Скоморох - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич. Страница 12
– А ведь и верно.
– Можа, кончим его да труп доставим?
– А кому этот труп нужен? – вопросом на вопрос ответил атаман. – Барон Берзиньш сказал, что заплатит только за живого. А вот если, допустим, у него будут увечные ноги, а сам он живехонек, думаю, беды не случится.
– А я так думаю, незачем ноги калечить, для барона нужно тоже чего-то там оставить, чай, не на пироги зазывает. Сейчас перевяжу по новой, и порядок. Да только помаемся мы с ним еще.
– А ты следи давай как положено. Слышь, воевода, не зли нас лучше, не то ить куском мяса довезем, но дышать еще будешь. Вы-то все бояре, как-нибудь сговоритесь промеж собой, а наше дело маленькое: спеленать тебя да к барону доставить.
– Секач, ты бы отпустил меня. Не ровен час, выживу, ведь тогда тебе не жить. Ни тебе, ни твоей ватаге.
– То пустое, воевода. Сколько ты за мной бегаешь, а толку-то?
– Пока ты купцов потрошишь, за тобой людишки из Разбойного приказа бегают, а как на воеводу руку поднял… Сам подумай. Не успокоюсь, пока все до единого на плаху не пойдете.
– Ты сначала от барона возвернись. А то, можа, и не вернешься… Тогда кто узнает, кто в твоей гибели повинен?
– Так сам сказывал: бояре с боярами сговорятся. А ну как уговоримся о цене?
– А так, стало быть, смерть людишек своих ты мне простишь? Вот то-то и оно, что даже в обман ты такого сказать не можешь, потому как на кресте людям клялся. Хоть это и боевые холопы были, не простишь ты меня. А что до судьбы моей, нешто ты думаешь, я не ведаю о том, что конец один будет? Да вот пока он придет, я успею и поесть, и попить всласть.
Картина была ясна как белый день. Ватага лихих, выполняя заказ какого-то иноземного барона, напала на брячиславского воеводу, который, скорее всего, путешествовал в малой компании. Теперь его намеревались передать гульдскому барону, если судить по имени. Разумеется, за вознаграждение. Чем же так раззадорил извечных врагов воевода, что барон не погнушался воспользоваться услугами разбойничков? Не суть. Это Волкова не касается. Жалко, конечно, мужика, но, с другой стороны, может, он куда больший злодей и, к примеру, перебил толпу родственников того барона и тот сейчас в своем праве.
Но отсидеться в кустах ему не удалось. Будь здесь разбойнички из иноземцев, ничего не случилось бы. Не заморачивались они насчет отправления надобностей: где приспичило, там и выпростал свой отросток да окропил землицу; если что посерьезнее, может, сделает пару шагов в сторонку, но не так чтобы далеко. Иное дело – славены. Те оправляться прилюдно не могли, им по меньшей мере нужно хотя бы обозначить, что они проделывают свое дело в стороне, а еще лучше – прикрываясь хоть худосочными кустиками, а потому хотя бы на десяток шагов, но отойдут. Вот и этот гад отошел, да прямо к кусту, где засел Волков.
– Кто тут?!
А ничего, сволочь, ловок. В одно мгновение в руке оказался пистоль. Пока ствол на куст навелся, уже и курок оказался взведен. Вот-вот выстрелит… А оно нужно? Да ну его!
– Ты сдуру-то не пальни, – поспешно подал голос Виктор, поднимая руки как можно выше, чтобы все видели: нет в них оружия. То, что промеж пальцев с тыльной стороны по ножу пристроено, им видеть без надобности.
– Что там, Млад?
– Мужик какой-тость, атаман.
– Мужик, говоришь?
Атаман отступил немного в сторону, чтобы Млад не загораживал вид, и внимательно посмотрел на стоящего с задранными руками незнакомца. Ага, оружие есть, но можно ли назвать это оружием?.. На поясе висел нож в ножнах да наверняка еще и засапожник есть, так то и не оружие вроде, а вещь в обиходе очень даже нужная. Мужчине без ножа нельзя: как только мальцу десяток годков исполняется, ему тут же ножичек дарят, чтобы и хлебца мог подрезать, и вообще. Да и засапожником никого не удивишь. А так – оружия нет.
– Кто таков? – продолжал допрос атаман.
Он даже не думал приближаться, но Млад, зараза, по-прежнему держал Виктора под прицелом. Еще двое двинулись по сторонам, но хоть за пистоли и пищали не хватаются, и то ладно.
– Скоморох я. Вот иду до Звонграда.
– Скоморох, говоришь. А чем пробавляешься?
– Так тело скручиваю как ни попадя да шары разноцветные вверх бросаю, могу и борцом быть.
– Ладно, пустое то. Не вовремя ты нам повстречался. Не обессудь. – И атаман кивнул подчиненному. – Млад.
Виктор вдруг почувствовал, что сейчас его будут убивать. И вовсе не из злобы какой и не за дело, а так, походя. Ну не там он оказался. Видать, атаман даже мысли не допускал, что гульдовский барон выпустит боярина живым, а потому лишние свидетели ему были без надобности. Может, и прав был воевода, когда предупреждал, что за гибель служивого великий князь всех на уши поставит и семь шкур с виновных спустит. А вот у Виктора выбора не осталось. Или пан, или пропал. Да чтоб вам, падлы! Ведь никого не трогал! Господи помоги, их ведь шестеро! Была не была, хуже точно не будет: Млад того и гляди на спуск нажмет.
– Не губи!!! – возопил скоморох.
Одновременно с этим он взмахнул руками и согнулся в земном поклоне. Могло показаться, будто скоморох бьет челом, умоляя о пощаде. Скорее всего, именно так лиходеи и решили, потому как невозможно иначе объяснить бездействие всей банды в первые мгновения. А вот Млад и атаман ни на секунду не усомнились в намерениях скомороха, но сказать они ничего не успели. Обоим достались ножи, пущенные умелой рукой. Млад, будучи поближе, уверенно получил нож в горло. Стоящий подальше атаман схлопотал свой гостинец в грудь и, судорожно скребя ее, завалился на бок.
Нельзя сказать, что тати долго пребывали в растерянности. Виктор все еще находился в согнутом положении, когда его взял на прицел тот, что заходил справа, а потому первый нож, извлеченный из-за голенища, полетел именно в него. Господи, как же все-таки хорошо, что он попал в тело именно скомороха! А еще лучше, что скоморох этот оказался не просто актером веселого жанра, а гимнастом и метателем ножей. Четвертый нож он метнул, уже подпрыгивая и уходя в перекат через голову, отчего-то не сомневаясь, что и третий клинок нашел свою цель. Выстрел раздался совершенно неожиданно, и пуля противно вжикнула рядом, чуть не задев его. Дым на какое-то время обволок стрелявшего. К сожалению, им оказался тот, кто получил последний из ножей, имевшихся под рукой, остальные клинки все еще оставались в суме. Случись иначе, и на пару мгновений он бы выпал из поля зрения одного из двоих татей, остававшихся в живых. Не судьба.
Второй выстрел раздался, когда Виктор, уже вскочив и выхватив нож из ножен, вплотную приблизился к пятому. Тот, в отличие от остальных, за огнестрел не хватался, а выхватил кинжал. Наверное, после нападения на воеводу так и не удосужился перезарядиться или рассудил, что изготовить неуклюжий мушкет к бою не успеет, а пистоль и вовсе за поясом. На этот раз никакого пугающего вжика: пуля ожгла предплечье, да так больно, что Виктор едва не завертелся волчком. Но сдержался и словно пачку озверина съел: выпад он отбил с легкостью атакующего носорога, хотя бандит был здоровенным детиной. Как видно, такая легкость сильно напугала лихоимца, но это был последний испуг в его жизни. В следующее мгновение Виктор словно обнял своего противника, обвившись вокруг его торса, а уже через секунду двигался к последнему, оставив за собой тело, дергающееся и извергающее потоки крови из разверстой глотки.
Пытать судьбу и выяснять, кто из них лучший боец, Виктор не стал: просто метнул нож, вогнав его в грудь последнего бандита. Расправившись с теми, кто возжелал его крови, Волков замер посреди поляны. Можно удивляться той ловкости, с которой он действовал только что, но он всего лишь использовал возможности нового тела. Очевидно, скоморох в свое время не был чужд рукопашным сшибкам, в том числе и смертельным, а потому тело двигалось легко и уверенно. Гибкость и быстрая реакция позволили применить кое-что из арсенала самого Волкова. Житель двадцать первого земного века хладнокровно бился в этой схватке и сейчас спокойно взирал на дело рук своих. Что ж, в прежней жизни ему и убивать приходилось, и в рукопашной сходиться, когда смотришь в глаза человеку, у которого должен забрать жизнь, и в его глазах не видишь ничего, кроме ненависти и жажды убийства. Тот, кто через такое прошел и не съехал с катушек, очень быстро черствеет, а иначе никак.