Сон в красном тереме. Т. 2. Гл. XLI – LXXX. - Цао Сюэцинь. Страница 46

Сушеных моллюсков – двадцать цзиней.

Орехов, персиков и абрикосов – по два мешка.

Креветок крупных – пятьдесят пар.

Сушеных мелких креветок – двести цзиней.

Отборного древесного угля – тысяча цзиней.

Угля второго сорта – две тысячи цзиней.

Шлифованного индийского риса – два даня [116].

Хворосту и дров – тридцать тысяч цзиней.

Голубого клейкого риса – пятьдесят ху [117].

Белого клейкого риса – пятьдесят ху.

Суходольного риса – пятьдесят ху.

Зерна других сортов – по пятьдесят ху.

Риса низшего сорта – тысяча даней.

Сушеных овощей – одна повозка.

За проданный скот и зерно наличными – две тысячи пятьсот лянов серебра.

Помимо этого ваш слуга в знак уважения дарит вам:

Оленей живых – две пары.

Зайцев белых – четыре пары.

Зайцев серых – четыре пары.

Фазанов пестрых – две пары.

Уток заморских, привезенных с запада, – две пары».

– Приведите старосту! – распорядился Цзя Чжэнь, просмотрев счет.

Появился У Цзиньсяо. Еще издали он опустился на колени, низко поклонился и справился о здоровье Цзя Чжэня.

Цзя Чжэнь приказал слугам его поднять и подвести поближе:

– А ты еще крепкий! Сам приехал…

– Уважаемый господин, не стану вас обманывать, – произнес У Цзиньсяо. – Мои дети привыкли ходить пешком, к тому же им хочется поглядеть столицу, где живет Сын Неба! Но пока я боюсь их отпускать, мало ли что может случиться в пути. Вот пройдет несколько лет, тогда дело другое.

– Сколько же дней ты сюда добирался? – осведомился Цзя Чжэнь.

– Скажу вам откровенно, почтенный господин, – ответил У Цзиньсяо. – Ехали мы месяц и два дня. Я все боялся, если не поспею к сроку, вы рассердитесь. Снега нынче было много, сугробы в четыре-пять чи, а потом вдруг потеплело и дороги развезло, вот и пришлось немного задержаться!

– А я-то думаю, куда же ты запропастился? – съехидничал Цзя Чжэнь. – Твой счет я прочитал, ну а теперь признайся, старый мошенник, сколько денег положил в кубышку?

У Цзиньсяо приблизился и доложил:

– Господин, урожай в нынешнем году плохой. С третьего до восьмого месяца лили дожди; ясные дни наперечет были. А в девятом месяце град побил посевы, и не только посевы, скотину и людей на двести – триста ли в округе. Каждая градина – величиной с чайную чашку. Вот такие дела! Я не посмел бы соврать, поверьте!

– По моим подсчетам, ты должен был в нынешнем году привезти самое меньшее пять тысяч лянов серебра! – нахмурившись, произнес Цзя Чжэнь. – А это разве деньги? У меня всего не то восемь, не то девять имений и два из них страдают от наводнений и засухи! К тому же старосты все мошенники. Хотите оставить меня на Новый год без денег?

– Вам, господин, грех жаловаться, – возразил У Цзиньсяо. – Дела у вас обстоят прекрасно! Посмотрели бы, в каком положении мой младший брат! А ведь он живет всего в ста ли от меня! Он управляет восемью имениями дворца Жунго, они в несколько раз больше ваших владений, а доход от них в нынешнем году составляет всего две-три тысячи лянов серебра. Там ничего не уродилось и все голодают.

– Допустим, – согласился Цзя Чжэнь. – Но меня с ними сравнивать нечего. В нашем доме не отмечали никаких знаменательных событий и лишних расходов не было. Я сколько получаю, столько и расходую, если же расходы превышают доходы – экономлю. Когда же речь идет о жалованье, подарках и угощениях, особой щедрости не проявляю, как они, чтобы соблюсти свое достоинство. Расходы во дворце Жунго год от года растут, там попросту транжирят деньги вместо того, чтобы увеличивать доходы. Сколько они имущества промотали за последние год-два! С кого же требовать деньги, как не со старост?

– Конечно, во дворце Жунго расходов прибавилось, – согласился У Цзиньсяо. – Но разве матушка-государыня – пусть здравствует она десять тысяч лет – не помогает им?

Цзя Чжэнь, смеясь, ответил:

– Ну что за чушь ты плетешь! Слушать неохота!

– Ты приехал из деревни, – обратился Цзя Жун к У Цзиньсяо, – и наших дел тебе не понять! Ведь не может наша государыня даже при желании подарить нам императорские кладовые. Ну, пожалует на праздник шелк и всякие там золотые безделушки. А весят эти безделушки не более ста лянов, что равно примерно тысяче лянов серебра. А что такое тысяча лянов?! Сколько денег утекло за последние два года! Во время одного только визита государыни на устройство сада ушло столько, что и поверить трудно. Стоит государыне еще один-два раза навестить родных, и мы разоримся!

– Деревенские не привыкли вникать в суть дела, – поддакнул Цзя Чжэнь. – Посмотришь на кипарис – он будто бы крепкий, а внутрь заглянешь – весь сгнил!

Цзя Жун с улыбкой промолвил:

– Дворец Жунго постепенно приходит в упадок. Недавно я слышал, как вторая тетушка Фэнцзе советовалась с Юаньян, не заложить ли им тайком вещи старой госпожи.

– Это все выдумки Фэнцзе! – ответил Цзя Чжэнь. – Не до такой же степени они обеднели! Конечно, расходы растут, тратить приходится много, на чем экономить, Фэнцзе не знает, вот и растрезвонила всем, будто они обеднели. А я подумал, прикинул и вижу, что ничего страшного пока нет!

С этими словами он приказал слугам проводить У Цзиньсяо и хорошенько его угостить.

Итак, Цзя Чжэнь распорядился приготовить все необходимое для жертвоприношений предкам, взять понемногу всего, что привез У Цзиньсяо, и велел Цзя Жуну отвезти это во дворец Жунго; кое-что он оставил для себя и своей семьи, а остальное приказал разложить на террасе, позвать младших родственников из рода Цзя и раздать им. После этого Цзя Чжэнь принял подарки, присланные из дворца Жунго для жертвоприношений предкам и для него самого.

Когда все приготовления были окончены, Цзя Чжэнь надел туфли, облачился в накидку из меха дикой кошки, приказал слугам расстелить на террасе перед залом матрац из волчьей шкуры и расположился на нем, чтобы погреться на солнышке, а заодно понаблюдать, как младшие родственники будут получать новогодние подарки.

Вдруг он увидел Цзя Циня, который тоже пришел за подарками.

– А ты зачем здесь? – спросил Цзя Чжэнь. – Кто тебя звал?

– Узнал, что вы будете раздавать подарки, господин, вот и пришел, – ответил Цзя Цинь, почтительно вытянувшись.

– Это подарки для тех, у кого нет ни доходов, ни заработков, – строго произнес Цзя Чжэнь. – В прошлые годы ты ничего не зарабатывал, потому и получал подарки, а сейчас ведаешь делами храма во дворце Жунго, присматриваешь за даосскими и буддийскими монахинями и получаешь жалованье. К тому же жалованье монахинь проходит через твои руки! И у тебя еще хватило совести явиться за подарком! Ну и жадный же ты! Посмотришь, как ты одет, сразу скажешь, что у тебя водятся деньги!

– У нас в семье много ртов и расходы большие, – робко возразил Цзя Цинь.

– Нечего меня морочить! – с холодной усмешкой произнес Цзя Чжэнь. – Думаешь, я не знаю, что ты в храме творишь? Разумеется, там ты хозяин и никто не смеет тебе перечить. Храм далеко, деньги у тебя есть, вот ты и безобразничаешь! Всяких бродяг по ночам собираешь, играешь в азартные игры, баб водишь, с мальчишками забавляешься! И после всего еще за подарком явился! Я тебе покажу подарки! А палки не хочешь?! Вот погоди, после Нового года поговорю с твоим вторым дядей, пусть выгонит тебя вон!

Цзя Цинь стоял весь красный от стыда, не смея слово вымолвить.

В это время вошел слуга и доложил:

– Из дворца Бэйцзинского вана привезли подарки – парные надписи на шелку и кошельки.

Цзя Чжэнь велел Цзя Жуну принять подарки, прогнал Цзя Циня и, когда все подарки были розданы, возвратился в комнату, куда госпожа Ю принесла ему поесть.

За ночь не случилось ничего, о чем стоило бы рассказывать. Да и о том, сколько хлопот было на следующий день, тоже слушать неинтересно.