Точка отсчета - Корнуэлл Патрисия. Страница 36

— Нет, сэр, — ответила я. — И если ночью появится что-то еще, пожалуйста, сразу же позвоните мне.

— Да, и мне тоже. — Марино достал из кармана визитку и нацарапал на ней номер своего домашнего телефона. — В любое время.

Я подала Тому карточку, и он внимательно изучил ее, хотя и видел Марино у этих ворот, наверное, уже тысячу раз.

— Будет сделано, капитан, — с поклоном сказал Том. — Не сомневайтесь, я сразу же дам знать. И, если хотите, задержу любого до вашего прибытия.

— А вот этого не надо, — покачал головой Марино. — Парнишка из пиццерии все равно ни черта не знает. И уж если случится что-то серьезное, держитесь подальше и не ввязывайтесь.

Я поняла, что он думает о Кэрри.

— Списывать меня еще рано, но я вас понял, капитан.

— Вы отлично поработали, Том, — сказала я. — Не знаю как вас и благодарить.

— Для этого я здесь и нахожусь, доктор Скарпетта.

Он направил пульт дистанционного управления на ворота и поднял руку.

Мы проехали.

— Ну, слушаю.

Я повернулась к Марино.

— Какой-то придурок пытается сыграть на твоих нервах. — В пульсирующем свете уличного фонаря его лицо показалось мне угрюмым. — Цель ясна: расстроить, запугать, отравить тебе жизнь. И должен добавить, у него это неплохо получается.

— Ты же не думаешь, что Кэрри...

Я свернула к дому.

— Не знаю, — перебил меня Марино. — Но я бы не удивился. Про то, где ты живешь, в газетах писали не раз.

— Может быть, попробовать выяснить, откуда были сделаны заказы? — предложила я. — Если звонки были местные...

— Господи! Надеюсь, что нет. Если только это не кто-то из твоих здешних тронутых почитателей.

— Их тоже хватает.

Я припарковалась рядом с его машиной и выключила двигатель.

— Могу прилечь у тебя на диване, если только ты не против, — предложил Марино, открывая дверцу.

— За меня не беспокойся. Лишь бы не привезли еще один контейнер. Соседи этого не переживут.

— Я вообще не знаю, почему ты здесь живешь.

— Знаешь.

Он вытащил сигарету, всем своим видом демонстрируя нежелание уходить.

— Ну да. У вас же здесь охранник. Тоже мне...

— Послушай, если ты не очень хорошо себя чувствуешь и не хочешь садиться за руль, для меня будет великой честью предоставить тебе свой диван.

— Это кто себя плохо чувствует? Я? — Марино щелкнул зажигалкой и выпустил струйку дыма в открытую дверцу. — Я не о себе беспокоюсь, док.

Я вышла из машины и остановилась, поджидая его. Он неловко выбрался из салона, большой и уставший, и на меня вдруг накатила теплая волна грусти и любви. Марино был одинок и, вероятно, глубоко несчастен. В его жизни было мало хорошего, и вспомнить он мог разве что жестокость и насилие, с которыми сталкивался на работе, и неудачные связи, оставшиеся в далеком прошлом. Пожалуй, единственной константой в жизни была я, однако, довольствуясь моей вежливостью, он редко получал от меня тепло. Это было просто невозможно.

— Пойдем. Я приготовлю тебе пунш. И ехать никуда не надо. Ты прав. Мне не очень хочется оставаться одной, и еще неизвестно, не готовит ли ночь сюрпризы вроде пиццы и такси в аэропорт.

— Вот и я об этом думаю, — с напускной озабоченностью сказал Марино.

Я открыла дверь, отключила сигнализацию, и через несколько минут Марино уже сидел на диване в гостиной, потягивая бурбон со льдом. Я принесла ему свежие простыни и одеяло из чистого хлопка.

— Тебе никогда не приходило в голову, что мы все же можем проиграть? — сонно пробормотал он.

— Проиграть? Что ты имеешь в виду?

— Ну, знаешь, как говорят в кино, хорошие парни всегда выигрывают. Но насколько это реально? Вряд ли с этим согласилась бы та женщина, которую сожгли в доме Спаркса. В жизни хорошие парни выигрывают не всегда. Охо-хо, док. Нет, не всегда. — Он откинулся на подушку, точно больной, и, отхлебнув бурбона, устало вздохнул. — И Кэрри ведь тоже думает, что выиграет она. Ты об этом не думала? У нее было целых пять лет, чтобы все спланировать. Целых пять гребаных лет!

Марино всегда начинал ругаться, когда уставал или выпивал. В его устах крепкие слова никогда не звучали оскорбительно, они просто выражали то, что он в данный момент чувствовал. Я много раз объясняла ему, что это вульгарно, что некоторые воспринимают ругательства слишком буквально, но Марино был неисправим.

— Не могу думать о том, что такие, как она, победят, — тихо сказала я, делая глоток красного бургундского. — И даже не стану пытаться.

— Боишься?

— Нет. Просто верю, что такого не случится.

— Да. — Он снова приложился к стакану. — Ты веришь. Гребаная вера. А знаешь, сколько парней на моей памяти умерли от сердечных приступов или погибли на работе? Многие ли из них, по-твоему, верили? Возможно, все, черт бы их побрал! Никто не думает, что он умрет. И мы с тобой тоже не думаем, хотя знаем, как оно может случиться. У меня, например, хреновое здоровье, верно? Думаешь, я не понимаю, что каждый день вдыхаю яд и проглатываю отраву? Могу ли я что-то с собой сделать? Нет. Я просто старый неотесанный чурбан, который должен жрать стейки и пить виски и пиво. Я уже давно перестал слушать, что говорят врачи. Наплевать. Так что в седле мне сидеть осталось недолго. Понимаешь?

Голос у него стал хрипловато-сентиментальным.

— И придут на похороны лишь горстка копов, а ты скажешь, что работать со мной было не так уж и плохо, — продолжал Марино.

— Давай-ка спать. И ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь. Не могу даже представить, что с тобой что-то случится. А если ты так думаешь, то только потому, что дурак. Большой старый дурак.

— Ты серьезно? — с надеждой спросил он.

— Ты и сам знаешь.

Марино допил бурбон и покачал стаканом, но я не отреагировала.

— Знаешь что, док? — хрипло сказал он. — Я все-таки тебя люблю, хотя ты и зануда, каких мало.

— Спасибо. Спокойной ночи.

Он снова потряс стаканом с нерастаявшим льдом.

— Спи, — сказала я.

Я выключила настольную лампу только в два часа ночи. Слава Богу, в субботу дежурить в морге должен был Филдинг. Около девяти, когда я наконец поднялась с кровати, в саду уже вовсю распевали птицы и солнечные зайчики прыгали по двору, как футбольные мячики. Залитая ярким светом кухня казалась почти белой. Я приготовила кофе и постаралась очистить голову от посторонних мыслей, зная, что меня ждут сотни переброшенных на мой компьютер файлов.

Я прошла в гостиную. Марино спал так же, как и жил, сражаясь с самим собой, словно со злейшим врагом, — одеяло свесилось на пол, подушка загнана в самый угол, простыни обмотались вокруг ног.

— Доброе утро.

— Пока еще нет, — простонал он и, повернувшись, кулаком вернул подушку на место. На нем были синие боксерские трусы и майка, которая задралась на грудь, обнажив распухший живот. Меня удивляло то, с каким равнодушием, в отличие от жен-шин, воспринимают мужчины свою полноту. Я всегда старалась держать себя в форме, и когда одежда начинает жать в талии, настроение у меня падает, увлекая за собой и либидо.

— Можешь поваляться еще немного.

Я поправила сползшее одеяло, и Марино тут же засопел, как раненый кабан.

Пришло время позвонить Бентону в его нью-йоркский отель.

— Надеюсь, не разбудила.

— Вообще-то я уже почти ушел. Как дела?

Он был внимателен, но думал, похоже, о чем-то своем.

— Были бы лучше, если бы ты был здесь, а она за решеткой.

— Проблема в том, что я знаю ее приемы, а она знает, что я это знаю. Поэтому может так получиться, что я ничего не знаю, если ты понимаешь, что я имею в виду, — сдержанно ответил он. Мне был знаком этот тон, и он означал, что Бентон чем-то недоволен или злится. — Прошлой ночью мы, несколько человек, прошлись к туннелю в Бауэри. Прекрасный способ провести время. Побывали на том месте, где погиб Голт.

Бентон всегда осторожничал в выборе слов и вместо того, чтобы сказать «где ты убила Голта», говорил «где погиб Голт».