Шпага императора - Коротин Вячеслав Юрьевич. Страница 2

— Даю слово, — мрачно выдавил из себя лейтенант.

— Вот и ладушки! — это я уже по-русски. — Гафар! Возьмёшь повод коня, на котором поедет господин офицер.

Башкир молча кивнул.

— Так что, — обратился ко мне лейтенант, когда мы, устроившись в сёдлах, тронулись по дороге, — продолжим наш спор?

— Несколько позже, — внутренне улыбнулся я наивности пленника, — в ближайшее время предстоит передвигаться со скоростью, не способствующей спокойной беседе — ваши соотечественники наверняка попытаются догнать отряд, так что пока придётся подготовиться к разговору в седле.

— Подчиняюсь…

— Пошли! — махнул я рукой ребятам, и в ближайшие минут двадцать до нужной лесной тропы мы передвигались галопом.

Да уж: конные егеря, это ещё можно понять, к тому же скоро и в русской кавалерии появятся соответствующие полки, но минёры-кавалеристы… Сюр какой-то.

А что делать? Отряд должен быть мобильным: пришёл — увидел — навредил. И отошёл с максимальной скоростью. Чтобы дальше «строить козни».

После примерно километра продвижения по хоть и лесной, но всё-таки «человеческой» тропе, Спиридон свернул на звериную. Спешились и повели коней в поводу.

То ещё удовольствие: и паутина тебе регулярно на физиономию липнет, и мухота всякая старается за шиворот залезть со всевозможными вариантами пищания и жужжания. К тому же ветки так и норовят хлестнуть по тому месту, куда липнет паутина.

Но больше всего раздражают именно членистоногие. Как там было в анекдоте: «Чрезвычайно богат животный мир Западной Сибири, здесь обитает более десяти тысяч видов животных. Одних только комаров девять тысяч видов». В Сибири я не был, но впечатление такое, что в лесах под Смоленском всевозможного гнуса не меньше. И весь он собрался именно в этом месте исключительно для знакомства со мной. Надо было в своё время на предмет репеллентов подсуетиться. Но поздно переживать на эту тему.

Клеща бы не зацепить. Хотя в это время энцефалитных особенно много в Европе быть не должно, но всё равно — очень не хочется.

Наконец открылась подходящая полянка, на которой и стали устраиваться ночевать. Подумалось: не поставить ли на всякий случай растяжку на тропе — не стал — запросто какой-нибудь лось может вляпаться, а нам лишний шум ни к чему. Не посмеют французы лес прочёсывать — чревато. Да и следопытов у них нет, если, конечно, кто-нибудь из местных не скурвился. Но это вряд ли.

Палаток мы не имели, но вроде бы ночь обещала быть тёплой и ясной. Солдаты разошлись, кто за дровами, кто повёл на водопой лошадей к ручью, протекавшему неподалёку, а у нас с лейтенантом появилась возможность продолжить дискуссию.

— Ну что же, господин Ван Давль. — Я опустился на расстеленный плащ и пригласил лейтенанта пристроиться рядом. — Какие претензии вы имеете к манере ведения военных действий нашими войсками?

— Я уже говорил по этому поводу: вы воюете, как бандиты, из-за угла, не принимаете открытого сражения, — кажется, он всерьёз верил в то, что говорил. Ишь — ноздри растопырил и смотрит с вызовом.

— Сударь, — поспешил я поставить на место обнаглевшего пленника, — не забывайте о своём положении и потрудитесь воздержаться от оскорблений армии, в которой я имею честь служить. А по поводу «лицом к лицу» — смешно требовать этого от противника, имея чуть ли не пятикратное превосходство в силах. Не находите?

— Это не повод действовать так, как действуете вы.

— А по-моему — очень даже повод. Кстати, я участвовал в сражении под Островно, и если вы слышали об этом бое, то должны знать, что русские могут бить ваши соединённые полчища, даже уступая в количестве батальонов.

Судя по тому, как засопел собеседник, про тот арьергардный бой он слышал.

— Это не сражение — это именно арьергардный бой. Но остальные действия ваших войск, а конкретно подчинённого вам отряда…

— Непривычны? — улыбнулся я.

— Не просто непривычны — вопиющи! Так не воюют цивилизованные армии!

— Да что вы говорите! — Я уже конкретно веселился. — А скажите, когда ваши предки воевали за свободу своей страны с испанцами, по каким правилам они уничтожили дамбы и ввели свои корабли в затопленные города?

— Это другое, — несколько смутился оппонент.

— Почему? Значит, затопить города, в которых, между прочим, находятся женщины, дети и старики, для вас вполне приемлемый способ ведения боевых действий. Держать осаду городов, где от голода, жажды и болезней будет вымирать как сам гарнизон, так и мирное население — тоже, а взрывать мосты, по которым идут напавшие на вашу родину вооружённые захватчики, или расстреливать их из засады — недостойно воинской чести. Так вы считаете?

— Я не могу ответить, — набычился лейтенант, — я солдат, а не судейский. Но чувствую, что вы не правы, несмотря на убедительность того, что прозвучало.

— Я прав, сударь. Могли уже убедиться, что с вами обращаются так, как положено с военнопленным. Но любого вооружённого иностранца на нашей земле мы будем уничтожать любыми доступными способами. Вот когда русские войска придут во Францию и Голландию, можете не сомневаться — будем искать сражения в поле…

— Господин капитан, — вытаращился на меня голландец, — вы в самом деле считаете, что Россия сможет победить Императора?

— Более чем уверен в победе России. Так же, как и в том, что Наполеон скоро перестанет быть не только правителем Европы, но и французским монархом.

— Такого не может быть никогда, — снова задрал голову голландец, словно взнузданный.

— Поживём — увидим, — не стал я вступать в бесполезный в данной ситуации спор. Кое-какие сомнения в его череп заронить удалось — тоже неплохо.

Меж тем ребята уже развели на поляне практически бездымный костерок и стали прилаживать над ним котёл. Разносолов, конечно, на ужин не ожидалось, но кашки хотя бы похлебаем.

Уже забулькала греча, когда Спиридон, расстелив небольшую скатёрку, стал нарезать хлеб и сало на находящемся неподалёку пеньке.

Только сейчас я подумал, что нужна ложка для пленника — свою ему никто не даст, а дать ему вылизывать котелок, после того как поедят остальные, или предлагать черпать кашу горстью — как-то не очень…

Пришлось, чтобы не выглядеть после совсем по-дурацки, пойти поискать подходящую щепу и вырезать из неё некоторое подобие лопатки — с нормальной ложкой не сравнить, но хоть что-то…

— Лейтенант, — обратился я к Ван Давлю, — водку пьёте?

— Пью. А вы предлагаете?

— Предлагаю. Будете?

— Вы всем пленным такое обслуживание обеспечиваете?

— Не всем. — Я оставался спокойным, несмотря на явное нахальство голландца, — пленники, которые считают, что делают одолжение, принимая пищу и питьё из рук тех, кто взял их в плен, не получают ни того, ни другого.

— То есть если я не буду у вас просить еды, то и кормить меня не будут?

— Да перестаньте. Вас не будут кормить насильно и не дадут еды, если от неё откажетесь. Так есть будете?

— Благодарю.

Вот же зараза!

— «Благодарю, да» или «Благодарю, нет»?

— «Благодарю, да». Только чем и из чего? Вы ведь не поймали мою лошадь, а всё необходимое для еды осталось с ней.

— Из общего котелка. Вот этим, — протянул я лейтенанту свой «скородел».

Скривился, конечно, но выбирать особо не приходилось. Ничего — перебьётся. Не в ресторан всё-таки пришёл.

Перекусили. Потом, тщательно продраив котелок травой и ополоснув в ручье, заварили «лесной чаёк» из листьев земляники и черники — русскому человеку хоть без какого-то чая спать не лечь.

Дежурных на ночь распределил попарно — народу хватало, так что где-то по часу на пару пришлось.

Костёр пришлось потушить, но ночи пока ещё светлые и относительно тёплые.

Конечно, спать на практически голой земле — удовольствие сильно ниже среднего. Тот же лапник под плащом — неважная замена полиуретановому коврику и спальному мешку. Однако свои четыре часа я продрых за милую душу.

Когда открыл глаза, было где-то около четырёх, и скоро предстояло поднимать лагерь. Однако пришлось устроить побудку пораньше.