Богам – божье, людям – людское - Красницкий Евгений Сергеевич. Страница 18

Не то ли и вы, сэр, сейчас творите? Да, под угрозой наказания «курсанты» уже не блеют и не кукарекают во время молитвы, но… Амфилохий и Пахом – дети одного рода, пусть и дальние, но родичи – подняли оружие друг на друга, вопреки обычаям, освященным веками! Не ваших ли рук дело? Старые правила вроде бы можно уже и не исполнять, а новые еще не стали непреложной истиной…

Переходный период… как его сократить? Пожалуй, только война – боевое братство в бою и выковывается. Едрит твою, опять кровь… неужели нельзя никак иначе? Э-э, сэр, опять вас понесло! Кровь, кровь… да, кровь! Вы Воинской школой или балетным кружком руководите? Но вторая составляющая воинского братства – одинаковое понимание Добра и Зла – единая идеология. Патриотизма еще нет – не то ЗДЕСЬ пока государство; национального самосознания… да тоже пока «конь не валялся» – о славянстве знают, хотя и весьма расплывчато, но главенствует во всем род, более опосредованно – племя: дреговичи, кривичи, радимичи и прочие. Значит, в качестве позитивного объединяющего начала остается только религия. Одинаковое мировоззрение, одинаковые нравственные императивы, одинаковые поведенческие реакции в сходных обстоятельствах. Единоверцы понятны, предсказуемы, вызывают доверие. Вывод? Никаких посвящений в Перуново братство больше допускать нельзя. Выкручивайтесь, сэр, как хотите, но зигзаги типа Велес – Христос – Перун для подростковых мозгов явный перебор.

М-да, достойный вывод для ученика и преемника главы Перунова братства. Стопроцентный сюр, господа!»

Внутри крепости всё на первый взгляд шло своим чередом, все занимались своими делами, но Мишка то и дело ловил на себе настороженные взгляды. Все было понятно – обычно боярич телесными наказаниями не злоупотреблял, фактически не использовал их почти никогда, а сегодня… Два трупа и урядник под арестом, хотя тоже мог бы уже быть покойником.

Мишка огляделся и, увидев, что Алексей что-то объясняет сидящему верхом отроку, видимо, отсылая гонца в Ратное, направился к старшему наставнику Младшей стражи.

Идти пришлось мимо «курсантов», занимающихся верховой ездой. Наставника с ними почему-то тоже не было, в середине круга, по которому неспешно рысили кони, восседал верхом Мефодий, время от времени пощелкивая кнутом и покрикивая на учеников.

Поначалу кавалеристы из лесовиков были вообще никакие. На спине у лошади кое-кто из них держаться мог, но и только. К седлам, стременам и кавалерийским командам «Нинеин контингент» пришлось приучать с нуля. Сейчас, после месяца ежедневных занятий, все выглядело уже гораздо приличней, но Мефодий постоянно находил повод для замечаний:

– Не горбиться, спину держать! Ногу в стремя самой широкой частью стопы, пятку опустить! Да не плюхайся ты, плавно в седло опускайся! Ногой направляй, ногой, а не поводом!

Заметив старшину, Мефодий послал своего коня вперед и, проехав сквозь круг всадников, зычно заорал:

– Боярич, шестой десяток…

Мишка махнул рукой, останавливая рапорт, и удивленно уставился на Мефодия – прерывать занятия для рапорта проходящему довольно далеко бояричу явно не требовалось. Мефодий замолк, но коня не остановил и в круг не вернулся, а подъехал вплотную и, свесившись с седла, негромко произнес:

– Если что, свисти. Мы готовы.

– Что «если что»? – не понял Мишка. – Ты о чем?

– Вон Дмитрий идет. – Мефодий качнул головой в сторону выхода из казармы. – Он уже всех собрал.

– Кого «всех»?

Ответа не последовало, Мефодий развернул коня и отправился на свое место.

Мишка прибавил шагу, но направления не сменил: было видно, что Дмитрий тоже направляется в сторону наблюдательной вышки, под которой стоял Алексей.

– Поздравляю! – непонятно поприветствовал Мишку старший наставник. – Вот ты наконец и стал сотником. Я уж думал, что так и не решишься никогда.

Алексей говорил совершенно серьезным тоном, в голосе его не было ни малейших признаков сарказма или издевки, признаков неодобрения не было тоже.

– С чем поздравляешь-то? С покойниками?

– И с покойниками тоже, но главное то, что ты, после всего, один против семерых остался, и они тебе подчинились, и никто из них оскалиться не посмел! Так и должно быть – есть ты и есть все остальные! А кто не согласен, того нет! Молодец, все правильно сделал, только надо было еще и обалдуя этого Борьку тоже прирезать, а то возись теперь: воеводу Корнея вызывай, суд устраивай… Митяй! – Алексей повернулся к подходящему Дмитрию. – Что у тебя, все готовы?

– Все, дядька Алексей. Два десятка опричников в казарме у окошек и дверей, Артемий со своими музыкантами возле моста через ров, вроде бы в дудки дует, но самострелы под рукой, Варлам с теми, кто у него остался, – у плотников в мастерской, Демьян с десятком вон там засел, только что из кустов махал. Прикрылись со всех сторон, только Роську никак не найдем. Минь, ты не знаешь, где он?

– Повел седьмой десяток могилы копать…

– Один?! – Алексей резко развернулся в сторону Мишки: – Ты о чем думал, когда его одного… Ладно. Митяй, быстро одну пятерку к Роське! Бегом!

– Так… куда? Кладбища-то еще нет, где они копать собирались?

– У Артемия спросишь, он у моста со своей музыкой сидит, должен был видеть, куда они пошли. Погоди! – Алексей оглянулся в сторону загона для лошадей. – Кони оседланные есть?

– Нету. – Дмитрий тоже растерянно глянул в сторону загона. – Не подумали…

– Ссаживай вон тех! – Алексей указал на отроков, упражнявшихся под руководством Мефодия. – Давай, давай, не тяни!

Дмитрий обернулся к окошкам казармы и, указав растопыренной пятерней количество нужных ему людей, ткнул указательным пальцем в сторону Мефодия и сам побежал туда же.

– Дядя Алексей, что тут происходит-то? – Мишка и сам понял, что первая полусотня только что взяла крепость под контроль, но ему нужен был комментарий самого Алексея. – Вы что, бунта опасаетесь?

– Ну… это вряд ли. Однако, чтобы дурные мысли в головы не лезли, пусть видят, что при случае мы их всех уроем и не почешемся. Гляди и запоминай. Перед казармой верхом крутится самый упорный десяток – те, которые грамоте учиться не хотят. Верхом они ездят еще неважно и от болтов увернуться не смогут. Еще два десятка лесовиков сейчас на стрельбище, но у них только учебные болты, с ними не повоюешь, и стоят они на открытом месте. Демка, если что, их из кустов пощелкает, как гусей. Может, и не всех, но в крепость пройти не даст. Еще один десяток вон, гляди, кинжалы мечут. От них до мастерской, где Варлам засел, всего шагов тридцать – не промажут. Еще один десяток в дозоре, Нинеину весь охраняют, они и не знают еще ничего. И последний десяток по хозяйству работает, они вообще без оружия и доспехов.

– Ты как будто заранее ко всему готовился…

– А как же? Ты думаешь, как я столько времени ватагу озверевших мужиков в кулаке держал? Ко всему готов был: и к бунту, и к удару в спину, и к тому, что другого воеводу избрать захотят и… вообще ко всему!

Алексей проводил глазами пятерых опричников, во главе с Дмитрием согнавших отроков, упражнявшихся под руководством Мефодия, с коней и галопом вылетевших из крепости, куда-то к лесу, на который указал им Артемий.

– Но у меня-то не озверелые! – Мишке стало даже обидно, что Алексей сравнил Младшую стражу со своей ватагой.

– У тебя еще хуже – молодые и глупые! Страха в них настоящего нет. Не боязни, не трусости, я не об этом говорю. Страха от понимания того, что ты смертен. Молодые его не чувствуют, им все кажется, что впереди вечность. А ты им сегодня этот страх показал, давно надо было! Самое же главное – они твоего страха не увидели! Ты стоял над тремя телами, один против семерых и не боялся. Ведь не боялся же?

– Да я как-то и не думал…

– Вот! Если бы подумал, то мы с тобой, может быть, сейчас и не разговаривали бы. Почувствовали бы в тебе слабину, накинулись бы и порвали. Но ты даже и не думал! В этом твое право командовать, а не в том, что ты сотников внук и начальствовать Младшей стражей поставлен. Только в этом! Никакое боярство, никакой княжий указ такого права не дает. Оно или есть, или нет.