Богам – божье, людям – людское - Красницкий Евгений Сергеевич. Страница 103

– Значит, возьмешь только одну смену гребцов, а вместо второй отроков на весла посадишь, не справятся, так пусть по двое гребут, приспособишься, в общем. Приказ тебе будет такой: передать весть Никифору и заодно как следует разнюхать, что в Заприпятье творится, особенно в Пинске. Не появлялись ли там полоцкие послы или соглядатаи, как себя князья ведут, не ходит ли каких слухов, как торговля идет – обыкновенно или не так, как всегда. Этому-то тебя, надо понимать, учить не надо. Пойдешь на ладье сначала в Слуцк, потом в Пинск…

– Это ж кругаля какого давать… Туда-обратно, а иного пути по воде нет, верст триста с лишком, самое малое – неделя.

– Федюша…

– Молчу, хозяин, молчу, молчу!

– Вот и молчи. Так… вроде бы все сказал. А, да! Товар возьмешь у Михайлы в крепости – доски, всякое другое, что они там в мастерских делают. Надо прикинуть, какой прибыток от хозяйства Кузьмы может быть. Этому тебя тоже учить – только портить. Со сборами не тяни, нам сведения точные нужны, чтобы готовыми быть.

– Э-э, хозяин, можно спросить?

– Спрашивай. Федя, не трогай его… пока.

– Два вопроса, хозяин… Первый: что покупать с выручки от досок и прочего?

– Справишься у Ильи и у Кузьмы, они подскажут, что для крепости надо.

– А у Демьяна? Его же Михайла… Фролыч, городовым боярином в крепости поставил.

– Едрена-матрена, ну что ты с ними делать будешь? Федь, слыхал? Городовой боярин, туды его…

– Драть! – вынес вердикт погостный боярин, потом подумал и добавил: – Но, раз уж назначен, пусть учится!

– Верно! – подхватил Корней – Пойдешь со своей заботой к Демьяну, да повъедливей так, поподробнее… Потом расскажешь, какая у него при этом рожа была да догадался ли он Илью с Кузьмой для совета призвать.

– Вот-вот, Кирюш, – согласился Федор. – Знаешь, а ведь может из такой учебы польза получиться, годика через два такие тебе помощники вырастут… эх, нет у меня сына, ей-богу, послал бы его в твою Воинскую школу. – Федор горестно вздохнул. – Но выдрать за самовольство все равно надо!

А второй вопрос… даже и не вопрос, а совет. Боярин Федор Алексеич, ты бы посоветовал пинскому и клецкому посадникам… ты же их знаешь, наверно, они же еще Мономахом посажены, князь Вячеслав заменить своими не успел…

– Да знаю я, кто чего успел! Говори толком!

– Я к тому, что князья там сидят на кормлении, так что податями посадники занимаются…

– Да что ты крутишь? Знаю я, кто чем занимается!

– Вот и подговорить бы их, чтобы в этом году подати пораньше собрали. Пусть не целиком, пусть даже хлеб не обмолоченный, а в снопах, но зато когда полочане нагрянут да надумают что-то с округи взять, то получится, что они подати по второму разу содрать желают, а им же со смердами и боярами ссориться нельзя.

– Кхе! Верно придумал! Федь, ты посадникам да и князьям так и обскажи! Заодно и запасы на случай осады пополнят. Молодец, Осьмуха!

– Боярин… Федор Алексеич, – каким-то совершенно нехарактерным для него деликатным тоном обратился к Федору Алексей, – я все насчет ляхов думаю… прости, что о неприятном напоминаю, но ты ведь с князем Мазовецким знаком был. Может быть, если намекнуть ему, что про их замыслы нам известно…

– Тьфу, чтоб тебя! – Вопреки ожиданиям Алексея, на лице Федора отразилось не горе от давней потери, а досада. – Откуда знаешь? Анюта натрепалась? Ох, языки бабьи! Нет никакого князя Мазовецкого и не было! Был каштелян Венцеслав, князем себя звавший самовольно, потому что мазурские земли и титул были ему обещаны братом короля Болеслава Збигневом. Убил Болеслав брата, сначала ослепил, а потом убил, а вместе со Збигневом сгинули и все, кто его поддерживал, в том числе и Венцеслав!

Треплются, сами не зная о чем! Не был Венцеслав князем и быть не мог, потому что не из княжеского рода происходил. Это мы Болеслава, на латинский манер, королем зовем, а сами ляхи его великим князем величают, все, как у нас. Поляки – те же поляне – ветви одного рода славянского. Как у нас нет князей не-Рюриковичей, так и у них не может никто в князья вылезти, не будучи княжеского рода.

Ходят, правда, слухи, что король Болеслав хочет земли сыновьям раздать, тогда, может, и появится настоящий князь Мазовецкий. А намерение ляхов сходить к нам за холопами, скорее всего, связано с тем, что Болеслав раздает верным людям земли, с населением или без оного, а за это они обязаны ему воинской службой. Тут намекай не намекай… да и намекать-то некому – в Плотске [51] хозяина сейчас нет. Так что придется нам самим с ляхами разбираться.

На следующий день боярин Федор с утра уехал к себе на Княжий погост, чуть позже собрались уезжать в крепость и Алексей с Осьмой.

Алексей только слегка ухмыльнулся, когда услышал, как в тороках, которые работник из лавки пристраивал на вьючную лошадь, узнаваемо звякнул кольчатый доспех. Ухмылка эта вовсе не была насмешкой или высокомерием – старший наставник Младшей стражи просто отдавал должное разительному несоответствию внешнего облика Осьмы, никак богатырем и даже простым воином не выглядевшего, и того, как естественно, с заметной опытному глазу многолетней привычкой, купец носил на поясе меч и тяжелый боевой нож.

Когда всадники перебрались на другой берег Пивени и немного отъехали по лесной дороге, Осьма, прокашлявшись для начала разговора, поинтересовался:

– Ну и как тебе боярин Федор?

– Боярин как боярин. – Алексей слегка пожал плечами. – Не хуже и не лучше иных.

– Не лучше, значит… Не любишь ты княжьих людей.

– Так не девки, чего их любить?

– А ведь ты и сам в нарочитых людях ходил, и в немалых…

– Я во всяких ипостасях обретался! – Алексей искоса глянул на Осьму. – Чего ты крутишь-то, спросить чего хочешь?

– Хочу, только ты не подумай чего, я к боярину Корнею со всем уважением…

– Осьмуха, кончай юлить! – Алексей притворно сделал грозную мину. – А то еще подумаю, что ты мне гнилой товар всучить пытаешься!

– Так товар-то, Лешенька, и впрямь с гнильцой, да еще и заразный. Такой, знаешь ли, что княжьи мытники, если дознаются, не только не пропускают, а еще и вместе с ладьей сжечь норовят. От греха.

– Да? И почем же продаешь?

– Дорогонько встанет, ох, дорогонько, и не серебром, а кровушкой, головами человечьими. Да и продаю не я… – Осьма прервался и ожидающе покосился на спутника.

Алексей паузу тянуть не стал и послушно задал вопрос, которого купец и дожидался:

– Кто?

– Корней!

– А-а, ты насчет того, что он одной сотней полоцким князьям всю их задумку поломать собирается? – Алексей усмехнулся с превосходством военного человека, знающего то, что недоступно пониманию торгаша. – Не знаешь ты, Осьмуха, Корнея, и сотню ратнинскую не понимаешь! Знал бы ты, сколько раз они волынянам вот такие же задумки ломали! Бывало, что и назад заставляли поворачивать еще до того, как из Турова подмога подходила…

– Да не о том я! – досадливо перебил Осьма. – Это-то понятно, и Корней, как я понимаю, в таких делах умелец изрядный. О другом речь. Ты заметил, что весь разговор шел так, будто князя в Турове и вовсе нет?

– Так его и вправду сейчас в Турове нет…

– Тьфу! Ну, чего, Леха, ты дурнем-то прикидываешься?! Разговор шел так, будто князя в Турове ВООБЩЕ нет! Один раз помянули, что в Степь с братьями ушел, и все, а про Святополчичей, которых Мономах изгоями [52] сделал, то так, то сяк поминали, да еще и переглядывались между собой со значением. Или не заметил?

– Ну и что?

– А то! – Осьма поерзал в седле и глянул на Алексея, как учитель на непонятливого ученика. – Если бояре без князя нашествие отобьют, то на кой им князь? Князьям на то и подати платят, и бесчинства людишек их терпят, чтобы защищал, а если не может… понял меня?

– Это ты дурнем не прикидывайся! «Платят», «терпят», – передразнил Алексей собеседника. – Да попробовали бы не платить и не терпеть, им бы так напомнили, кто в доме хозяин, что до конца жизни почесывались бы, если б, конечно, головы на плечах сохранили.