Ангарский Сокол - Хван Дмитрий Иванович. Страница 42

Бородачи разбежались собирать народ, а Корней уселся за стол. Буквально через полчаса все двадцать восемь человек были готовы к выходу из лагеря. Среди них было всего две женщины лет тридцати. У каждого за плечами был мешок, а в руках — арбалет. Только у двоих были парализаторы, в том числе у Семёна, который был у мироновцев ответственным за оборону. В ответ на удивлённый взгляд Луки Семён ответил, что, мол, батарей осталось всего три и их берегли на крайний случай.

Уходили через второй, нижний выход из лагеря. По небольшой дуге обогнув сопку, колонна, соблюдая меры предосторожности, вышла к Култучной. Далее оставалось лишь следовать её течению до самого Байкала, где их ожидали сани. И идейный вдохновитель мятежа против Матусевича — капитан Павел Грауль.

Полумрак, царивший прежде Михаила в палате, был разогнан множеством свечей. Искусно расписанные причудливыми плетениями стены и потолок осветились ровным и мягким светом. Служка незаметно затопил печь, покрытую красивейшими муравлеными изразцами. Никого из бояр царь приглашать не стал, присутствовал лишь голова Сибирского приказа, который сегодня уже отчитывался по присланному в Москву ясаку и по взаимным претензиям различных острожных воевод Сибири по поводу разграничения ясачной территории. Дело сие было зело трудным, каждая из сторон упирала на нерадение стороны иной и заявляла о собственной исключительности в деле пополнения казны русской. Едва узнавший о приезде в Москву Михаила Беклемишева, самодержец немедля затребовал его к себе. Прошедший в трудах день сильно утомил царя, но уж очень интересно было ему узнать о делах, что происходили на самых дальних украйнах его государства. Только-только прибывший в Кремль енисейский воевода ожидал среди видных бояр и голов кремлёвских приказов, толпившихся у закрытых дверей.

Вошедший в царские палаты думный дьяк с поклоном сообщил царю, что Васька Беклемишев покорно ожидает высочайшего дозволения войти. Государь нетерпеливо махнул рукой: приглашай, мол. Беклемишев вошёл, отвесив поклон царю, и, ожидая дозволения говорить, смотрел в пол, покрытый поверх войлока зелёным сукном.

— Ну, Василей, рассказывай, что в землице ангарской творится? Что за людишки там, есть ли за ними сила? Торгуют ли, да чем? Но сначала молви мне, как ясак сбирается?!

— Великий государь, Михаил Фёдорович! С обоего, с государева ясаку и поминок с ясачных, с окладных и с неокладных волостей и с новых землиц на нынешней на сто сорок шестой год собрано семь десятков сороков соболей, да два соболя, да три сорока недособолей, да шесть шуб собольих тунгусских, да два десятка бобров чёрных и рыжих, да дюжина кошлоков рыжих, семь лисиц красных черночеревых, дюжина лисиц красных белочеревых, да четыре выдры, розсомах тако же четыре. А цена тем ясачным соболям положена в ценовной росписи. А недобранного ясаку, государь, и вовсе нету.

— Добро же ты ратуешь казне нашей, — покивал Михаил. — Да токмо расскажи мне, что за град Ангарск такой и что за государь там имеется?

— То, государь, на Ангаре-реке стоит княжество Ангарское — и государем у них Сокол князь обретается. А град Ангарск стольный град есть, град рубленый, да с посадом. Церква стоит наша, православная.

— Сам ли княжество своё держит али под чьей-то рукой ходит? Далече ли до царства Китайского?

— Сам, великий царь, княжество своё Сокол держит. А сколь далёк путь до Китайского царства, то мне крепко не ведомо, токмо людишки ангарские промеж себя бают, что далече оно, да дорога туда зело трудна и опасна.

— Сильны ли? — Романов снял тафью, в палате становилось жарковато.

— Сильны, государь, — кивнул Беклемишев. — Пушек, мушкетов в изобилии у них имеется. Железо льют во множестве. Крепости, что реку запирают, каменные, да с пушками. А мушкеты не то, что у нас, имеются.

— Как так, что за мушкеты? — заинтересовался Михаил.

— Мушкеты ангарские лучше немецких, лучше италийских и сработаны просто, и заряд мечут столь часто и далеко, что можно цельную рать выбить, покуда она идти будет до рядов ангарских.

На лавке крякнул Борис Лыков, явно пребывавший в смятении от речей, в царских палатах ведущихся.

— Цыц! — прикрикнул на него самодержец. — Знал о сём? Нет? То-то и молчи!

— Мне Василий Михайлович не отписывал, — попытался оправдаться Лыков, но царь его не слушал.

— А бьют ли казачков? — прищурил глаз самодержец. — Хотят ли землиц сибирских?

— Казачков енисейских токмо гонят, ежели те на Ангарскую землю ступят. А разбойных казаков, что против закону сбирают ясак, берут в полон. А по землице, говорил князь Сокол, можно и разговоры весть.

— Добро. А что по сему скажешь? — Самодержец кинул воеводе золотой кругляш, тот ловко поймал его.

На ладони Беклемишева оказался ангарский червонец, на котором тускло отражались огоньки с подвешенных светильников.

Василий Михайлович попросил дозволения внести дары князя Сокола. Кожаный мешочек с золотыми червонцами, отлично выделанные шкурки соболей, горностая и нерпы, изящное зеркальце в золотой оправе и ружьё с отомкнутым штыком и патронташем, полным зарядов к нему. Самодержец даже встал с трона и подошёл поближе, чтобы разглядеть дары Сокола.

— Богато сработано, — отметил он, взяв зеркальце.

— Великий государь, — осторожно начал Беклемишев, — ангарский князь Сокол обязуется слать богатые дары на Русь каждый год, ежели ты, великий царь, дашь своё позволение на проход ангарских караванов по мангазейскому пути. А ещё, государь, князь Сокол хочет щедро платить золотом и мягкой рухлядью, ежели ты, государь, станешь полонянных людишек ему посылать с Литвы или с Ливонии.

— На что ему людишки? Ужель мало душ в государстве его?

— Нужны ему крестьяне, государь. Воинов много, мастеров много, а крестьян совсем малое число.

— А ежели отряд стрельцов при пушках и с даровитым в воинском искусстве воеводой на Сокола того пустить? Сдюжит ли? — внимательно посмотрел на воеводу царь.

— Сдюжит, государь, — вздохнул Беклемишев. — Отряд Ондрея Племянникова на трёх стругах с сотней казаков ангарцы ко дну пустили, не дали к крепости и близко подойти. А ежели и подошли бы — про ружья ихнеи я сказывал особо.

— Людишек ему, значит, за золото и меха, — усмехнулся Романов. — Ну что же, будут ему людишки!

Беклемишев, видя, как царь живо интересуется ружьём, предложил назавтра с утра пострелять по воронам, что в изобилии водились в Кремле. У царя даже проявлялась периодическая мигрень, вызывавшаяся их истошным гвалтом. Соколы, державшиеся на службе, не справлялись с этими пернатыми волками, что постоянно склёвывали и пускали по ветру лохмотьями позолоту куполов кремлёвских храмов.

— Почто с утра? Сейчас же и учнём! — воскликнул Михаил.

Промозглая погода с резким холодным ветром и ворохом острых снежинок, будто бы старательно метаемых им в лицо, не располагала к показательной стрельбе. Михаил поморщился, а дюжий боярин, глава Сокольничего приказа, с удовольствием предложил самодержцу испытать мушкет в нижних палатах приказа Большого дворца, чем вызвал на себя гневный взгляд князя Алексея Львова, головы Дворецкого приказа.

Тёмные своды нижних палат мигом осветились десятками свечей. Беклемишев посоветовал Львову заранее приказать служкам открыть находящиеся под потолком прямоугольные слюдяные оконца. Пара бояр приволокла, наконец, к несчастью для Алексея Львова, замеченный Михаилом в коридоре при лестнице полный комплект рыцарского облачения, который его предок стащил с трупа какого-то немецкого рыцаря ещё в Ливонскую войну. Кое-как установив его к дальней стенке, уложенной деревом, да подвязав к крючьям, торчащим из стены выше деревянной обивки, бояре, шумно сопя, отошли к стоящим в сторонке остальным вельможам.

— Ну, показывай, Васька, как сей чудной мушкет палит. Чай тут порох не сдует, — рассмеялся царь.