Мы - истребители - Поселягин Владимир Геннадьевич. Страница 76

— Разговор будет настолько серьезен? — поинтересовался я, наблюдая, как он приготавливает писчие принадлежности.

Стенографиста не было видимо, Никифоров не хотел, чтобы наша беседа вышла за эти стены.

— Хочешь затянуть начало разговора? — хмыкнул особист. — Давай я начну, а ты слушай. Хорошо?

— Лады.

— Когда я привез тебя в полк, мы пытались навести все справки, какие только можно. Сперва этим просто некогда было заниматься — враг рвался к столице, захватывая все больше и больше территорию СССР. Однако когда фронт более-менее стабилизировался, мы вернулись к твоей биографии. К этому времени ты стал известным летчиком, командиром, орденоносцем. Твои победы с жаром обсуждались в каждом истребительном полку. Даже возник лозунг: «Все равняемся на лейтенанта Суворова». Однако сбору информации это не мешало. К сожалению, ты попал в госпиталь, могли ногу отрезать, но врач рискнул. Ты не знал? Хирург несмотря на возможность сепсиса вскрыл рану, нашел гнойник и вычистил его. Так что ногу сохранили. Продолжим… Все, что ты рассказывал, в той или иной степени оказывалось правдой. Немного, совсем чуть-чуть, как будто ты слышал о событиях, но не видел сам. Так что фактически твое личное дело фикция, там нет ни крупицы правды. Франция? Ложь, но достоверная, все, что ты говорил о городе, правда, но такая семья там не жила. Однако даже обстановка небольшого кафе и пирожные, которые печет хозяйка по семейным рецептам, оказались правдой. Однако НИКТО не опознал тебя. Наша разведка с ума сходит. Все, что ты описываешь, до последнего дерева у соседа — правда, но нет никакой информации, что ты присутствовал там. Дальше…

Слегка склонив голову, я исподлобья смотрел на Никифорова, который ходил из угла в угол и говорил и говорил. В течение часа молча слушал, как он монотонно перечисляет все нестыковки в моей истории, сплетая их с моими «озарениями» и «летным опытом». Не обошел стороной и то, как я осторожно сливал разную информацию как через эфир, так и через бойцов и командиров.

— …поэтому-то мы и отслеживали все твои контакты. Радио очень помогло с опознанием. Ты думал, мы ничего не поймем? Не нужно держать нас за дураков. Ты неплохой агент влияния, смущает только количество сбитых и лютая нелюбовь к англичанам, хотя мы думали, что ты их человек. Хотя сейчас даже не знаем. Вот я и хочу спросить: кто ты?

Ответить было нечего.

— Молчишь?

— Думаю, — буркнул я, размышляя над словами особиста.

Это надо же — подсылали людей, которые осторожно расспрашивали меня о жизни, о семье… Блин, а я даже не обратил внимания, что меня ловят на нестыковках!

— Чаю хочешь?

— Да.

После совместного распития горячего напитка Никифоров спросил:

— Ну что?

— Нет!

— Что «нет»?

— То, что я рассказал, фактически правда.

— Фактически?

— Кое-что я утаил.

— И много?

— Процентов пятьдесят, но вам это несущественно.

— А если мы проявим твердость в вопросе?

— А зачем? Может, я предал кого? Плохо воюю?

— И все-таки?

— Здесь вопрос даже не в том, расскажу я правду или нет, а услышите ли вы ее и поверите в эту правду? Физических доказательств моих слов у меня не будет. Поэтому я и не хочу обсуждать, откуда и кто я.

Откинувшись на спинку кресла, Никифоров стал пристально изучать меня, барабаня пальцами по столу.

— Только поэтому?

— Нет… Еще потому, что как только информация выйдет за пределы этого кабинета, моя жизнь не будет стоить ни копейки. Меня попытаются убить, и ты можешь не успокаивать, что защитите, не сможете. Я тоже понимаю, что в любом из боев меня могут убить, но это будет ПРАВИЛЬНАЯ гибель.

— Уверен?

— Да.

Особист снова забарабанил пальцами.

— Странный у нас разговор получился.

— Это да, вопрос можно?

— Задавай.

— Кто санкционировал поговорить со мной?

— Хозяин.

Я в первый раз услышал, как стали назвать Сталина, раньше такого не было.

— Понятно… Давайте придем к компромиссу: вы не задаете вопросов, откуда и кто я, и получите то, о чем и не мечтали.

— Что ты имеешь в виду?

— Алмазные копи на территории СССР. Месторождения нефти. Я про многое могу рассказать.

— Этому можно верить?

— Мой дядя — экстравагантный человек. Ты читал роман Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев»? Остап Бендер — великий комбинатор? Он очень похож на моего дядю. У него были карты со многими месторождениями, я помню где. Он пустышками не занимался.

— Ты хочешь откупиться? — мрачно хмыкнул Никифоров.

— Можно и так сказать. Знаешь, я давно хотел рассказать про них, но не мог придумать предлога, а тут сам Бог велел. Ты не думай, меня самого воротит от этой беседы, понимаю, что делаю неправильно. Хочу рассказать, кто я и откуда, но не могу, понимаешь? На данный момент, как мне кажется, это единственный выход.

— Нет, не понимаю я тебя.

Вздохнув, я попросил:

— Ты передай мое предположение товарищу Сталину. В общем, вы не спрашиваете, кто я и откуда, а я даю полную информацию обо всем, что знаю… И еще. Время покажет, может, еще передумаю. Пусть французская версия будет основной.

На этом наш разговор закончился. Домой меня не отпустили, оставили ночевать в наркомате. Из комнаты меня не выпускали, даже ужин принесли. Парни ходили по двое, принесли поднос, унесли, и все молча. На то, что у меня не забрали оружие, они не обращали внимания.

Ночью я не спал, все прокручивал и прокручивал в голове прошедшую беседу с майором. И чем больше думал, тем больше понимал, что был не прав. Скоро бои под Харьковом, в которых мы понесли огромные потери. Не знаю, как тут будет, но нужно подстраховаться. Теперь можно рассказать и про алмазы, и про нефть. Это поможет, даст молодому государству встать на ноги. Да и про жизни миллионов людей, погибших в этой войне, я помнил. Нужно менять решение, но перед глазами стояло голубое-голубое небо и падающий «мессер», оставляющий дымный след.

Утром после завтрака сделал зарядку, ожидая, когда за мной придут, но никто не приходил, ожидание становилось тревожным. Наконец часам к трем дня замок на двери глухо щелкнул, скрипнули петли, и в комнату заглянул паренек в фуражке. Второй, как я мысленно называл его.

— Товарищ майор, переоденьтесь.

В его руках была моя парадная форма, которая висела в шкафу, когда я уходил на Всесоюзное радио. Вещи я не сдавал, ключи от квартиры при мне. Интересно.

Быстро переоделся и, поправив кобуру с маузером, чтобы она висела строго по уставу, вышел из комнаты.

— Следуйте за мной.

Мы вышли из наркомата и сели в служебную «эмку», вторая следовала в сопровождении. Церемония награждения должна была проходить в семь вечера, значит, меня везли не на нее, но как же я удивился, когда мы проехали арку кремлевских ворот.

Запутанные коридоры, где на каждом повороте охранник, красные дорожки, несколько встреченных командиров НКВД — похоже, меня вели к Сталину. Что не ошибся, я понял, когда увидел бессменного секретаря Хозяина, Поскребышева.

— Оружие? — протянул руку секретарь.

— Все?

— Все.

Присутствующие настороженно наблюдали, как я доставал из-за пояса второй пистолет, а из-за голенища сапога финку.

— Проходите, — велел Поскребышев, положив трубку и убирая оружие в ящик стола.

В кабинете, кроме Самого, присутствовал еще и Берия. Никифорова не было.

Остановившись у стола, я четко отдал честь:

— Здравствуйте, товарищ Сталин. Здравствуйте, товарищ Берия.

Берия молча кивнул, Сталин не отреагировал.

— Мы принимаем ваше предложение, — коротко и несколько сухо сказал он.

«ЗиС» тылового обеспечения Второй Ударной Армии, переваливаясь на колдобинах, медленно полз по разбитой танковыми гусеницами дороге. С удобствами развалясь на новых красноармейских кальсонах, пачками лежавших в кузове, я с интересом оглядывался, рассматривая разруху вокруг. Подбитые и раздавленные пушки, сгоревшие машины, остовы которых торчали тут и там, обломки самолетов, печки сожжённых деревень… Бои тут кончились всего неделю назад. И бои страшные, одних танков я насчитал более полусотни. Своих не видел, кроме двух сгоревших «тридцатьчетверок» и одного старого Т-37, рембатовцы тут уже побывали и всю технику, которую можно восстановить, утащили на ремонт. Остальные были немецкие. Как раз сейчас мы выехали из густого леса и проехали мимо восьми целых Т-4, стоявших колонной с открытыми люками. Их охраняли три бойца под командованием усатого сержанта.