Улыбка пересмешника - Михалкова Елена Ивановна. Страница 20

Прошла еще пара минут, и из кустов наконец выполз человек. Он издал негромкое мычание, и Сеня, повернув голову, увидел, кто это такой.

Идиотик. Узколобый мальчишка непонятного возраста («лет пятнадцати, что ли?») с глубоко посаженными косыми глазами, выпяченной нижней губой и слишком длинными, непропорционально длинными, как веревки, руками, пальцы которых были похожи на распухшие сосиски. Руки Сеня заметил в первую очередь, потому что парень тянулся к ножу, лежавшему на пеньке.

– Эй!

Сенька окликнул его негромко, однако идиот дернулся так, словно и не подозревал о существовании человека, сидевшего всего в нескольких шагах от него. «А черт его знает, – подумал Сенька, – может, и в самом деле не подозревал. Поди разберись, что там у них в голове, у ушибленных».

– Не трогай. Нельзя.

Неизвестно, понял дурачок его или нет, но руку отдернул. Он был в шортах и короткой цветной рубашке, и с его одежды стекала вода.

– Вплавь добрался? – озадаченно спросил Сеня. – Ну ты даешь... Тут же течение.

– М-м-м... – промычал парнишка, выкатив на него мутноватые белки. – Ку-уре-оша...

– Куреша, угу.

– Ку-уре-оша! – настойчиво повторил идиот.

– Да, да. Понял я, понял.

– Ку-уреша! – Мальчик повысил голос и даже головой затряс, словно так ему было легче произносить слова. – Ку-уре-оша – Алеша!

Выговорив заключительное слово, он облегченно плюхнулся на задницу и заулыбался, щеря редкие зубы.

– Алеша! – понял Сеня. – Значит, зовут тебя так, да?

– Але-е-оша!

– Ясно. А я Семен.

С коротких, ежиком стриженных волос слабоумного струились тонкие ручейки воды. Сене неожиданно пришло в голову, что неплохо было бы достать для мальчишки полотенце – не годится сидеть мокрым по прохладе.

Дурачок тем временем отвел взгляд от ножа и уставился на открытую банку тушенки. Из банки вкусно пахло, и он открыл рот, сделал движение, будто жует воздух, и снова закрыл.

– Да ты, значит, голодный... – негромко произнес Сеня с такой интонацией, с какой незлой человек говорит с приблудной собакой. – Ну, иди сюда, иди...

На его предложение идиот неожиданно отозвался: перевел глаза на Сеню и что-то неотчетливо промычал. Глаза у него были мутноватые, голубые, под безбровыми дугами, сильно выступавшими вперед.

– На, поешь.

Сеня в две секунды сделал ему такой же бутерброд, как и себе, и протянул, глядя на дурачка со смесью брезгливости, любопытства и жалости.

Тот, не раздумывая, выбросил вперед несоразмерно большую руку, схватил еду и, торопливо запихнув в рот, проглотил, будто и не жуя. Из угла рта потекла ниточка слюны, дурачок стер ее тыльной стороной ладони и снова улыбнулся – на этот раз не в пространство, а Сене.

Семен покачал головой, сделал еще один бутерброд и отвернулся. Через несколько секунд, когда он взглянул на дурачка, от бутерброда не осталось ни крошки, а мальчишка сосредоточенно водил пальцем по губам, словно раздумывая, укусить самого себя или не стоит.

Он был очень крупный, ростом почти со щуплого Сеню, но при этом вялый – опущенные плечи, слишком длинные руки, висевшие плетьми вдоль тела. Покосившись на него, Сенька все-таки забрался в шалаш, вытащил из сумки полотенце – Кручинин даже не проснулся от его возни – и вернулся к парнишке.

– Одежонку свою сымай, – приказал он вполголоса. – Давай, не стесняйся. Просушить тебя надо.

Идиот испуганно шарахнулся от него, и Сенька не стал связываться. «Все равно обратно поплывет, снова вымокнет». Он перекинул полотенце через ближайший сук и уселся на свое место, забрав с пенька нож, над которым работал.

Парень следил за ним будто зачарованный. Когда Сенька принялся колдовать над фигурой медведя, мальчишка даже язык высунул, и розовый кончик его шевелился между полуоткрытых губ, поблескивавших от слюны. Через некоторое время Алеша не вытерпел и подполз вплотную, весь перемазанный в иголках, земле, налипших на мокрую одежду и тело травинках...

– Кто ж тебя одного отпускает, а? – спросил Сеня. – А если бы ты в реке утонул? За тобой присмотр нужен, так ведь?

Идиот снова заулыбался во весь рот и согласно замычал, руками выделывая какие-то пассы, размахивая прямо перед Сенькиным лицом.

– Но, но! Ты поосторожнее!

От его окрика мальчишка тут же дернулся в сторону, закрыл голову руками и захныкал.

– Да ты чего? – искренне удивился Сеня. – Думал, бить тебя буду, что ли? Брось!

Идиот слабо возил ногами в земле, поднимая пыль.

– Сказал, хватит! – прикрикнул Семен, начиная раздражаться.

Наступило молчание, которое нарушилось сонным голосом из шалаша:

– Э-э, Сень! Ты меня, что ли?

Услышав новый голос, парнишка поднял голову, и на тупом лице его отразился страх. Он попятился и с неожиданным проворством исчез в тех же кустах малины, из которых появился. А секунду спустя из шалаша показалось распухшее спросонья лицо Кирилла Кручинина.

– Здорово! Ты сам с собой разговаривал, что ли? – Зевая, он выбрался наружу, остановился, потягиваясь.

– С тобой-то не поговоришь, – пожал плечами Семен, бросив взгляд в сторону кустов и убедившись, что дурачка не видно. – Всю рыбалку продрых.

– Плевать. Вечером порыбачим.

Кирилл плюхнулся рядом с приятелем, покосился на его работу.

– Как спалось-то? Что рано встал? Совесть мучает?

Он хохотнул – угукнул, как филин – и похлопал Семена по плечу.

– Мучает... иногда, – помолчав, сдержанно отозвался тот, не желая поддерживать шутливый тон. – А тебя нет?

– А с чего ей меня мучить? – искренне удивился Кирилл. – Я зла никому не делаю.

– Неужели? Да ты, Кирюха, святой!

– Я серьезно. Если бог меня таким создал, значит, я ему зачем-то нужен. И все, что делаю, ему нужно. А значит, это бог делает моими руками, не я. Все же в мире по его воле, верно?

– Ого, философию развел! Раньше тебя на умствования не тянуло...

– Повзрослел. – Кручинин пожал плечами, легко поднялся, и Семен со скрытой завистью посмотрел на него: сильное тренированное тело с широкими плечами, загорелое, покрытое светлыми волосками, золотящимися в свете солнца. Сам-то он вернулся из тюрьмы насквозь больным...

– Как Вика поживает? – помолчав, спросил Семен.

– Живет помаленьку.

Сеня подождал продолжения, но Кирилл явно был не намерен развивать тему. Он стоял боком, подставив лицо солнечным лучам и вдыхая густой сосновый воздух. Ноздри у него раздувались, как у коня.

– Ты ее того... не обижай, – сказал Семен Кручинину. – Она у тебя девчонка глупенькая, но хорошая, поверь мне. В огонь и в воду за тебя пойдет. А ты на нее лаешься.

– Брось.

– Я тебе правду говорю. Слышал, как ты с ней говорил, когда последний раз в гостях у вас был. Она на тебя не надышится, и другой бы на твоем месте такую красоту на руках носил.

– Ты сам, что ли, хочешь побыть на моем месте? – Кирилл обернулся к нему, недобро прищурился, насмешливо вздернул верхнюю губу, отчего стал похож то ли на волка, то ли на собаку, готовую укусить. – Так я не против. Пользуйся на здоровье. Мозги мне только не полощи, ясно?

– Да я тебе...

– Все, Сеня! Со своей бабой я уж как-нибудь сам разберусь. Без твоей помощи.

Кручинин снял с сука полотенце, незадолго до того брошенное на него Семеном, и направился по тропинке к реке.

Головлев подождал, пока широкая спина Кручинина скроется из виду, взвесил нож в руке, поразмыслил и вдруг с размаху швырнул его в ближайшую сосну, ствол которой раздваивался на уровне его глаз. Перед броском он был уверен, что ничего не получится: центр тяжести сместился, и теперь одно украшательство стало, а не нож. Однако клинок, просвистев, вонзился в кору.

Поднявшись, Сеня подошел к дереву и осмотрел его. Лезвие сидело глубоко. Ухватившись за рукоять, он вытащил нож, обтер и задумчиво подбросил в руке.