Рота Его Величества - Дроздов Анатолий Федорович. Страница 13

Она нехотя повернулась.

— Дай нам поесть и затопи баню!

Ула кивнула и побежала в дом. Мы составили ружья к стене, умылись и пошли в дом. Стол к нашему приходу успели накрыть: густой борщ дымился в глиняных мисках, хлеб, нарезанный толстыми ломтями, высился горкой. Рик перекрестился на икону в углу, я повторил, и мы сели на лавку. Деревянные ложки лежали у мисок, мы, не сговариваясь, набросились на еду. В последний раз перекусить нам довелось в пещере, и было это вчера. Борщ был чудо как хорош: наваристый, щедро заправленный сметаной и обжигающе острый. Миски опустели мгновенно. На смену явилась каша. Гречневая крупа упрела в печи, для нее не пожалели масла — каша так и таяла во рту. Ула, подав миски, отошла к печи и продолжила меня разглядывать. Рик это заметил.

— Ула! — сказал он сердито. — Мы не в церкви, а Илья не икона! Как там баня?

Она фыркнула:

— Топится! — и выбежала.

Запив кашу холодным молоком, мы вышли во двор. Рик достал кисет. Я курю редко — под настроение, сейчас как раз был такой случай. Рик насыпал в папиросную бумажку резаный табак, свернул и, дав мне лизнуть край, заклеил самокрутку. Мы сели на лавочку у крыльца и закурили, пуская в воздух белесый дым. Когда огонек обжег пальцы, я бросил самокрутку в ящик с песком, как раз для того и предназначенный, и встал.

— Ружья почистить! — напомнил Рик.

Возиться с грязным железом было лень, но Рика обижать не хотелось — меня накормили. Рик принес ветошь и ружейное масло, я вздохнул и взялся за дело. Рик действовал сноровисто, у меня получалось хуже — отвык. Пока я занимался одним ружьем, Рик справился с двумя. Причем, как я заметил, трофей он чистил с особой любовью. Это казалось странным. Ничего особенного в ружье не было — обычный гладкоствол. От знакомых мне систем он отличался наличием крепления для штыка. Зачем штык помповику, я не представлял, но спрашивать не рискнул. Не знаешь чужих порядков, помалкивай — целее будешь.

Прибежавшая Ула унесла ружья в дом. Обратно появилась с полотенцами и чистым бельем.

— Для вас белья нет, — сказала мне виновато. — У Рика размер другой.

— Не беда, — откликнулся я и полез в рюкзачок.

В штабе его перетряхнули, но вещи не тронули. Оставили даже ружье, велев, правда, разрядить. Запасные трусы оказались на месте, как и освобожденные от камней носки. Камни носкам не понравились — один разорвался, второй был в пятнах.

— Я постираю. — Ула забрала носки. — И заштопаю.

Я пожал плечами: в кроссовках можно и на босу ногу; женщины, к примеру, так и ходят. Мы с Риком направились в глубь сада, где над крышей баньки дымилась труба. Баня не протопилась, но ждать мы не стали. В парной было тепло, вода в котле согрелась — чего еще? Печь-каменка и железный котел здесь были такими же, как в бане у деда. В этом мире все было похожим: дома, одежда, речь; только выглядело все как в историческом фильме. С одной поправкой: фильм сняли в Голливуде по сценарию выходца из Айовы. Режиссер, естественно, вырос в Айдахо. Два глубоких знатока России объединились, чтобы сотворить сей шедевр. В их представлении именно так жили русские. Строили дома, топили бани, шили мундиры и платья до пят. Из картины выпадали только имена. В американском фильме Рика звали бы Иван, а фамилия у него была бы Чехов. Улу величали бы Наташей, и роль ее доверили бы молодой Кински, потому что, по мнению режиссера, у этой немки славянское лицо…

Мы посидели на полке до обильного пота, потом взяли деревянные шайки. Нашлись мыло и мочало, в предбанник мы выбрались розовые и чистые до скрипа кожи. Пока мы плескались, одежду мою почистили, кроссовки оттерли от грязи. Не приходилось сомневаться — работа Улы. Сестра у Рика оказалась замечательной.

Эта мысль нашла подтверждение в доме. Стол снова накрыли. На этот раз его украшала бутылка с прозрачной жидкостью, два стакана и тарелка с нарезанным салом.

— После бани укради, но выпей! — подмигнул мне Рик. — Генералиссимус Суворов заповедал.

Мы не стали обижать генералиссимуса и последовали завету. В бутылке оказался самогон, мягкий и ароматный. Сало, свежепосоленное, с чесночком, таяло во рту. Вечер выдался славный. Чистый и умытый, я сидел за столом, вкусно ел, сладко пил, а вокруг наблюдались исключительно приятные люди. Я понятия не имел, где нахожусь и зачем, собственно, меня сюда принесло, но это меня не тревожило. После вчерашней перестрелки и догонялок по пересеченной местности вокруг был рай.

От второго стакана я отказался, как и от предложения покурить. Рик вышел, Ула прибрала со стола и внезапно взяла меня за руку.

— Ногти не стрижены! — сказала укоризненно.

Я глянул — ногти и впрямь не радовали. Спуск и подъем по корням не пошли им на пользу, к тому же стриг я их давненько.

Ула извлекла из кармана маленькие ножницы. Я попытался их отобрать, но не тут-то было! Я не стал настаивать — лень. Ула принялась за мои ногти. За этим занятием и застал нас воротившийся Рик. Он нахмурился и вышел.

— Я постелила на кровати! — сказала Ула, сметая в ладошку обрезки ногтей. — Отдыхайте!

Я последовал совету — глаза слипались.

Во дворе Рик преградил Уле дорогу.

— Отдай! — сказал сердито.

— Нет! — сказала Ула.

— Отдай! — повторил Рик, подступая.

Ула спрятала кулачок за спину.

— Отберу! — предупредил он.

— Только попробуй! — крикнула она. — Ты не смеешь! Я… Я повешусь!

— Ула! — сказал Рик, отступая. — Опомнись! Это запрещено! К тому же мы его не знаем.

— Сам говорил, что хороший!

— Как солдат! А каков человек? Не забывай: он ари! Есаул велел за ним присматривать.

— Я и присмотрю!

— Это как?

— После венчания.

— Ари не женятся на вейках!

— Женятся! Сам знаешь!

— Лучше б этого не было!

— Как ты можешь! — Ула всхлипнула. — Папа любил маму!

— Если б любил, не уезжал бы!

— У него были дела!

— Знаем мы эти дела. Другую завел!

— Не смей так говорить! Отец нас любил! Он дал нам все!

— Кроме фамилии.

— Это не его вина!

— Ула, — сказал Рик как мог мягче. — Пожалуйста. Я тебя прошу. Не делай этого.

— Отойди, — сказала сестра.

Рик плюнул и отступил в сторону. Ула проскочила мимо и выбежала в калитку.

— И ведь сам привел… — вздохнул Рик, провожая ее взглядом.

Ула же, миновав станицу, направилась к лесу. Здесь, на опушке, стояла изба: маленькая, замшелая, огороженная трухлявым плетнем. Ула скользнула в калитку и поскреблась в обитую заскорузлой кожей дверь.

— Кто там? — раздался из-за двери скрипучий голос.

— Я, бабушка Наина!

Дверь открылась, на пороге появилась старуха: сгорбленная, в потертом полушубке. Лицо ее было сердитым.

— Ула? Чего тебе?

— Вот! — Ула раскрыла кулачок.

— На порчу?

— Что вы, бабушка! — испугалась Ула.

— Шучу! — засмеялась старуха, показав два зуба. Один зуб у нее рос сверху, второй — снизу, прочие отсутствовали. — Заходи.

Наина посторонилась, пропуская гостью в дом. Ула вошла и встала у порога. Маленькое окошко, единственное в избе, давало мало света, и Ула постояла, привыкая к полумраку.

— Значит, приворот? — спросила старуха, снимая с полки плошку и кусок воска.

Ула кивнула.

— Лет тебе сколько?

— Семнадцать.

— Не рано замуж?

— Нет!

— Влюбилась?

Ула кивнула.

— Хорош собой?

— Он! — Ула набрала в грудь воздуха. — Он…

— Увидела, и сердце замерло?

— Да! — выпалила Ула. — Как вы узнали?

— Будто ты здесь первая… — вздохнула старуха. — Чем хоть глянулся?

— Он такой… Как богатырь из сказки!

— Наш, станичный?

— Ари.

— Что? — Старуха замерла. — Ты просишь приворот на ари?

— Разве нельзя?

— Да меня сожгут вместе с избушкой! Проведает его родня…

— Нет у него родни! Рику сказал, когда к станице шли.

— А невеста?

— Тоже нет!

— Ари, и без невесты? Их в младенчестве обручают!