Бальзак - Цвейг Стефан. Страница 65

Кстати, в Париже с 1834 года прозябает жалкая газетенка «Кроник де Пари»; она выходит лишь дважды в неделю, и, собственно говоря, публика и не подозревает о ее существовании. Газетенка чернейшего легитимистского 46 направления, но это нисколько не смущает Бальзака. Лишенная финансовой базы, она, кряхтя и задыхаясь, едва влачится от номера к номеру, не возбуждает интереса и не привлекает к себе внимания, но все это нисколько не препятствие для Бальзака. Он убежден: газета, в которой сотрудничает Оноре де Бальзак, которой он доверяет свои творения, – такая газета оздоровилась заранее. И потом, какое удобное стремя, чтобы, наконец, выехать на политическую арену. Ибо вопреки всем провалам на политическом поприще Бальзак все еще мечтает стать депутатом, пэром Франция и министром, его все еще влечет зримая, чувственно ощутимая политическая власть со всеми ее бурями и бедами.

Пай «Парижской хроники» почти ничего не стоит. Бальзаку удается сколотить нечто вроде компании и обеспечить себе в ней большинство. Во всяком случае, он со свойственным ему оптимизмом берет на себя в этом весьма обременительном предприятии весьма тяжкое обязательство: нести все расходы по дальнейшему изданию газеты. Едва соглашение заключено, как Бальзак со всей энергией бросается в это дело. Вокруг него быстро возникает редакционный штаб из молодых талантов, но только один-единственный из них, Теофиль Готье, останется ему другом и окажется для него подлинным приобретением. В качестве секретарей Бальзак приглашает, как всегда больше доверяясь своему снобизму, чем своему критическому чутью, двух юных аристократов – маркиза де Беллуа и графа де Граммона.

Но сотрудники, редакторы и секретари имеют, собственно говоря, лишь второстепенное значение, раз делом руководит сам Бальзак, который благодаря невероятной своей работоспособности один стоит дюжины. Еще не успев охладеть, ибо новая деятельность покамест его вдохновляет, Бальзак самолично делает всю газету: смесь, политические, литературные и полемические статьи и еще сверх того в качестве гарнира печатает здесь лучшие свои новеллы. Для первого номера, вышедшего в январе 1836 года, он за одну ночь пишет «Обедню безбожника» – этот шедевр новеллистического искусства. Далее следуют: «Дело об опеке», «Музей древностей», «Фачино Кане», «Ессе homo!», «Неведомые мученики». В любое время дня и ночи врывается он в редакцию, чтобы испытать, подстегнуть, поднять, наэлектризовать своих сотрудников. Подгоняемый жаждой могущества и, вероятно, мести, он пытается с помощью грандиозной рекламы одним прыжком обогнать все другие «ревю».

10, 14, 17, 22, 24, 27 января устраивает он у себя на Рю Кассини роскошные обеды, где вина льются рекой. На эти обеды он созывает ближайших сотрудников. И все это делается, несмотря на то, что он уже дважды пропустил срок взноса арендной платы и домовладелец вынужден судом взыскать с него 473 франка 70 сантимов.

Но при бальзаковской способности обольщаться иллюзиями для него эти траты только капиталовложения, которые должны дать сто и даже тысячу процентов. Любопытство, с которым Париж отнесся к его газете, совершенно опьяняет его, и спустя месяц после появления первого номера он несколько преждевременно уже трубит в фанфары победы.

«Парижская хроника», – пишет он г-же Ганской, – завладела всем моим временем. Я сплю только пять часов. Но если ваши дела и дела г-на Ганского идут хорошо, то я могу сказать, что и мое предприятие развивается великолепно. Число наших подписчиков увеличивается совершенно фантастически, и мои паи в газете достигли за один месяц 19 тысяч франков».

Эти паи в «Парижской хронике» – 19 тысяч франков, – бесспорно, существовали лишь на частной бирже его надежд и упований, в этом ненадежнейшем из всех учреждений.

В мечтах Бальзак уже видит себя властелином Парижа. Скоро Бюлоз приползет к нему на коленях и выложит на стол 100 тысяч франков отступного за обещание покинуть «Парижскую хронику» и возвратиться к нему. Скоро все собратья по перу, которые пока еще высмеивают его и враждебно к нему относятся, будут униженно добиваться благосклонности влиятельной газеты. Министры и депутаты вынуждены будут сделать политику г-на де Бальзака своей политикой. Но, к величайшему сожалению, все эти спешно прибывающие подписчики лишь создания поэтического воображения Бальзака, и кассовые отчеты сообщают куда более скромные цифры. Другие пайщики – менее гениальные, но куда более проницательные, чем Бальзак, – потихоньку сбывают свои паи, и Бальзак вынужден в конце концов продать свой пай лишь за часть исходной цены Едва только он почуял, что дело не идет, былое воодушевление тотчас же оставляет его. Редакция нагоняет на него скуку, все реже показывается он сотрудникам и коллегам, все скуднее становится его участие в деле; и уже в том же самом году предприятие Бальзака, как и все его предприятия в реальной сфере, оканчивается полнейшим провалом и увеличением долгового бремени. Как ни парадоксально, или, вернее, как само собой разумеется, шесть или восемь месяцев сумасшедших усилий принесли Бальзаку не увеличение состояния, не погашение старых долгов, а 40 тысяч франков новых.

Кругосветное путешествие, месяцы, отданные безделью и наслаждениям, были бы лучшим использованием денег, чем эта новая, но отнюдь не последняя из его сделок. Всегда, когда Бальзак выходит за пределы собственной сферы, ему отказывает его гений и ясный рассудок. Антей на собственной земле, он превращается в посмешище пигмеев, лишь только вторгается в чужие пределы. Уже через несколько месяцев он, только что утверждавший: «В 1836 году я разбогатею», вынужден признаться: «В 1836 я ушел не дальше, чем в 1829».

Процесс против Бюлоза, провал «Парижской хроники» – все это еще только цветочки в коллекции этого злосчастного года, когда почти каждый день приносит с собой новую неприятность. Схватка следует за схваткой, и в конце концов Бальзак вступает в борьбу со всеми своими издателями. «Превосходная мадам Беше» внезапно превращается в «пресловутую мадам Беше», которая неумолимо требует недоданные тома, как только бывший ее служащий, г-н Верде, открывает собственное дело и уводит от нее Бальзака. У Верде, в свою очередь, не хватает денег, чтобы финансировать Бальзака, который в Вене легкомысленно выдал на него вексель.

Чтобы хоть немного передохнуть, Бальзак пробует на собственный счет напечатать новое издание «Озорных рассказов». Ему следовало бы, как обжегшемуся ребенку, бояться огня и, как обанкротившемуся издателю, держаться на почтительном расстоянии от подобных предприятий. Но он приобретает бумагу в кредит и в кредит же печатает новое издание «Озорных рассказов». Уже готовы, но еще не сброшюрованы листы, как вдруг на типографском складе вспыхивает пожар, и три с половиной тысячи франков, которые ему именно теперь нужнее, чем когда-либо прежде, превращаются в дым в буквальном смысле этого слова.

Бальзак не знает, куда укрыться от кредиторов. Он забаррикадировал двери своей квартиры на Рю Кассини и перевез ночью самое ценное из мебели я книг в новую квартиру на Рю де Батай, которую он снял на имя некоей «вдовы Дюран». Так же, как и на Рю Кассини, там имеется потайная лестница, по которой он может скрыться, если судебному исполнителю или какому-либо докучливому посетителю удастся прорваться к нему. Но пробиться к дверям «вдовы Дюран» тоже своего рода фокус. Охваченный ребячливо-актерской страстью придавать романтически-легендарный характер всему окружающему, Бальзак изобретает собственную систему постоянно меняющихся паролей. Только произнеся некое «Сезам, отворись!», можно надеяться преодолеть тройное Ограждение. Если хочешь в соответствующий день проникнуть к таинственной «вдове Дюран», так рассказывает позже его друг Готье, нужно сказать привратнику: «Начали созревать сливы». Лишь после этого цербер пускает посетителя на порог. Но это только первый шаг. В конце лестницы ожидает надежнейший слуга Бальзака, и ему нужно шепнуть петушиное слово номер два: «Я принес бельгийские кружева». И только для того, кто сможет у самых дверей произнести третий пароль: «Госпожа Бертран в добром здоровье», «вдова Дюран» окажется улыбающимся Оноре де Бальзаком.