Темные тайны - Флинн Гиллиан. Страница 63

Я проехала поле, на котором неподвижно застыли коровы, и вспомнила о детстве, о ходивших тогда слухах про изувеченную скотину — люди божились, что это дело рук поклонников дьявола. В нашем городке дьявол незримо присутствовал везде — сила зла, которая воспринималась так же естественно и была столь же реальна, как склон какой-нибудь горы. В нашей церкви не особенно много говорили о муках ада, но пастор определенно носился с мыслью о происках Сатаны: если не проявлять бдительность, душа так же легко, как в руках Иисуса, окажется в лапах козлоокого, кровожадного искусителя. В каком бы городе я ни жила, всегда находились «дети дьявола» и «дома дьявола», точно так же как присутствовали страшилки о клоуне-убийце, разъезжавшем в белом фургоне. Каждый житель доподлинно знал о существовании некоего заброшенного склада где-нибудь на окраине — там на полу лежал пропитанный кровью жертв матрац. У каждого непременно находился друг, двоюродный брат или сестра, на чьих глазах происходило жертвоприношение, но они были слишком напуганы, чтобы сообщать подробности.

Через добрых три часа пути я пересекла границу штата Оклахома и уже через десять минут начала ощущать невероятно сладкий и одновременно тошнотворный запах. Оттого что он лез в глаза, они начали слезиться. Я поежилась: мысли о дьяволе его, похоже, и вызвали. Где-то впереди у горизонта небо приобрело синюшный оттенок, и мне показалось, что я его еще и увидела. Но это был завод по производству бумаги.

Радио пришлось выключить, потому что из динамиков несся противный треск и помехи или рекламные объявления для автомобилистов, а потом снова треск и помехи.

Сразу за придорожным щитом с изображением ковбоя и надписью: «Добро пожаловать в Лиджервуд в штате Оклахома, приятель!» — я свернула с шоссе на дорогу, ведущую в город, оказавшимся дырой, куда когда-то заманивали туристов, — когда-то город хвастливо заявлял о себе как о типичном поселении времен освоения Дикого Запада: дома на центральной улице были сплошь застеклены шероховатым непрозрачным стеклом, здесь было полно мелких лавок и заведений, стилизованных под салуны в духе тех времен. Одно заведение, называвшее себя традиционной фотомастерской, предлагало запечатлеться в соответствующем гардеробчике на фотоснимках светло-коричневых тонов под старину. В витрине висела увеличенная фотография размером с небольшую афишу: отец семейства с лассо в руках и в шляпе явно для него великоватой, приняв грозный вид, пытается его сохранить; на крохотной девочке ситцевое платьице и чепец, но ребенок слишком мал, чтобы оценить шутку; ее мать, одетая как шлюха, стыдливо улыбается и прикрывает руками не в меру укороченную спереди юбку. Рядом с фото объявление: «Продается». Такие же объявления и дальше — на дверях бывшей кафешки, зала игровых автоматов и в стеклянной витрине заведения с довольно странным названием «Прихлебатели Уайетта Эрпа». Кругом все, казалось, покрыто толстым слоем пыли. Грязью была забита даже пластиковая петля нефункционирующего водного аттракциона поодаль.

Мужской приют Берта Нолана находился всего в трех кварталах от скучного центра. Это было низкое квадратное строение с крохотным садиком, поросшим сорняком-лисохвостом. В детстве мне очень нравилась эта трава, потому что ее название было доступно моему буквальному восприятию — длинный тонкий стебель увенчивает пушистая метелка, похожая на лисий хвост, только зеленого цвета. У нас на ферме он рос везде, иногда целыми лугами. Мы с Мишель и Дебби срывали пушистые хвосты и щекотали друг друга под мышками. От мамы мы знали ненаучные — и всегда говорящие — названия всех местных трав: «ухо ягненка» мягкое, как ухо настоящего ягненка, «петушиный гребень» действительно напоминает красный гребешок петуха. Я вышла из машины, провела рукой по верхушкам лисохвостов. Может быть, когда-нибудь я разобью сад с сорняками. «Мельница-трава» на ветру действительно расправляет верхнюю часть, как лопасти мельницы; «тесьма королевы Анны» похожа на белые оборки. Пожалуй, мне больше подойдет «ведьмина трава» с ее шипами, напоминающими когти дьявола.

В приют Берта Нолана вела металлическая дверь, выкрашенная в темно-серый цвет, как на подводной лодке. Сразу вспомнились двери в тюрьме, где сидит Бен. Я позвонила. На другой стороне дороги моей персоной заинтересовались двое подростков, они нарезали на велосипедах большие ленивые круги. Я снова позвонила и даже побарабанила по двери, но металл поглотил звук. А не спросить ли мальчишек, подумала я, есть ли там внутри кто живой, исключительно чтобы нарушить молчание? Круги приближались, в глазах седоков застыл вопрос: «Что вы здесь, дамочка, делаете?» В это время дверь открылась — на пороге возник похожий на эльфа человечек в ослепительно-белых кроссовках, отглаженных джинсах и ковбойской рубахе. Изо рта у него торчала зубочистка, и он языком передвигал ее то вправо, то влево. Человечек листал журнал для любителей кошек и даже на меня не взглянул.

— На ночь открываемся только в… — Он оторвался от журнала и осекся. — Ой, душа моя, простите. У нас заведение для мужчин, и, чтобы сюда попасть, вы должны быть лицом мужского пола старше восемнадцати лет.

— Я ищу отца, — начала я в свойственной мне манере растягивая гласные. — Его зовут Раннер Дэй. Вы здесь директор?

— Ха! Я и директор, и бухгалтер, и священник, и убираю здесь тоже я, — сказал он, распахивая дверь. — Берт Нолан собственной персоной — бывший алкоголик, бывший игрок, бывший лодырь и бездельник. Это мой дом. Проходи, дружок, и напомни-ка мне, как тебя зовут.

Комната за дверью оказалась заставлена раскладушками, а от пола разило хлоркой. Кроха Берт повел меня через ряды спальных мест в кабинет, вполне соответствовавший по размерам своему хозяину (как, впрочем, и мне); здесь стоял крошечный письменный стол, металлический шкафчик для хранения документов да два раскладных стула, на которые мы и сели. Чересчур яркий свет невыгодно подчеркивал его угреватую кожу.

— Не сочти меня за ненормального, — сказал он, помахав журналом перед моим носом. — Я, видишь ли, завел кошку, а раньше котов никогда не держал. Но что-то она пока мне не очень нравится. Вместо того чтобы, как ей положено, поддерживать моральное состояние, она на постелях справляет малую нужду.

— А у меня кот, — проявила я инициативу, удивившись вдруг нахлынувшей на меня нежности к Баку. — Вообще-то если кошки или коты гадят за пределами своего туалета, значит, скорее всего, они чем-то недовольны.

— Правда?

— Да, но в остальном с ними не очень много хлопот.

— Хм, — произнес Берт Нолан, — значит, папу ищешь? Да-да, вспоминаю наш разговор. Дэй его фамилия? Он, как и большинство здешних постояльцев, учитывая, что они вытворяли дома, был бы счастлив, если бы знал, что его разыскивают. Обычно их волнуют деньги. Или их отсутствие. Безденежье, запои — вряд ли такая жизнь для порядочных людей. Раннер, значит?

— Он прислал письмо и указал этот адрес.

— Хочешь забрать его домой и ухаживать за ним? — Черные глаза Берта заблестели, словно он сам себе рассказал анекдот.

— Пожалуй, нет. Я просто хотела его проведать.

— Понятно. Этот вопрос — проверка на вшивость. Люди, которые говорят, что разыскивают кого-то из моих ребят, чтобы о них заботиться, никогда этого не делают. — Нолан понюхал пальцы. — Я бросил курить, но иногда проклятые пальцы пахнут табаком.

— Он сейчас здесь?

— Нет, его снова где-то носит. Мне тут пьяницы не нужны, а у него уже третий запой.

— Он сказал, куда отправился?

— Дорогуша, я не справочное бюро, чтобы раздавать адреса. Никогда этого не делаю, и, как оказалось, это наилучший способ отвечать на любой запрос. Но ты производишь впечатление милой девушки, поэтому вот что я тебе скажу…

— Бе-е-е-р-р-рт! — истошно завопили на улице.

— Не обращай внимания, душа моя, это один из моих ребят хочет пораньше попасть внутрь. Еще одно полезное правило: никогда никого не впускать слишком рано. И слишком поздно тоже.

Он посмотрел на меня вопросительно, похоже потеряв нить разговора.