миллиардов покойников, набившихся в этот оранжевый цилиндр. Кстати, страна эта очень красивая, немножко напоминает то, что мне рассказывали про фотоснимки с Марса. Там вокруг центральной реки мертвецов всякие откосы, склоны, а вдали — свет, словно сказочное солнце. Притягивающее к себе солнце, куда впадает поток усопших… Я не осмелился вторгнуться слишком далеко на эту четвертую территорию. Я боялся застрять во времени, пока мои несчастные друзья-раввины ждут не дождутся меня в… красном коридоре наслаждений.

Пока Фредди Мейер рассказывал, Рауль записывал его слова в тетрадь.

— Ребе, опишите, пожалуйста, поточнее эту зону.

— Чем дальше вглубь, тем теплее становится атмосфера. Тем быстрее поворачиваются стенки цилиндра. У меня было такое впечатление, будто я очутился внутри вращающейся мельницы и там, в глубине, меня сотрет в порошок. Это ощущение скорости резко контрастировало с той терпеливостью и замедленностью, которую проявляли туземные души. И напротив, у меня эти столь быстро крутящиеся стенки создавали желание мчаться туда как можно быстрее!

— Это из-за центробежных сил черной звезды, — высказалась Роза.

Амандина вмешалась:

— Ваша эктоплазма действительно ощущала тепло и скорость?

— Да, мадемуазель, да. Мы от этого не страдаем, но все равно чувствуем.

Раввин поднялся, потом надел свою ермолку и стал опять похож на младенца. Он стал прикасаться ко всем предметам вокруг себя, словно они были игрушками. Он почувствовал — и без сомнения, сильнее, чем я — нотки обольщения в голосе Амандины, но это его не шокировало. Маленький иудей весело улыбался, как большой Будда.

— На вас не очень сильное впечатление произвел спектакль с участием всех этих мертвецов?

— Знаете, после первых двух-трех миллиардов к этому как-то привыкаешь, — рассудительно сказал он.

Рауль взялся за карту. Он с удовольствием стер слова Терра инкогнита, переместив их в другое место, и потом нанес сведения от раввина Мейера.

—Координаты: К+27

—Цвет: оранжевый

—Ощущения: борьба со временем, комната ожидания, вращающееся «небо», огромная равнина. Зона воздушных потоков, влекущего ветра. Миллиарды мертвых продвигаются колонной, образуя гигантскую реку серого цвета (это естественно, таков цвет эктоплазмы). Столкновение со временем. Воспитание чувства терпения. Можно встретиться со знаменитыми покойниками.

— Ребе, вам удалось что-нибудь «воспринять» в глубине коридора? — спросила Амандина.

— Пожалуйста, зовите меня Фредди. И не бойтесь говорить слово «увидеть». Пока я эктоплазма, у меня стопроцентное зрение. Покинув тело, уже не страдаешь от каких-либо недостатков. И наконец, ответ на ваш вопрос. Да, в глубине, прямо на расстоянии нескольких сот метров, имеется еще одна стена. Мох 4?

— Она уже, чем Мох 3? — задал вопрос Рауль.

— Немного уже. Мох 4 где-то в три четверти диаметра Моха 3.