НЧЧК. Командировка - Астахова Людмила Викторовна. Страница 13

– Миледи! – Бурат Карлович обрадовался мне, как родной. – Окажите милость, не побрезгуйте… Чайку? Как раз поспел.

– Было бы неплохо… – в сомнениях протянула я. С одной стороны, мне не терпелось уединиться с ноутбуком и фотографиями, а с другой – колоритный дедушка-леший вполне мог просветить меня насчет местных слухов, да и вообще, вежливый гость не станет обижать хозяина отказом от угощения. Да и чаю мне хотелось. А когда радушный леший выставил на стол несколько баночек с медом, я растаяла окончательно. И, конечно, согласилась.

Мед у него был нескольких сортов, темный и светлый, тягучий, наполненный солнцем и запахами лета. Лесной, цветочный и липовый. А еще – редкое лакомство! – даже вересковый мед у него был. Красота!

– Откуда? – восхищенно спросила я, отведав всего понемногу.

– Пчелки у меня, – смущенно похвастался Пинофилло. – Угощайтесь, угощайтесь, миледи!

За чаем время полетело незаметно. Вскоре я уже была полностью в курсе всех мало-мальски важных событий в Колдубинске за последние пару лет, сочувственно выслушала немного грустную историю жизни славного старика и, разумеется, не упустила случая тихонько почитать его.

Старый леший был открыт и прозрачен, словно весенний лесной ручей. Он лучился искренностью и теплом, грелся в лучах общения и был безоговорочно счастлив оттого, что у него наконец-то появилась компания. Одинокому пенсионеру просто был необходим хоть кто-то, готовый его выслушать… От нестерпимого, пронзительного одиночества бодрящегося и славного Бурата Карловича у меня перехватило дыхание, а на глаза навернулись слезы сочувствия. Надо ли говорить о том, какой жгучий стыд я испытала от собственных беспочвенных подозрений в адрес этого милого лешего? Проклятье, старик ко мне со всей душой, а я ему тайные проверки устраиваю! Вот она, профессиональная мыслечтицкая паранойя – пагубное воздействие пилотки с кокардой на мозг. И тлетворное влияние некоего прославленного и орденоносного рыцаря на сознание. Я потупилась и аккуратно покинула мысли Пинофилло, чувствуя, как горит на лбу теперь уже несмываемое клеймо: «энчечекистка». Ну как я могу подозревать каждого встречного? Позор. Так нельзя. Вот и Эрина тоже постоянно подозреваю во всех грехах, от совращения и использования служебного положения в низменных целях до изощренного плана по моему устранению. Стыдно, как же стыдно! Надо с этим что-то делать, что-то в себе менять – и срочно. Да.

Пока я читала сама себе морали, Бурат Карлович засуетился и, в конце концов, достал из ящика стола старенькую глиняную пепельницу.

– Зарин сказал, вы курите, миледи. Вы закуривайте, если хочется, ничего страшного. Если хотите, даже в комнатах.

– Нет, ну что вы… – Я смутилась окончательно. – Как можно! Вы потом дом не сможете проветрить! Нет-нет, только здесь, на веранде, если позволите… а лучше я вообще на улицу выходить буду.

– Если открывать окно, то нет необходимости куда-то выходить.

– Ох, ну если вас и в самом деле не слишком это побеспокоит… – Я радостно достала пачку и зажигалку. – Ужасная привычка, но при нашей работе, Бурат Карлович… – и, недоговорив, виновато пожала плечами.

– Да-да, я понимаю, – леший вздохнул. – Вы знаете, миледи, когда я работал главным технологом на нашем заводе, тоже смолил одну за другой. А теперь вот отвык. Да и возраст уже…

– Вы попали под сокращение? – сочувственно поинтересовалась я.

Пинофилло слегка поморщился.

– Не совсем. Директор у нас новый пришел, Миха Барабос, молодой да ушлый, ну, и привел всех своих… «Старую гвардию» буквально за год вымели подчистую. Чем уж не угодили мы ему, то ли лицами не вышли, то ли возрастом… А мне как раз пенсия подошла, вот Миха меня и… ушел. А на мое место жену свою нанял, Маху.

– И вы сдались? – поразилась я. – Это же кумовство! Это противозаконно, вообще-то. Бурат Карлович, вы вполне могли обратиться в суд и, несомненно, выиграли бы дело.

– Ну что вы, Нолочка! – всплеснул руками леший. – Ой! Можно вас так называть, миледи? Простите, я оговорился…

– Ничего-ничего, – успокоила старика я. – Называйте, конечно же. Я, наоборот, неудобно себя чувствую от всех этих «миледи», правда.

– А… – Пинофилло улыбнулся. – Благодарю. Так о чем я? А, Миха! Ну что вы, какой суд? У Барабоса все суды вот где, – и дед показал мне зажатый кулак. – Да и вообще – он молодой, здоровый, и парней у него трое – лбы здоровенные. Такие медведи вымахали! А я… ну, вы ж сами видите, Нолочка, какой из меня боец за правду?

– И все равно – это вопиющий случай! – я нахмурилась. – Бурат Карлович, подумайте, может быть, я смогу вам чем-нибудь помочь? Вы ведь не от хорошей жизни дом сдаете, и работать пошли. За давностью лет на предприятии вас, конечно, уже не восстановят, но, по крайней мере, денежную компенсацию из них выбить можно! Подумайте, Бурат Карлович. Я ведь серьезно.

– И я серьезно, Нолочка. – Леший вздохнул. – Не связывайтесь вы с Барабосом. Он ведь оборотень, знаете ли. В медведя перекидывается. А вы – девушка молодая, хрупкая…

– Я – лейтенант НЧЧК, – сурово напомнила я. – Уверяю вас, Бурат Карлович, я служу в достаточно серьезной организации. А внешность бывает обманчива. Так что подумайте еще раз. А я пока проверю этого вашего Миху Барабоса.

– Ох, я, старый дурак! – Леший сокрушенно помотал головой. – Ну, зачем ляпнул? Вот что, миледи, забудьте вы, что я вам тут наплел. Да и поздно уже, вам отдыхать надо, а я вас заговорил тут совсем, пенек трухлявый.

– Отдыхать мне некогда. – Я улыбнулась. – С вашими делами разве отдохнешь! Нет, Бурат Карлович, я еще работать буду. И не переживайте вы так, вовсе вы меня не заговорили! Наоборот, очень хорошо посидели. Вы не стесняйтесь, если чем-нибудь помочь надо, говорите сразу, договорились?

– Договорились. – Старик закивал. – Конечно же. Вы – такая славная девушка, миледи, такая отзывчивая…

– Ой, вы меня перехвалите! – Я чуть покраснела и улыбнулась.

– Нет-нет, ничего подобного! Очень, очень славная девушка! Милая, вежливая. Знаете, сразу видно, что вы из хорошей семьи. Тутошним девкам не чета. И одеты так скромно, не то, что наши хабалки, – все это Пинофилло говорил, уже стоя в дверях. – Ну, все, все, ухожу. Отдыхайте, Нолочка. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Бурат Карлович, – откликнулась я и тоже вышла с веранды, взяв с собой пепельницу.

Я постояла немного на крыльце, полюбовалась на крупную россыпь звезд над головой, выкурила еще сигарету и недовольно хмыкнула. Старик заблуждается на мой счет. Скромная, милая… Как же! Полоумная истеричка и неженка. И ревнивая дура к тому же. А еще – влюбленная идиотка, откровенно наплевавшая на собственную работу, слишком занятая разбором своих расстроенных чувств. Хватит. Меня ждут мои фотографии и трупы.

Чтоб не искушать саму себя возможностью курить и курить, пока дым из ушей не повалит, пепельницу и сигареты я оставила на крыльце. Захочу – выползу сюда, не переломлюсь. Не хватало еще деду весь дом продымить, и в самом-то деле!

Ночь проходила мимо абсолютно непродуктивно. Я вертела скачанные с телефона трупьи фотографии и так, и сяк, то увеличивала, то добавляла резкости, вглядывалась в них до рези в глазах и головокружения, но ничего, совершенно ничего не находила. Ни одного, даже мизерного, подтверждения смутному и тревожному ощущения, что мы упускаем что-то очень важное. Нечто неуловимое никак не давалось в руки. Что-то было здесь, определенно, было, но поймать это «что-то» за хвост у меня не получалось. Проклятье. Если бы Эрин был рядом, может быть, вдвоем мы бы и нащупали ту нить, которую я почуяла. Но Эрин дрыхнет где-то там, в этой своей общаге, и хорошо, если один. А то ведь может и с крысой в обнимку… или с этой, как ее… Мелиссой. Очень уж плотоядно они его разглядывали, обе, с одинаковым огнем в глазах. И ничего удивительного. Мой напарник, на самом-то деле, потрясающе красивый мужчина, благородный, умный… упертый и нечуткий трудоголик, упрямый, словно сотня хиндустанских мумаков! Бесстыжая синеглазая с-скотина. Собственник. Нолвэндэ, туда! Нолвэндэ, сюда! Нолвэндэ, куда ты пошла? Где ты была? С кем ты обедала? Почему не предупредила, что идешь в тир с Меноваззином? Тьфу. То ли нянька, то ли надсмотрщик, то ли вообще балрог-знает-кто. Рабовладелец! Меня даже братья так не пасли в свое время, как этот муд…рый эльф. Спору нет, мне приятно, когда обо мне заботятся и тревожатся, но – Моргот и все его твари! – должны же быть границы у его заботы! Я не ребенок и не слабоумная. Если даже моя властная мать-командирша сочла меня достаточно взрослой, чтобы отпустить из родительского гнезда, то какого же балрога лысого… Не обольщайтесь, леди, он вас не любит. Если бы любил хоть немножко, то не давил бы так… бесцеремонно. Так что не раскатывайте губу, леди Анарилотиони-младшая, ничего вам с ним не светит. Вот так-то, моя дорогая зажравшаяся гордая дева. Варите кофе по утрам и почтительно внимайте, терпите бесконечные «солнышки» и поцелуи украдкой, и тогда, может быть, вам позволят носить за ним тапочки и спать на коврике, да. Вы слишком неудобная особа, благородная леди Нолвэндэ, чтобы с вами можно было закрутить бурный служебный романчик. А серьезных отношений… боюсь, этого мне ожидать бессмысленно. Слишком уж явно он дал мне понять, что не считает меня равной. И как бы я ни старалась, выше головы я все равно не прыгну. Тем более, выше его головы, хоть я и ненамного ниже его ростом.