Легенда Лукоморья - Набокова Юлия. Страница 45

Мы, сбившись в кучу, молча разглядывали эту пародию на человека. Вдруг нос-сучок дернулся, будто принюхиваясь, а щель рта задвигалась, и из нее, словно монетки, которые бросают в игровой автомат, посыпались слова:

– Люди. Двое. Хорошо. Начнем!

– Что начнем? – На этот раз сдали нервы у Кузьмы, и его тонкий голос пилой разрезал сгустившийся воздух.

– Возрождение, возрождение, возрождение, – зашептали деревья на разные голоса. Были здесь и грозный мужской бас, и тоненький голос ребенка, и нежный девичий голос. И вот уже показалось, что кряжистый дуб когда-то был коренастым увальнем, побег ели – кучерявым мальчуганом, а гибкая ива – красавицей-невестой. В ветвях чудились руки, в листьях – локоны волос, в коре – контуры глаз и бровей.

– Возрождение, – изрек пенек и неуклюже двинулся к нам.

– Да кто вы такие? – выкрикнула я.

– Я-на, – промычал кот, путаясь у меня в ногах, – не хочу тебя пугать, но, кажется, это деревья-призраки.

– Брешешь, – побелев, выдохнул Кузьма. – Это все выдумки. Нет никаких призраков!

– Мы лю-уди! – провыл лес, качнув кроны окруживших нас деревьев.

Этот нечеловеческий вой ледяной клешней схватил сердце, и мне стало нечем дышать.

– Да что же это, – растерянно причитал Кузьма, беспомощно озираясь по сторонам. – Не может быть, быть того не может.

– Варфоломей, что все это значит? – взвизгнула я, отшатнувшись от гибкой ветви-плети, полоснувшей меня по лицу.

– Говорят, что души людей, погибших в лесу, не нашли упокоения и стали деревьями в заколдованном лесу, – тревожно промяукал кот. – И если кто из людей попадет в этот лес, то живым уже не уйдет – превратится в дерево. А душа одного из деревьев-призраков возродится, и он вновь станет человеком и сможет вернуться в свой дом.

Теперь уже деревья были совсем близко, тянули к нам ветви, стремились прижаться листьями, ощупать, опутать, не дать уйти. Пенек медленно кружил вокруг нас, казалось, только он один сдерживает натиск деревьев. Но стоит ему дать команду, как они тут же сомкнут смертельные объятия, раздавят, сломают, выжмут из нас жизнь до последней капли крови.

– Кузьма! – Я тряхнула осоловевшего мальчишку за плечи. – Мы им не сдадимся, слышишь!

В глазах паренька через край плескалось отчаяние: поняв, что преимущество в силе и числе на стороне деревьев он сразу сдался и теперь ждал неотвратимой гибели.

– Кузьма! – рявкнула я и саданула его кулаком по лицу.

Боль и кровь привели мальчишку в чувство. Он мигом подобрался и бросился на меня.

– Вот и хорошо, вот и молодец! – Я увернулась от его кулаков. – А теперь оглянись и быстро соображай, как нам спастись. У тебя случайно нет с собой топора?

– Зачем это?

– Дурень! Деревья боятся топора и пилы. Мы бы их тут сейчас в щепки покрошили.

– У меня только нож.

– Да, ножом ты только вырежешь: «Здесь был Кузя».

– Чего? – не понял Кузьма.

– Вытаскивай свой нож и постарайся срезать побольше веток, вонзай его в кору, вдруг их это остановит. Может, у них есть какое-то уязвимое место.

Кузя взмахнул острием, и на землю упало несколько веток. По ушам ударил пронзительный стон. Пенек, накручивающий круги вокруг нас, бросился к Кузьме и сбил с ног. Я кинулась Кузе на выручку и крикнула:

– Хватай пень с другой стороны!

Судя по всему, пень здесь – главный, а значит, захватив его в заложники, можно попробовать договориться с остальными.

Кузьма подхватил пень за корни со своей стороны, я – со своей. Пень верещал, брыкался, царапался, но нам все-таки удалось поднять его. Ох и тяжелый, зараза! Даром что трухлявый!

– Теперь что? – пропыхтел Кузьма, едва удерживая корявого пленника.

– Теперь бы размахнуться… как следует… да бросить его… в болото, – пропыхтела в ответ я.

Тут пенек умудрился подскочить вверх, в прыжке развернулся, ударил Кузьму корнями в грудь, а меня ткнул сучком-носом в шею, пробороздив кожу до крови. Разжав руки, мы с напарником разлетелись в разные стороны, и нас тут же накрыли ветви ближайших деревьев.

Ветки и листья ощупывали лицо и тело, спутывали волосы, пробирались под одежду, обдирали кожу, забивали нос и рот, не давая дышать. Это был конец. Перед глазами колыхались листья, в ушах шумел ветер, ноги врастали в землю. Я уже чувствовала, как высыхает кожа, превращаясь в кору, как зудят руки, и через кожу пробиваются почки-листья, по жилам бежит березовый сок, а пряди волос становятся пушистыми сережками. Но тут что-то тяжелое разбило мою коленку, и что-то мягкое и живое прижалось к ногам.

– Я-на, Я-на, очнись! – раздался оглушительный вопль. – Возьми это, действуй!

Слабой рукой я нащупала кожаный мешочек с какими-то железками внутри, больно поранившими колено. Дернула завязки – на ладонь выпали два странных кусочка металла и обрывок веревки, но разглядеть их толком я не успела – выронила из пальцев, сделавшихся деревянными.

– Я-на! – возопил кот. – Не спать! Пожар! Огонь!

Слово «пожар» подействовало на меня отрезвляюще. Откуда-то появились силы взбрыкнуть, разорвать паутину ветвей, опутавших меня коконом, схватить с земли непонятные железки и поднести их к глазам. Да это же огниво! Откуда оно взялось в глухом лесу? Но все вопросы после, сперва надо вырвать вторую руку, которую оплела цепкая осина, и попытаться добыть огонь… Длинный язык пламени на конце веревки-трута прожег сумрак ветвистого плена, лизнул листья и жадно набросился на ветви. Деревья, удерживающие меня, отдернули ветви, отпрянули в стороны, и я повалилась на землю, глухо кашляя. Но стоило труту погаснуть, как деревья вновь сомкнули кроны надо мной. Отломав у одного из них сухую ветвь, я снова чиркнула огнивом. Посыпались искры, я схватила загоревшуюся ветку и взмахнула ей, как факелом. Огонь обжигал пальцы, но спасительное пламя заставило моих противников отступить.

– Кузьма! – проорала я, поднимаясь с земли и размахивая горящей веткой. – Ты где?

Деревья за моей спиной настороженно шептались и качали ветвями, норовя погасить огонь.

– Он там! – пропищал у ног Варфоломей, указывая на нагромождение деревьев по левую сторону от меня.

У меня сердце оборвалось: казалось, там перевернулся грузовик со срубленными деревьями, и сложно было представить, что человек, оказавшийся под ними, мог уцелеть. Я подскочила к куче и ткнула в центр нее горящую ветвь. Видно, одно из деревьев оказалось совсем сухим, потому что огонек весело затанцевал внутри свалки, и вот уже дорожка пламени пронеслась по всему стволу, превратив его в большой факел. Я едва успела выдернуть руку, как деревья бросились врассыпную, чуть не затоптав меня. Объятый огнем клен заметался по поляне, разбрасывая смертельное пламя по ветвям соседей. И вот уже воздух наполнили треск огня и едкая горечь дыма.

Деревья, уже не замечая ничего вокруг, в панике носились по поляне, с грохотом сталкивались друг с другом, так что летели на землю ветви и ломались пополам стволы, а потом с грохотом рушились на землю. Варфоломей теннисным мячиком скакал между стволами, норовившими превратить его в блин. Да и мне пришлось изрядно повилять, чтобы не попасть меж двух бревен и добраться до лежащего на земле Кузьмы. Когда до мальчишки, не подающего признаков жизни, оставалось несколько шагов, я услышала за спиной ужасный грохот. Большой кряжистый дуб, охваченный пламенем, накренился и медленно заваливался на землю, грозя навсегда погрести под своими пудовыми ветвями Кузю. Я бросилась к пареньку и успела оттащить его в сторону раньше, чем дуб с грохотом обрушился, лизнув меня по спине языком пламени.

Упав на землю, я сбила огонь и огляделась по сторонам. За моей спиной бушевало пожарище. Деревья, которые еще могли двигаться, убегали прочь, тряся опаленными ветвями. Те, которые пожирал огонь, катались по земле и рассыпались в поленья. Упавший дуб, чуть не раздавивший Кузьму, теперь служил нам надежной преградой. Я отыскала взглядом Варфоломея, забившегося под большой камень неподалеку, и, убедившись, что с котом все в порядке, нащупала пульс Кузьмы. Паренек был жив. Еще несколько минут понадобилось на то, чтобы привести его в чувство. Пожар за спиной разгорался все сильнее, и Варфоломей тревожно крутился возле камня, призывая торопиться. Кузьма едва стоял на ногах, но вид приближающегося пламени, жадно пожиравшего деревья-призраки, придал ему сил и ускорения. Дым пожарища щипал глаза, языки пламени, казалось, лижут задники лаптей, мы, не разбирая дороги, неслись среди деревьев, которые твердо вросли корнями в землю и с молчаливой скорбью ожидали приближения гибели. Варфоломей черным мячиком скакал впереди, указывая дорогу.