Наследник - Кулаков Алексей Иванович. Страница 20

– Аллилуия, аллилуия, слава тебе, Боже!

Почин митрополита тут же подхватил церковный хор, сбивая царевича с его мыслей. А вот средненький совершенно игнорировал мощные голоса певчих. И не только игнорировал, а и потихонечку присоединялся к младшему, еще сильнее привалившись и надавив округлым детским подбородком на руку брата, лежащую (скорее уж придерживающую в вертикальном положении) у него на груди. Дмитрий прикинул, сколько еще будет длиться служба, незаметно огляделся по сторонам и сам чуть-чуть прикрыл глаза. Проснулось дремавшее до этого средоточие, побежало по рукам и ногам ласковое тепло, немного выплеснулось наружу, накрывая семилетнего Ивана невидимым покрывалом. Три ровных вдоха и выдоха, очень осторожный выплеск силы – и «покрывало» начало бережно и осторожно напитывать собою каждую клеточку детского организма. Едва осязаемое живое тепло прошлось по заметно расслабившемуся телу, пристрастно осматривая-оценивая-подлечивая все вызывающие хотя бы малейшие подозрения места, словно бы в сомнении задержалось у шеи – и окончательно вернулось к своему хозяину. Тут же левая рука Дмитрия тихонечко шевельнулась, расстегивая верхнюю жемчужную пуговицу на праздничном кафтане брата.

«Идиоты! Вернее, челядинки-идиотки. Совсем уже мышей не ловят – уж сделать так, чтобы воротник не давил, дело пяти минут…»

Еще раз взбодрив источник уколом воли, он потянулся через взгляд к сестре. Знакомый отклик родной крови, эхо ее эмоций, в основном любопытства и легкой сонливости, резкий «привкус» чужой и заметно более сильной энергетики рядом…

«Черт, далеко!»

С досадой покосившись на изрядно дородную мамку, удерживающую на своих руках принцессу царства Московского, а заодно перебивающую своей тушей (невольно, конечно, но все же) ему все возможности для диагностики и лечения Дуни, наследник перевел взгляд на Федора. И тут же мысленно сплюнул. Ибо его дядька-воспитатель стоял еще дальше, вдобавок почти полностью закрывая своим телом последыша [59] царской семьи. Недовольное средоточие чуть ли не само по себе покрылось короной мелких разрядов, своевольничая, и абсолютно не желая успокаиваться, и зеркально отражая все его чувства. Быстро уткнув глаза в пол, он еще сильнее прикрыл веки, старательно подстраиваясь под атмосферу самого собора и скрытую в его стенах силу. Впрочем, в стенах ли? Спокойствие текущей воды, свежесть утреннего ветра, ровный жар искренних молитв… Пропустить прохладные струи воды и порывы ветра сквозь себя, дать им унести всю его злость и раздражение, укутать источник чужим теплом – и ощутить удивительную гармонию с окружающим миром.

«Хорошо!..»

Прислушавшись к ходу службы, Дмитрий не без сожаления вздохнул – воскресная заутреня подходила к концу, а ему так хотелось побыть в храме еще!.. В идеале – совсем одному, чтобы без помех и лишних глаз разобраться во всем том, что он чувствовал, заходя в белокаменную громаду Успенского собора. Нет, в других церквах Московского кремля, которые он уже посетил, у него тоже было что-то похожее, но такая чистая, сильная и успокаивающая энергетика была только здесь. Увы! Его любопытство имело все шансы остаться неудовлетворенным, потому как, чтобы полностью очистить от служек и священников чуть ли не главный храм страны хотя бы на полдня, надо быть как минимум митрополитом. И не абы каким, а Московским и всея Руси – другого же вежливо и со всем почтением пошлют в пешую прогулку. По святым местам, ага.

«Ничего, будет и на нашей улице праздник!»

Уже без малейшей опаски подняв голову, а вместе с тем и взгляд на окружающих, царевич быстро огляделся. Прислушался к ровному дыханию брата и изогнул в довольной улыбке самые кончики губ – никто ничего так и не заметил!.. Коротая оставшееся до окончания службы время, он заскользил внешне равнодушным взглядом по одухотворенно-спесивым бородатым «личикам» родовитейших прихожан, еще раз припоминая все то, что смог узнать о сложнейших переплетениях их родственных связей. Хитромудрые интриги и прочие извечные боярско-княжеские развлечения до поры до времени его не интересовали – и возраст не тот, и влияния нету… Пока. А вот выяснить и разложить по полочкам – кто, кому и кем приходится (а также хотя бы примерно оценить финансовый «вес» того или иного боярского клана), – это было интересно и очень полезно в долгосрочной перспективе, а также весьма способствовало тренировке памяти и сообразительности. Впрочем, последнее качество он развивал и по-другому. Тот же осмотр: поди сообрази, что странный отклик-ощущение с правой коленки означает недавний удар при падении, а не какое-нибудь нарушение в развитии сустава! Чувствуется-то почти одинаково… Пока не разберешься в оттенках боли и не запомнишь, что к чему. Тогда уже точно больше не перепутаешь. Ну не лечил он до этого детей!.. Или еще одна тренировка в диагностике и лечении на расстоянии (кстати, в храме это давалось заметно легче): пока он нащупал верную тропку и сделал по ней пару неуверенных шагов, едва мозги не вскипели, а соображалку так и вовсе чуть не заклинило. Разобраться в тончайших откликах и оттенках странных и доселе неизведанных ощущений, правильно их понять, затем наложить это довольно смутное понимание на упражнения с источником… Брр!.. Правда, был в этой бочке вполне заслуженного меда и немаленький ковшик с дегтем, потому что после такого прорыва применительно к нему поговорка: «Семь раз отмерь – один раз отрежь», – разом приобрела статус обязательного к выполнению закона.

Когда он в прошлой жизни травничал да знахарствовал – сил было откровенно маловато (хотя тогда так и не считал), поэтому и лечил слабенько. И вред, если он был, конечно, наносил такой же. Слабенький. А теперь, при той же обычной диагностике, всего лишь на секунду упустив контроль над средоточием, он мог с легкостью неимоверной перекорежить чужую энергетику. Или влить больше, чем надо, с весьма печальными для пациента последствиями. Когда жизненной силы много, она чужая и совсем неуправляема, то сама по себе становится страшным в своей мучительности ядом…

– Воскресый из мертвых Христос истинный Бог наш!

Услышав начальные слова праздничного отпуста, смиренные прихожане чуть-чуть взбодрились, готовясь вскоре увидеть серое утреннее небо воскресного дня. Дослушали до конца, время от времени благочестиво обмахивая грудь двумя перстами, а напоследок дружно отблагодарили владыку Макария поясными поклонами за все его труды по окормлению их душ. Привычным тихим гулом и внимательными взглядами проводили своего владыку с Царского места и до выхода, а затем пришел черед и самого Дмитрия покинуть Успенский собор. Рядом, но на полшага позади и по правую руку шагал моментально проснувшийся Иван, следом, выдерживая приличествующее расстояние до старших царевичей, двинулся дядька Федора, неся так и не пожелавшего прервать свой сладкий сон воспитанника. К нему хвостом пристроилась мамка начавшей немного капризничать царевны Евдокии, подпертая со своих внушительных тылов еще двумя нянечками не менее выдающихся достоинств… Окончательно сбросившие с себя оковы тишины и сонливости бояре чинно занимали свои места в стихийно образовавшейся процессии, при том зорко следя, чтобы никто и ни в чем не умалил их родовой чести и достоинства.

– Мить?.. Митя?!

Средний брат незаметно подергал старшего за рукав, дождался, пока тот чуть повернет лицо, и шепотом протянул:

– А можно мне к тебе?

– Можно. После полдника.

– А ножичками дашь поиграть?

– Дам.

– А смешные рисунки?

– Порисуем.

– А?..

– Поиграем. Как с батюшкой пополдничаем, так и повеселимся малость – я для того и забаву новую придумал.

– У-у-у!

Судя по сведенным к переносице бровкам и серьезному выражению глаз, семилетний Рюрикович старательно пытался угадать, что за игру измыслил его старший и оттого уж-жасно умный братик. Так и ушел в свои покои весь из себя рассеянный и задумчивый, напоследок несколько раз обернувшись и махнув рукой. Яркие пятна первых солнечных лучей, подсветившие затейливую роспись стен и потолков в покоях Теремного дворца, истертая множеством ног каменная плитка на полу открытых галерей, застывшие живыми истуканами постельничие сторожа, вечный сумрак узких запутанных переходов… Собственные покои встретили наследника откляченным задом теремной служанки, усердно домывающей пол в передней комнате. И раздраженной Авдотьей, явственно примерявшей свой сапожок к ее рыхлым ягодицам, чтобы «корова сонная» и «неумеха криворукая» шевелилась пошустрее.