Экзамен на зрелость - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич. Страница 15

— Вот и ладно. Давай, переносите деньги в возки, да вместе с Сильвестром Петровичем в банк. Михаил.

— Я государь, — тут же отозвался, все это время стоявший в сторонке сержант Мальцов.

— Как только Туманов отъедет, всех из под ареста освободить. Как, Анисим Андреевич, угощать гостей желание еще не пропало?

— Да что вы такое говорите, ваше императорское величество.

— Вот и хорошо. Можешь пока пройти в сарай и отдать распоряжения. Да и еще. Разъясни всем и каждому, дабы лишнего не болтали. Никто из них под караулом не сидел. Ничего необычного, кроме посещения дорогого гостя, не видел. Сам же, соседям скажешь, что честь тебе великая была оказана, и ты по ПРОСЬБЕ императора, решил заняться морской торговлей. Хоть одно выйдет не так, не взыщи. Всяк из нас кузнец собственного счастья…

После отъезда государя, Сомов просидел за столом до самого вечера. Вот как проводил дорогих гостей, так и сел, угрюмее грозовой тучи. Все силился понять, за что ему такая напасть на голову свалилась. Не раз и не два ему приходилось наблюдать, как рушились именитые купеческие дома. Предки из века в век копили богатства, множили его, не покладая рук своих. А потом в роду заводилась одна паршивая овца и рушила все наработанное веками.

Неужели и он стал той самой паршивой овцой? Пусть не своей волей. То разница не велика. На его век пришлось падение старого купеческого рода. Оно вроде и не все отняли, но ведь на том дело не ограничилось. Мало государю забрать богатства Сомовых, ему еще потребно и в сомнительное дело его втравить. А уж тут-то до беды не далеко. Пообещал-то с три короба, да только и Петр Великий дяде обещал златые горы. А каков итог?

Конечно не все сумели найти опричники петровские. Да только и не добрались лишь до малой части. Был еще бочонок прикопанный с ефимками, на десять тысяч, это коли с вычетом казенным. Да злато китайское оставили купцу, так как посчитали его товаром. Ничего удивительного, до монетной чистоты тому злату далековато.

Сомов взглянул на бутыль, что повелел принести, намереваясь напиться с горя. Потянулся было к ней, да только крякнув, убрал руку. Сомовы конечно в первые люди не рвались, но уважение к себе всегда имели, и другими уважаемы были. Пусть настало лихое время, он не сломится.

— Брат.

— Чего тебе, Евдоким, — обернулся он в сторону вошедшего двоюродного брата, трудившегося нынче у него приказчиком.

— Там Столбов в гости пожаловал. Я ему обсказал, что ты приболел. А он, мол ведаю какая хворь Анисима Андреевича одолела, видеть тебя желает.

Столбов? Этот то же из купцов и то же раньше никак не выделялся. Нынче же, его словно подменили. Поставил новомодную лесопилку, сказывают нигде в мире такой не сыщется. Товару столько производит, что поговаривают, мол вскорости чуть не всю торговлю под себя подомнет. Ерунда конечно. Потребность в лесе такова, что устанешь им обеспечивать род людской. Да только, лесу и впрямь изрядно. Лесорубы поставлять не успевают и товар не залеживается, больно уж цена привлекательна.

Мысли текли вяло, а потом, вдруг словно вспышка молнии. С чего это Столбов, так переменился. А с того. Помнится прежде чем взяться за то дело, да деньги огромные выбросить на оборудование лесопилки, он похвалялся тем, что государь у него в гостях побывал. А теперь вот говорит, что про хворь сомовскую ведает. Это что же получается-то?

— Евдоким. А ну-ка зови Столбова. Да Дашку кликни, пусть на стол собирает.

Ну точно. Все знает. Достаточно просто увидеть его хитрый взгляд, как тут же становится ясно, именно так и никак иначе. Степенно поздоровался, присел к столу на лавку, оглаживает бороду, разговоры ведет. Без намеков, чинно и степенно, как и подобает уважаемому и знатному купцу.

Но с другой стороны, видит Сомов, что не просто так припожаловал к нему, Столбов. Однако уж час прошел, за беседой и трапезой, а к разговору так и не приступил. Хотел было сам, да вовремя одумался. Мало ли о чем он догадывается. Да и при домашних те разговоры вести никак нельзя. Пусть и перешептываются, но ведь доподлинно, что и как произошло не ведают. А если слухи поползут от него… О том думать не хотелось. В то что Петр покарает за ослушание купец верил свято.

Наконец сообразил отослать всех и оставить их наедине. Давно бы так. А то сидят хоронятся, да глазками стреляют. А тут всего-то, говорить о таких вещах можно лишь с глазу на глаз. Вот сообразил, и сразу все стало куда как понятнее.

— Меня тут Туманов навестил. Заскочил водицы испить. Хм. Аж на лесопилку заскочил, — ухмыльнулся такой оказии Столбов.

Сомов понимающе кивнул. Уж кого, кого, а этого аспида пронырливого, по гроб жизни не забудет. И ведь тот бочонок тоже сыскал бы. Да только прикопан он как раз в том сарае, где всех домашних и дворню держали.

— Два года тому, то же в зимнюю пору, если помнишь, осчастливил меня своим посещением государь наш. Пир горой, дым коромыслом, на зависть всем соседям и купечеству. По сию пору ходят, да косо смотрят. Мол, обласкан царем батюшкой, поддержку от него лично имеет, да еще и с просьбой к нему государь обращается. Ни к купцам первостатейным, а к купчишке, что ни в одном серьезном деле участником не был. Теперь-то многие бросились силинские махины скупать, завод всех заказов и исполнять-то не поспевает. А тогда только у виска крутили, мол такие денжищи на забаву пустую пустил.

— Так…

— Точно, — с лукавой улыбкой кивнул Столбов. — Тот пир, Анисим Андреевич, с обыска начался. Треск досок и скрип гвоздей такой был, что казалось зубы покрошатся, а сердце зайдется. Думал все. Пришла беда отворяй ворота. Сообразил, что купцов именитых, государю не с руки потрошить, вот и взялся за тех что значимости никакой не имеют. В пересчете, на нынешний рубль, на шестьдесят с лишком тысяч отыскали. Все до последней копеечки. Да только, ничего сверх положенного с меня государь не взял. Лишь ефимки с пересчетом изъяли, да книжицу вексельную выдали. Определили в купцы первой гильдии, да еще по глупости своей, я только десять тысяч заявил.

— Это как это, по глупости? — Хотя и ожидал чего-то подобного, искренне удивился Сомов.

Впрочем, было чему удивляться. Отчего называть глупостью решение записаться по малой ставке? Оно ведь, права считай те же, а в казну куда как меньше отдавать приходится. Шутка ли, ему придется ежегодно выкладывать целую тысячу, просто за одну лишь грамоту. Да будь воля Сомова, он бы то же в десять тысяч заявился.

— А вот так, — слегка разведя руками, ответил Столбов. — Государь мне, мол не глупи, не упрашивай, потом жалеть станешь. А я ему, чего жалеть-то. Во второй гильдии ходил, горя не знал, а теперь в первой стану значиться. Обозвал дурнем, да внял молитвам. Лучше бы, обкостерил по матери, да записал в именитые, хотя и не доставало у меня средств. Ну да, чего теперь-то.

— Что-то ты загадками говоришь, Степан Прокофьевич.

— Да нет никаких загадок, Анисим Андреевич. Дело новое, махина эта непонятная. Мало ее купить, так еще и оборудование к ней. Да потом все это доставить, установить, запустить. Опять же, сама собой работать она не станет, потребны люди специально обученные, да платить им жалование. И ведь попробуй обидеть, развернутся и поминай как звали, не крепостные, враз к кому иному перекинутся. Думал, пропал я. Заставили выкупить то, что никому и даром не нужно.

— Да ведь так все и было. Все думали, что ты умом тронулся.

— Сам, как пришибленный ходил. А сказать никому не моги. Но как оно все вышло, сам видишь. А жалею я от того, что по указу-то изменения в гильдейскую грамоту только раз в два года можно вносить. Я за это время почитай все что вложил в лесопилку отбил. Заработал бы и больше, кабы не дурость моя. Гильдейские ограничения на сделки держат, развернуться не дают. Я уж и к государю, на поклон. А мне ответ — закон, есть закон, и никто его попирать не станет. Но ничего. Нынче второй год на исходе. Сразу побегу в именитые граждане записываться. Пусть и нет у меня за душой ста тысяч. Заказал еще одну махину и оборудование под нее. Моя-то уж нагружена до предела, так что расшириться не получится.