Пламя для дракона (СИ) - Лисина Александра. Страница 3

Пришлось довериться чутью Гнедыша и постараться ему не мешать. А когда сугробы поднялись ему до груди, вовсе отпустить поводья, позволяя умному животному самому решать, куда свернуть и как выбраться из белого плена.

Как вскоре выяснилось, это было ошибкой, потому что на внезапно раздавшийся в чаще громкий треск обвалившегося дерева служивший нам верой и правдой конь отреагировал неадекватно - внезапно захрипел, будто его душили, попятился, а потом вдруг взвился на дыбы, после чего рванул прочь с такой скоростью, что я кубарем слетела с его спины, с головой ухнув в ближайший сугроб. А когда с воплем оттуда вынырнула, то увидела только стремительно исчезающий конский круп, вокруг которого, будто белые брызги, разлетались хлопья пушистого снега.

- Гнедыш, стой! - испуганно крикнула я, но голос мгновенно потонул в торжествующем вое метели. - Гнедыш! Гнеды-ы-ыш... вернись!

Но куда там - огромный конь будто канул в бездну. Только пробитая его телом борозда виднелась в глубоком снегу.

Не желая насмерть замерзнуть в каком-то получасе езды до дома, я подхватилась и, даже не вытряхнув из-под плаща снег, что было сил рванула следом за предателем-конем. Правда, бежать у меня не получилось - замерзшие ноги слушались с трудом, да и снега намело слишком много, поэтому я, скорее, с трудом пробиралась сквозь сугробы, страстно надеясь, что перепуганный Гнедыш не успел уйти далеко.

Но и эта надежда не оправдалась - сколько я ни звала, как ни всматривалась в кружащее перед глазами белое марево, Гнедыш так и не откликнулся. А потом снегопад резко усилился, и разглядеть след стало еще сложнее. Одновременно с этим усилился и ветер, став поистине ледяным, так что очень скоро мне пришлось двигаться практически вслепую, в ужасе думая о том, что в такую метель я вполне могу заблудиться в знакомом с детства лесу.

Сколько я брела посреди разбушевавшейся вьюги, не знаю. Мне показалось, прошла целая вечность, прежде чем впереди, наконец, посветлело. К этому времени я замерзла так, что едва двигалась. Обмороженные щеки уже даже не болели - я их просто не чувствовала. Впрочем, как и пальцы. На низко надвинутый капюшон налипло столько снега, что я едва могла поднять голову, но у меня не осталось сил даже на это. Я шла, как сомнамбула - вялая и безучастная ко всему. Шла, машинально переставляя одеревеневшие ноги, и думала лишь о том, чтобы сделать еще один шаг... не стоять на месте... не поддаться усталости и не свалиться под первым же деревом, на радость волкам.

Как я вышла на ту узкую тропку, не помню. Просто в какой-то миг ноги сами понесли меня к поваленному бревну, почему-то показавшемуся смутно знакомым. А из груди при виде обнаружившейся там утоптанной, хотя и узкой до безобразия дорожки, змеей вившейся между высокими сугробами, вырвался облегченный вздох. Наконец-то, дорога... тепло... люди...

Устало улыбнувшись, я тут же поморщилась от боли в потрескавшихся губах и, стараясь не думать о налившихся тяжестью ногах и о том, во что превратились мои пальцы, ускорила шаг. А затем и побежала, заметив, что совсем недалеко деревья неохотно расступаются, а снега за ними, почитай, и вовсе нет.

Неужто добралась?!

Когда я выскочила на едва припорошенную снежным покрывалом опушку, то сперва даже не заметила повисшую над пожухлой травой туманную дымку. Споткнулась, конечно, о попавшую под ноги корягу. Едва не растянулась на земле, успев с разочарованием заметить, что на опушке нет ни дома, ни людей. А затем обнаружила, что туман на самом деле движется, и обмерла, рассмотрев в молочной гуще массивное тело, неторопливо расправляющиеся паруса-крылья и... глаза. Те самые зеленые, с вертикальным зрачком, пронизывающие до самого дна глаза, которые так часто видела во снах.

Я не трусиха, правда. И никогда ею не была. Да что там - я даже плакала лишь два раза в жизни - когда чуть не утонула в реке, чудом выбравшись из полыньи, и когда хоронили маму. А после, как ни старались односельчане, ни слезинки из меня не выдавили. И бояться я перестала, потому что в какой-то момент твердо поверила, что все самое страшное уже пережила.

А тут меня буквально парализовало.

Полупрозрачный дракон развернулся так плавно и бесшумно, что я сперва вспомнила, что испытала, с головой окунувшись в полынью, а потом снова ощутила себя в том самом сне.

Та же зловещая тишина, от которой коченеет все тело, тот же напряженный, неимоверно тяжелый взор, от которого постепенно подгибаются ноги, та же подозрительная слабость в теле, стремительно нарастающая дрожь, и он... снова ОН сидит напротив, бесстрастно изучая мое лицо. Его серебристая чешуя, которой не посмела коснуться ни одна из витавших над поляной снежинок, блестит и переливается всеми цветами радуги. Длинный хвост, обвив ближайшее дерево, крошит прочную кору в мелкую щепу. А из приоткрытой пасти, в которой подрагивал ярко-красный язык, сплошным потоком изливается самый настоящий смерч... туго закрученная спираль из колючих снежинок, которая, поднимаясь над его головой, раскручивается в полноценную вьюгу и обрушивается на притихший лес той самой бурей, сквозь которую я так долго пробиралась.

Наверное, я все-таки уснула, замерзнув под каким-то кустом, и этот дракон - мое предсмертное видение. Или же просто от холода мой разум помутился. Как у мамы. Помню, она во сне часто кричала, особенно перед смертью - наверное, ее тоже мучили кошмары?

Дракон, увидев меня, тоже замер, но смерч в его пасти мгновенно угас.

- Ты... - у меня внезапно охрип голос, а память очень не вовремя подсказала, что я видела эту поляну раньше. И деревья, безмолвными стражами стоящие по кругу, и то поваленное бревно... мой сон всегда начинался с этого места! А потом каждый раз - обреченный на провал побег, злобно воющий и бьющий по щекам ветер, стремительный росчерк серебристого хвоста, громкий треск поваленного дерева, короткий, пугающий до дрожи взгляд и... пустота. Темнота. А может быть, просто смерть?

Дракон все так же неторопливо сложил огромные крылья и опустил громадную морду так, чтобы моя дрожащая от холода фигурка оказалась возле самого его носа. Святые небеса, какой же он здоровый - один зрачок с меня ростом! Не говоря уж про лапы и остальное. Хотя, наверное, я просто впервые увидела его так близко, вот и растерялась.

- Что тебе нужно? - прошептала я, когда тяжелый взгляд дракона привычно пригвоздил меня к месту. - Зачем ты меня преследуешь?

Он только хмыкнул. А потом втянул ноздрями сгустившийся воздух, шумно выдохнул, и я буквально заледенела. Все тело сковало холодом, словно я провалилась в прорубь и задохнулась от попавшей в горло воды. Руки отнялись, поэтому я не смогла оттолкнуть чешуйчатую морду, когда она снова приблизилась. И не смогла закричать, когда раздвоенный язык мазнул землю у меня под ногами. Грудь словно ледяным обручем сдавило - от остро нахлынувшей боли я даже забыла, как дышать. А потом я все-таки умерла... кажется... и, все еще веря, что сплю, медленно завалилась навзничь.

Но не на промерзшую землю, как должна была, и не на родную постель, откуда каждое утро подскакивала в холодном поту, а куда-то дальше, ниже, в мрачный беззвездный колодец, из которого так же, как и от довольно усмехнувшегося дракона, тянуло смертельным холодом.

И падала я очень долго... молча, мучительно... в полнейшую неизвестность. До тех пор, пока кто-то не подхватил меня на руки и не прошептал торжествующе:

- Наконец-то!

Глава 2

Мне снова было холодно. Настолько, что пришлось свернуться калачиком, подтянуть одеяло повыше, завернуться в него, как гусеница - в кокон, да еще и нос спрятать в складках, чтобы поступающий воздух сперва согревался дыханием.

На какое-то время это действительно помогло - родившаяся где-то в глубине дрожь немного ослабла, но ощущение, что одеяло рваное, и сквозь него постоянно поддувает холодный ветерок, не проходило. Хотелось накинуть сверху что-нибудь еще. Желательно тяжелое, надежное, теплое, как связанное из овечьей шерсти покрывало, которым меня в детства укрывала в холодные ночи мама.