Девушка в переводе - Квок Джин. Страница 5

Я вздохнула. Музыка, казалось, давным-давно пропала из нашей жизни, а мы ведь всего полторы недели в Америке. В Гонконге я слышала, как Ма играет на уроках в школе или во время частных занятий дома, но вечерами, когда я ложилась спать, она обычно слишком уставала, чтобы музицировать. Но теперь мы были здесь, и ее музыка звучала только для меня.

Глава вторая

Настала третья неделя ноября, и я пошла в школу. Мы с Ма с трудом отыскали ее. Школа находилась далеко за пределами района, который мы успели исследовать. Здесь было гораздо чище, никаких пустырей и заколоченных витрин. Тетя Пола с гордостью объяснила, что наш официальный адрес отличается от того, по которому мы в действительности жили. И мне следует всегда называть именно официальный вариант.

— Почему? — удивилась я.

— Это другое здание Мистера Н. Вам не по карману там жить, но адрес позволит тебе пойти в хорошую школу. Разве ты этого не хочешь?

— А что плохого в обычной школе?

— Ничего! — Тетя Пола раздраженно помотала головой, явно раздосадованная отсутствием благодарности за ее старания. — Ступай посмотри, не нужно ли помочь маме.

И вот теперь, в поисках хорошей школы, мы с Ма пересекли несколько широких улиц, прошли мимо правительственных зданий со статуями на фасадах. Здесь было все так же много черных но уже встречались и белые, и смуглокожие — может латиноамериканцы, а может, и какие-то другие народности, которые я пока не научилась определять. Я дрожала от холода в своей тоненькой куртке. Ма купила самую теплую из тех, что можно было отыскать в Гонконге, но акриловую, а не шерстяную.

Мы миновали жилой квартал, парк и наконец добрались до школы. Это было бетонное здание с большим двором. На флагштоке развевался американский флаг. Видимо, мы опоздали — во дворе было пусто — и потому поспешили по широкой лестнице к тяжелой деревянной входной двери.

Чернокожая женщина в полицейской форме сидела за столом и читала книгу. На груди у нее был значок «Охрана».

Мы показали письмо из школы.

— Иди покридору,два прата вверх, пердверь лева — твой класс, — махнула она рукой. И вернулась к чтению.

Я поняла лишь, что нужно идти в том направлении, куда она показала, и медленно двинулась по коридору. Ма колебалась, не зная, можно ли ей проводить меня. Она покосилась на охранницу, но что толку — Ма ни слова не могла произнести по-английски. На лестнице я оглянулась на Ма — хрупкая маленькая фигурка у стола охраны. Я даже не успела пожелать ей удачи в первый рабочий день на фабрике. Даже не попрощалась. Захотелось броситься к ней, попросить забрать отсюда, но вместо этого я повернулась и решительно зашагала вверх по ступеням.

Отыскав класс, осторожно постучала.

Низкий глухой голос донесся из-за двери:

— Вы опоздали! Войдите.

Я толкнула дверь. Учителем оказался мужчина. Позже я узнала, что зовут его мистер Богарт. Он был очень высоким — лоб вровень с верхним краем доски, — нос как перезрелая малина, а голова лысая и гладкая как яйцо. Зеленые глаза казались неестественно светлыми, живот выпирал из-под рубашки. Он что-то писал на доске по-английски, слева направо.

— Наша новая ученица собственной перченой? — Улыбка у него была странной, губы словно исчезли. Потом он глянул на часы и губы вернулись на место.

— Ты опоздала. В чем перчина?

Я понимала, что должна что-то ответить, поэтому наугад выпалила:

— Ким Чанг.

Несколько секунд он недоуменно меня разглядывал.

— Я знаю, как тебя зовут, — произнес он, тщательно выговаривая каждое слово. — В чем перчинаопоздания?

Несколько ребят в классе захихикали. Я озиралась: сплошь одни черные, двое-трое белых. И ни одного китайца. Помощи ждать неоткуда.

— Ты не говоришь по-английски? А мне сказали, что говоришь. — Тяжелый недовольный вздох. — Почему ты опоздала?

Это я поняла. И ответила:

— Простить моя, сэр. Мы не найти школа.

Он нахмурился, кивнул и махнул рукой в сторону свободной парты:

— Иди садись. Вон туда.

Я села на указанное место, рядом с круглолицей белой девочкой с кудряшками, торчавшими во все стороны. Пальцы у меня дрожали так сильно, что я не сумела справиться с пеналом. Он выскользнул из рук, и содержимое рассыпалось по полу. Теперь уже хохотал почти весь класс, а я ползала под партой, собирая рассыпанные вещи. Я так смутилась, что чувствовала, как покраснело не только лицо, но и шея и грудь. Белая девочка тоже наклонилась, подняла ручку и точилку.

Мистер Богарт продолжал писать на доске. Я села ровно, сцепила руки за спиной и приготовилась внимательно слушать, хотя понимала далеко не все.

Он покосился на меня:

— Почему ты так сипеть?

— Простить моя, сэр, — вновь пролепетала я, хотя понятия не имела, что на этот раз сделала не так. Обернулась на остальных ребят. Большинство из них небрежно развалились на стульях. Некоторые почти лежали, некоторые опирались на локти, несколько человек даже жевали жвачку. В Гонконге ученики складывали руки за спиной, пока говорит учитель, в знак уважения. Я медленно расслабила руки и опустила ладони на парту перед собой.

Покачав головой, мистер Богарт вернулся к своему занятию.

На ланч весь класс отправился в школьную столовую. Я никогда не видела, чтобы дети вели себя так, как эти американцы. Они только что не висели на потолке и беспрерывно визжали. Работницы столовой метались от стола к столу, выкрикивая распоряжения, к которым никто не прислушивался. Следом за остальными я двигалась с подносом вдоль длинной стойки. Женщины из-за стойки задавали мне какие-то вопросы, в ответ я только кивала, а они шлепали разные коробочки из фольги мне на тарелку: мясной фарш в виде соуса, картошка, превращенная в жидкое месиво, соус, похожий на соевый, но гораздо более светлый и менее соленый, кекс и молоко. Я не пила коровьего молока, у меня от него болел живот. Остальная еда оказалась интересной, но риса на обед не полагалось, поэтому я будто и не поела толком.

После ланча мистер Богарт раздал нам листочки с нарисованной картой.

— Короткое здание, — объявил он. — Впишите все сто лиц.

Кое-кто заныл, но большинство принялись что-то писать. Я взглянула на свой листок, а потом в отчаянии бросила взгляд на листок своей белой соседки, пытаясь понять, что же все-таки нужно делать. Но вдруг листочек выскользнул из моих пальцев. Рядом стоял мистер Богарт.

— Не подгадывать! — рассердился он. Нос и щеки раскраснелись, как будто он внезапно захворал. — Ты, пицца!

— Простить моя, сэр… — забормотала я. Вряд ли меня могли назвать пиццей, американской едой. Но что же тогда он сказал? Произношение моих учителей в Гонконге не имело ничего общего с тем что я слышала теперь в Бруклине.

— М-м-меня, — произнес он, сложив губы в ниточку. — Простите м-м-меня.

— Простите меня, — повторила я.

Я его явно раздражала, но не понимала почему.

Мистер Богарт написал на моем листке огромное «О» и протянул мне. Этот ноль будто полыхнул флуоресцентным светом на весь класс. Что скажет Ма? Я никогда в жизни не получала нулей, а теперь еще все вдобавок решат, что я жульничаю. Оставался единственный шанс произвести положительное впечатление на мистера Богарта — проявить усердие в уборке класса после уроков. Если уж я не могу продемонстрировать интеллектуальные способности, сумею хотя бы доказать, что старательно работаю.

Но едва прозвенел звонок, все ребята тут же выбежали из класса. Никто не остался вымыть полы, расставить стулья и стереть с доски.

Мистер Богарт, заметив мое удивление, спросил:

— Чем могу помочь?

Я промолчала и поспешила выйти из класса.

Ма ждала меня на улице. Я была так рада видеть ее, что чуть не расплакалась, вцепившись в ее руку.

— Что такое? — Она развернула к себе мое лицо. — Тебя кто-то дразнил?

— Нет. — Я вытерла щеки. — Все нормально.